Много времени прошло с того момента. Оба уже изменились, медленно выросли перед друг другом. И это мелкие вещи, которые имели значения вдоль всего пути. Как Гэвин раздражает Конана.
Он хмурится, сидя на стуле «неправильно» и этим не подходя под стандарты Конана. Гэвин действительно никогда этого не понимал: стул есть стул, нет никакого неправильного способа сидеть. Тем временем кладёт голову поверх спинки чуть ли не разваливающегося офисного стула. — Кона-а-а-ан, — шепчет Гэвин, растягивая его имя как можно дольше, чтобы вывести из себя. Он не видел Конана раздражённым, но Гэв всегда был хорош в подтруниваниях, потому сейчас наблюдал, как перед ним набирает силу ураган. Он думает, диод, который остался на своём месте, так как не мешал раньше, окрасился в глубокий жёлтый цвет. Ему нужно думать о том, как расследовать дела, реконструировать произошедшие события и быть всегда на шаг впереди преступника. Но в данный момент он раздумывает, как бы позлить Конана. — Детка-а-а-а, — Гэвин пробует снова, избавляясь от переменных факторов и проверяя каждый из них. Поднимается со стула, в три шага проходит через всю комнату. Кладёт голову на мягкие, пушистые волосы. И не получает никакой реакции. Гэвин становится ближе, обнимая Конана в странной позе, но это должно было сработать. Он бездумно смотрит в экран компьютера. Работа невесёлая, скучная и утомительная для него, всегда пребывающего в движении и на бегу. — Хватит батрачить, — бормочет он так, чтобы услышал только Конан. — Не положено. — Люби меня. — Мне нужно дописать отчёт... — Я могу. — Ты их не пишешь. — Ага. В его голосе улыбка, будто он гаденько так хихикает, но ничего не может с этим поделать. Гэвин легкомысленный, почти что пьяный, если это чувство действительно можно назвать опьянением. Он слышал, что люди принимают настолько тупые решения в таком состоянии, что начинают сожалеть, когда всё осознают. Возможно, он может отнестись к ним, целуя Конана от скуки, чтобы привлечь внимание, и зная, что скоро взорвётся. — Люби меня. — Ещё пять минут. — Нет. Он тупо раздражал Конана, не желая долго находиться без внимания: каждые пять минут нежно касался к человеку. Это ведь выводит из себя, так почему на него не реагируют?***
Гэвин смотрит на него странно. Они находятся в гостиной, друг напротив друга, а диод Гэвина окрашивается в предупреждающий жёлтый. Он не сидит рядом и уже на взводе, готовясь вспыхнуть в любой момент. К взрывному характеру и непредсказуемости происходящего в любой момент Конан уже привык. Но было у него всё же кое-что, в чём никогда не сознается — секрет, который не сорвётся с губ, оставшись тайной навсегда. Ему нравится, когда Гэвин молит о внимании. Выражалось ли это во флирте, объятиях со спины или простых взглядах, которые, как думал Гэв, он не заметит. Конан хочет бессмысленно целоваться, лежать в кровати и засыпать вместе. Но ему нужно что-то делать, работа всегда стоит на первом месте. Она — благословение и проклятье одновременно. Из-за неё начинаются ссоры и крики с двух сторон. — Эй, — он говорит мягко и нежно, достаточно громко для Гэвина, но довольно тихо, чтобы удержать между ними всё в секрете. Конан видит, как тот хмурится, продолжая переключать каналы и повышая громкость. — Эй, — пытается снова, на этот раз мягче, близко к шёпоту, которым он бормотал Гэвину на ухо, каким счастьем было встретить его, позже ночью. Их знакомство не было солнечным и радужным. Он думал о первых двух месяцах отношений, полные странностей, пропитавшей воздух жестокостью и постоянной боязнью сделать первый шаг. Сейчас же они вместе, сидят в гостиной поздней ночью. — Эй, — Конан встаёт, подсаживаясь ближе и пытаясь взять Гэвина за руку. — Извини, что я не обращал на тебя внимания, мне нужно было работать, — разговор получается односторонним, будто он обращается к кирпичной стене. Конан смотрит на надутого Гэвина, который положил подбородок на колено согнутой ноги. Голубой свет отражается на его лице. — Я старался не улыбаться всё время, и если бы ты подождал ещё пять минут, я бы... — Ты бы «что»? — на него наконец-то обращают внимание. Гэвин сидит, скрестив ноги, с опущенным взглядом. — Сделал что-то по типу такого... — Конан останавливается, наклоняется ближе и прикасается губами к шее, нежно и мягко, как обычно. Целует ещё несколько раз. Это не может навредить. — Я люблю тебя. — Завались. Он не может не усмехаться. Эти личные вещи делают всё особенным, почти секретным, как и сейчас, что будет известно только им двоим. — Но ты ведь не хочешь этого? — Нет, иди к чёрту. — Ладно, может, если я сделаю так, твоё мнение изменится?.. — Ох, ублюдок, а это больно!