Я помню первый день, младенческое зверство, Истомы и глотка божественную муть... Марина Цветаева.
В Алатской галерее, соединяющей дворец с Охотничьим флигелем, два десятка забранных витражами окон, и холодный голубой лунный свет, преломляясь через цветные стекла, падает, осыпается на плиты пола мертвенными, пугающими пятнами. - Могут… выйти… - шепчет она в гулкую пустоту, сама не понимая, что говорит, да и говорит ли вообще. Она шепчет, а он смотрит. Селина словно рождена для этой лунной полутьмы, для тонущих во мраке сводов, для витражных бликов, перламутровым блеском играющих на нитке жемчуга на шее и светящейся белой коже, для шелеста-шепота, для того, чтобы длинные ресницы бросали протяжные тени на красивое нежное лицо, неземное лицо. Создатель, зачем тебе эта девочка? Прозрачно-платиновая легкая прядка выбивается из узла волос, падает ей на висок, и он отводит её назад – осторожно, тонкими аристократичными пальцами в фамильных аметистах, предостерегающе блеснувших в рассеиваемом лунном свете - и отступает на шаг назад. На бесконечный – пропастью – шаг. А белокурая девочка пытается сделать вдох, расправить хрупкие плечи и что-то сказать. Случайный взгляд, небесная голубизна, быстро и робко – в пол. Два ярких пятна на скулах. Тонко выточенное лицо, спрятанное в соцветиях хризантем. «Цветы пахнут дымом», еле слышно, одними губами шепнула она, когда он проходил мимо, и Валентин, герцог Придд, опустил глаза и скользнул взглядом по недавней фрейлине Её Величества. Селина смотрела в пол. Всё ещё. Тогда он подумал: что делает здесь эта девочка… Что они все здесь делают. Цветы пахли дымом, а она – ландышами и зимним инистым утром, такая тонкая, беззащитная, льдистой красоты голубоглазая девочка, и что-то сумасшедшее вспороло сознание лезвием боевого клинка. Он не задержал взгляда дольше положенного. Он прошел мимо, не обернувшись. Он не видел, как стремительно побледнело лицо, на секунду скрытое стремительно взлетевшими руками. Потом были взгляды – дольше, а голос – смелее, и она вставала, чтобы проводить его – от апартаментов королевы до выхода из Алатской галереи, и молчала, бледная, красивая и снежная, молчала и говорила одними только глазами. На шее матово переливался крупный белый жемчуг, и иногда она задумчиво-нерешительно касалась его пальцами. И однажды что-то позвало его спросить, а её – ответить. Теперь она стояла здесь, мучительно сминая ломкими пальцами светлое платье, а он смотрел. Воздух тоже пах дымом. А она - она подняла глаза и шепнула неслышно, еле различимо: - Зачем же вы… Зачем. Кто знает. Просто - позвал. Куда. Кто знает. Просто у неё тоже зимние глаза, просто у неё мерзнущие нежные пальцы, просто она задыхается словами, что никогда не скажет, и воздухом, который слишком холоден, просто она хочет согреться, но он – совсем не то, что ей нужно. Решение же, впрочем, только за ней. Валентин ловит глазами её взгляд, удерживая, Селина выдыхает и как-то обмякает, словно загипнотизированная, а потом закрывает глаза, коротко жмурится – дрожь полупрозрачных век, разжимает пальцы – и сама делает шаг вперед. Он не умеет обнимать, его не слушаются руки, он не привык к этой тонкой ангельской ломкости в своих руках, а темнеющая голубизна глянцево блестит напротив, и Валентин ловит губами её выдох, вжимает в себя, перенимая часть её холода, но ему не будет много, ему не может быть слишком холодно, ему нет, а ей – да. Губы – еле теплые, мягкие, солоноватые от непролитых слез, дымно-сладкие хризантемной неуловимой горечью, и он почти неощутимо скользит пальцами по нежной белой шее, касается холодных перламутровых жемчужин – и резко рвет нитку. Треск. Звездопад. Селина на мгновение сжимает губы в болезненную тонкую линию, а потом громко выдыхает, откидывая голову. Крупный светлый жемчуг громоподобно рассыпается по полу, отскакивая от плит, раскатывается в стороны, и тогда она зовет его по имени – а он касается губами мгновенно вспыхнувшего алого росчерка на нежной коже. Он увезет эту девочку отсюда. Когда-нибудь. Когда-нибудь. Мерцающий жемчуг лежит под её ногами осколками не наступившего будущего. Цветы пахли дымом. Она теперь – тоже.май 2010-го.