Ожоги

артём правда не думал, что всё будет настолько тяжело. не думал, что влюбится; не думал, что вновь позволит себе быть настоящим, разом стянув столь надоевшие маски и закрыв глаза на все еще гноящиеся от прошлых промахов раны (и кто сказал, что время лечит?); не думал, что погрязнет в этой пошлости, да так, что шансов на спасение не останется ровным счетом никаких: либо терпи, стиснув зубы, либо борись, срывая голос от злобы и сбивая костяшки о ближайшую стену, лишь бы не причинять боль ему. не думал, но сделал. проебался. проебался, проебался до такой степени, что сейчас даже двигаться не может — тело ноет, ноет каждая клетка и каждая мышца, и только один бегающий по комнате взгляд позволяет понять, что он, к сожалению, все еще жив. егор на телефон предсказуемо не отвечает, а шатохин знает, что исправить уже ничего не выйдет. он сам виноват. не слушал, не слышал, игнорировал очевидное и углублялся в бессмысленное, считая, что так будет правильнее. унижал и спорил, забывая, что ракитин — чертов ребенок, ребенок со своими амбициями, принципами и взглядами. ребенок, которого нужно уважать, чтоб не сломать. а знал ли он его? знал, сколько ложек сахара нужно класть в кофе по утрам и какой у егора любимый фильм? знал, какие книги давным-давно покоятся на полках, покрытые толстым слоем пыли, а какие мелкий таскает в рюкзаке, тщательно скрывая от любопытных глаз? знал, почему черная толстовка валяется в шкафу, а из серой он не вылезает, каждый раз кутаясь в нее, будто в плед? (да потому что она пахнет твоим одеколоном). едва ли. артёму нужен был кто-то рядом, а егору нужна была любовь. сильная, страстная, такая, чтоб колени предательски подкашивались, а в горле пересыхало, будто не пил несколько суток, стоит только оказаться рядом. артём такого дать не может; артём изрезан вдоль и поперёк, доверие для него — пустой звук, растворяющийся в вечности. и шатохину, откровенно говоря, стыдно. стыдно за холод в отношениях, стыдно за собственный характер, стыдно за грязь, сочащуюся из его уст каждый блядский раз. стыдно за оскорбления и обвинения, стыдно за засосы на своих ключицах, оставленные очередной девчонкой, чье имя он даже не запомнил. не помогает алкоголь, не помогают аккуратно скрученные косяки и самокопание. стыдно и больно. больно, но сознание покидать измученное тело не хочет, словно желая доставить своему обладателю еще больше мучений. совесть, успокойся, о тебе тут давным-давно позабыли. артём затяжку очередную делает и небрежно стряхивает пепел прямиком на белоснежную простынь, зная, что ночевать с кем-либо в ближайшие пару месяцев ему абсолютно точно не захочется. снова он скучает по тому, кого не знает. и, похоже, никогда уже не узнает.