С одобрения Божьего

세상에서 가장 순수하고 가장 조용하게 오는 것이 사랑이라면 나는 너를 사랑한 것이 어니다 Если считать, что любовь – Это самое тихое и спокойное чувство В мире, То я тебя не любил. Ким Хэ Иль красивый. От осознания этого у Дэ Ёна в голове приятная пустота. Священник выглядит нежным и смазливым, из тех, что так привечает госпожа прокурор, но иллюзия рассеивается, когда сам Дэ Ён получает хороший удар в нос. Заслуженный, нужно отметить. Отец Ким обманчиво хрупкий, с руками изумительно малой формы, что тяжелее молитвенника ничего не держали, и эти чудесные руки сворачивают в крендель весь цвет мафии Кудама. Дэ Ён верит, что отец Ким может раскидать весь Русский Квартал во главе с Хваном несколькими быстрыми движениями, не запылив сутану. Пожалуй, детектив Ко впервые залипает на мужчину. «Вариться на том свете мне в котлах. По частям». – Детектив Ко. Внутри Дэ Ёна все холодеет: его не покидает ощущение, что отец Ким – нет, Хэ Иль – может читать его мысли. А потом мотает головой, отгоняя невозможную мысль, ведь если бы священник мог читать мысли, то давно бы стёр несчастного детектива с лица земли. – Детектив Ко, если ты сейчас же не спустишься мыслями на эту грешную землю…– Хэ Иль начинал злиться. – Да, конечно, отец Ким. Посверлив суровым взглядом детектива с долгую минуту, священник разлепил свои невозможно-прекрасные-до-одурения губы и раздраженно изрёк: – Я прекрасно понимаю, по какой причине в помощь следствию назначили такого безынициативного дурня. Это какими бесстыдниками нужно быть, чтобы в ответ на личную просьбу самого Папы Римского снарядить…вот это. И, тем не менее, раз уж мы вынуждены сотрудничать, деваться мне некуда. – Разве Вам не передали, что Вы должны назначить лучшего детектива? – Должен заметить, что я – неогранённый алмаз убойного отдела города Кудам! – Алмаз хренов. Презрительный взгляд тёмных глаз и поджатые в сдерживаемом негодовании губы. До Ён чувствует себя мелким муравьем, копошащимся в фекалиях, и невольно даёт своему тщательно скрываемому характеру вырваться. Но даже это не пронимает продавшегося, видимо, самому Сатане, священника, и они заканчивают диким пари, заключённым на какую-то говяжью вырезку. Детектив надеется, что эта еда будет оплачена не из церковного бюджета – он и так наработал на девять кругов ада, покрывая кудамскую преступность. Отец Ким ест аккуратно, изящно даже, но при этом аппетитом может потягаться с самим Ко, и это удивляет – куда только влезает? Дэ Ён смотрит на поблёскивающие от наваристого бульона чётко очерченные губы, и облизывает неосознанно свои, чёрт возьми, Ким слишком хорош для того чтобы не пялиться на него. Разумеется, Хэ Иль это заметил. – Лучше бы поумерили свой поганый характер. Глаза святого отца расширяются, а грудь начинает идти ходуном, и Ко понимает, что сейчас ему наступит бесславный конец в стенах ресторанчика среднего пошиба, и это отнюдь не та смерть, о которой потомки будут говорить с гордостью. Детектив, как-никак, мужчина, а потому он лишь запихивает страх глубоко в себя и надеется, что в публичном месте священника остановят. Но ничего не происходит. Отец Ким окидывает партнёра оценивающим взглядом и хмыкает: то ли одобрительно, то ли насмешливо, но напряжение резко спадает. – Вы охренели, святой отец? Ким пытается смыться, оставив оплату на своего партнёра (по делу, разумеется, по делу). И детектив готов полыхать праведным гневом, перемешанным со смущением. Это слишком похоже на романтический ужин, если ужин включает в себя избиение коровьей костью и обмен оскорблениями, конечно. Можно проглотить наглость и заплатить, не впервой, но задорный священник словно заряжает уже немолодого Дэ Ёна своей энергией, и мужчина подбирается, выпрямляет спину и начинает вести себя горячно, переча Киму с внутренним удовлетворением, смешивающимся с чем-то ещё, не менее приятным. Кажется, святого отца не беспокоят общественные нормы, и он позволяет себе балансировать на грани обычной непосредственной грубости и откровенно делинквентного поведения. Ко с тоской смотрит на взломанный замок чужого дома и вздыхает – этот паршивец никогда не исправится. Ким смотрит на женщину серьёзно, хмуря слишком тонкие для мужчины брови, и неосознанно сжимает кулаки. В глазах отца Кима горечь и ярость, ненависть, и до детектива доходит, что, по сути, почти ничего о прошлом своего временного коллеги он и не знает. Хватать святого отца поперёк талии и выволакивать из дома старой госпожи, утыкаясь носом в тёмные, тщательно расчёсанные волосы очень неплохо, и Ко старается не обращать внимания на свою твёрдость пониже живота, и, Бог свидетель, он старался сдерживаться. Хэ Иль не видит этого, рвётся набивать морды и ломать стены завалящего квартальчика на окраине Сеула, и доводит своими дёрганиями детектива до слабости в подкашивающихся ногах. Дэ Ён честно старается не касаться обтянутой чёрной тканью задницы святого отца, которого удалось сдержать от опрометчивых действий. То, что Хэ Иль учился на факультете корейской литературы, он выловил из разговора, когда самодовольно щеголял стихотворными строчками за воротами негостеприимного дома: – С другом беседуя, медленно пьем Индиговое вино. Тысячу лет проживу, однако друзья…э, а дальше забыл. Скрещенные на груди, чуть ниже небольшого креста, руки отца Кима всем своим видом показывают презрение к недалёкому идиоту, а губы проговаривают с невыносимым благородно-архаичным акцентом: – Сотню лет проживу, однако друзья Не наскучат мне всё равно. «Откуда он знает Лю Гюбо?!» А вообще, старший священник кудамской епархии неожиданно образован не только в вопросах богословия. – Святой дух в нем сидит задом наперед, – цыкает Хван, провожая священника диким злым взглядом. Отец Ким сквернословит, пьёт соджу, избивает полицейских и хамит прокурору. Проповеди отца Кима полны гнева, но не монашеским, а вполне себе человеческим. Отец Ким не отпускает грех, даже если ты принесёшь великолепные, роскошные дары и подношения церкви. Он взмахом руки прогоняет прихожан, не пуская их в церковь, пока те не извинятся перед обиженными ими несправедливо. Когда Хэ Иль проводит служение, он не говорит воодушевлённо, нет, он вещает холодно, совсем не так, как делал это отец Габриэль, мир его праху. Голос нового главы епархии взвивается трелью к высокому потолку, расписанному фресками и покрытому новенькой лепниной, звенит в ушах и слышен за пределами храма Божьего, отдаётся эхом и пробирает до нервной дрожи. Ко Дэ Ён буддист, но упорно приходит в церковь по воскресеньям. Когда отец Ким заливисто, истерично хохочет, запрокидывая голову, Дэ Ён просто фиксирует намётанным взглядом каждую чёрточку, каждую мышцу лица и шеи священника, запоминая и откладывая в папочку в подсознании «То, чего забывать нельзя». Хэ Иль действительно привлекателен, и Дэ Ёну уже не так стыдно и позорно принять это, пусть в голове и воют трубно поколения древнего семейства Ко, призывая потомка одуматься и продолжить род, что со священником, конечно, сделать «немного» трудно. Отогнать от себя образ широкого в плечах и сурово-смазливого святого отца в красном свадебном ханбоке несколько трудно, но Ко справляется. Детективу Ко тридцать восемь, он старше святого отца всего на один дрянной год, и этот год лично для Ко тяжелее Корейской войны и Великой Депрессии разом. Дэ Ён понимает, что Рая ему ни видать, как и своих ушей, только когда обнаруживает себя в ванной маленькой казённой квартирки, прижимающим к носу и губам идеально белую колоратку, украденную экспроприированную из церковной прачечной. Воротничок пахнет слабым одеколоном, лампадным маслом и – совсем немного – алкоголем. Этот обязательный элемент облачения клирика символизирует чистоту, послушание и чёртов целибат, и Ко от одного лишь осквернения подобной вещи изливается семенем прямо в пижамные штаны, чуть ли не разрывая пополам полоску ткани и мочаля её до состояния марли. Отпивая свежезаваренный зелёный чай, Дэ Ён тупо смотрит на блестящий экран выключенного телевизора и матерится сквозь зубы. Мозг полицейского отчаянно работает, анализирует, сопоставляет факты и ощущения и пытается понять, почему у его хозяина пересыхает в горле и начинается тахикардия лишь от одного вида Ким Хэ Иля. Спустя несколько часов напряжённых размышлений Дэ Ён кидает Библию в стену, и вытаскивает бутылку крепкого соджу. Детектив Ко Дэ Ён влюбился, как распоследний идиот, поддался шарму психически нестабильного духовного лица и это видно невооружённым взглядом. Слабо улыбаясь, отец Ким перебирает свинцово-черного цвета розарий в тонких пальцах, и усиленно делает вид, что горящий взор детектива остаётся без внимания. Хэ Иль был в армии, не только в армии, и прекрасно помнит, как тяжело ему было завоёвывать авторитет. Миленькое лицо отнюдь не способствовало росту его рейтинга во взводе, и даже подчинённые осмеливались отпускать сальные шутки, правда, не более одного раза – с выбитыми зубами и опухшей челюстью шутить уже не так весело. Отчасти из-за возраста его напарника, отчасти из-за невинности его восхищения, Ким не торопится превращать детектива Ко в экспонат анатомического театра, и лишь старательно закрывает глаза на глупости, творимые Дэ Ёном с завидной регулярностью. Да, эти чувства, испытываемые по отношению к нему, вызывают ярость, но отец Ким с нежеланной, лицемерной и напускной покорностью вспоминает слова папы Франциска: «Если человек – гей и при этом стремится к Богу и обладает доброй волей, то кто я такой, чтобы его осуждать?», и терпит, идёт быстро, взмётывая полами пальто дорожную пыль Кудама, опережая детектива на несколько шагов. В голове трезвонит колокольчик с табличкой «Смирись!». Как ни странно, Ким Хэ Иль не сильно против завороженных взоров, и руки чешутся уже не так сильно, как в начале их знакомства. Проклятая епархия. – Дэ Ён, давненько я не ломал тебе носа? – скалится Хэ Иль, встряхивая кулаком и противно хрустя костяшками. – Пробил по своим каналам этого человека из дела прокурора, иначе я за себя не ручаюсь. Отправляя СМС стажёрке, детектив устало-возмущённо закатывает глаза: – Как я уже говорил, я – неогранённый алмаз убойного отдела Кудама! – Алмаз хренов.