Алексиэль Люцифен д'Отриш

      Люцифения никогда не была восхитительной страной. Всё, что здесь есть — это горечь, уныние и зло.       Аллен Авадония и Рилиан Люцифен д’Отриш.       — Меня убьют?       Аллен не отвечает. Просто потому, что сам ещё не знает, — умрёт ли Рилиан, как должна, или её пощадят, сжалившись над юной принцессой? Второе — навряд ли. Сестра всегда была эгоистична и тиранична, её правление привело страну к упадку, а соседние государства, наслыханные о жестокости Рилиан, отказывались помогать; и даже Кайл Марлон, бывший жених госпожи, настроен против принцессы — она убила его возлюбленную.       Аллен не отвечает. Просто потому, что думает, как иначе избежать казни сестры — снять маску, приняв обличие себя настоящего, — Алексиэля Люцифен д’Отриш — или пустить всё на самотёк, лишив горячо любимую Рилиан жизни? Второе — навряд ли. Аллен просто не может убить ту, с которой провёл большую часть своей никчёмной и серой жизни; Рилиан — единственный человек, ради которого живёт Лен, ведь даже, несмотря на протесты совести, он уничтожал любую оппозицию, выступавшую против тирании Рилиан. Принц-слуга не хотел, чтобы его сестра умирала так рано, не познав того, что должен знать каждый человек — жизнь. Так или иначе, Рилиан должна научиться жить; но жить не так, как она привыкла, а по-другому, по-особенному. Со всеми теми привелегиями, которые Бог даёт каждому с самого рождения, и ключевые из них — любовь, доброта и сожаление.       — Я не уверен.       Тогда Рилиан хватает его за руку и просит не отпускать, потому что ей страшно.       — Я просто хотела быть такой же сильной, как и моя мать, — при упоминании о скончавшейся королеве Анне Аллена бросило в дрожь. — Но все меня бросили… Отец, Алексиэль, слуги — все они предали меня! Кроме тебя, Аллен, — сестра сжимает его руку так крепко, что становится невыносимо больно. — Спасибо, что был со мной до конца. Я никогда не забуду твоей доброты.       Воплощение чистого эгоизма — вот, что такое Рилиан. Она всегда жила ради себя и для себя, не зная, что это причинят боль всем окружающим, которые, повинуясь фразе «Я — принцесса королевста Люцифения, Рилиан Люцифен д’Отриш. Ну же, склонитесь передо мной!», обрекали себя на вечный гнёт и убийственные страдания.       Но свершилась бы революция, если наследником престола оказался бы Алексиэль? Ответ на этот вопрос всегда был положительным: да.       Алексиэль тоже был таким: эгоистичным, надменным и злым. Потому что он — это Рилиан, а Рилиан — это он. В отражении Алексиэль всегда видел сестру и, щуря свои холодные глаза, надменно улыбался, оскаляя белоснежные зубы, готовясь рано или поздно занять место ненавистной любимой сестры-близняшки. В крови Алексиэля тоже течёт кровь Люцифен д’Отриш; он тоже «зло». А это значит, что он вполне может стать принцессой.       Алексиэль Люцифен д’Отриш — «умерший» для всей Люцифении наследник. Политика сыграла свою роль — принц оказался птицей в ловушке. Но в той ли ловушке, из которой невозможно выбраться? Покушения, ненависть сестры — мотивация.       И Алексиэль докажет, что птицы со сломанным крылом тоже летают.       — Тогда… не могла бы принцесса подарить мне всего лишь одно желание?       И Рилиан соглашается.       А у главных ворот стоит Жермен и гордо расправляет плечи, ещё не зная, что совсем скоро на гильотине умрёт, по сути, невиновный.

***

      Рилиан стоит в Зале Звуков, считая минуты. Тик-так. В замке до сих пор тихо, но принцесса уверена, что за ней вот-вот придут. Тик-так. Сердце отчего-то неистово бьётся в груди, и Рилиан Люцифен д’Отриш пытается безуспешно успокоить себя. Не нужно плакать, говорит себе свергнутая принцесса, отныне ты Дочь зла.       Двери с грохотом распахнулись, и тогда Жермен Авадония, одержимая мыслью отомстить за отца, влетела в помещение, яростно разыскивая глазами Рилиан.       И когда взгляд её пал на девушку, — а девушку ли? — она, оцепенев, вздохнула.       — Ах, что за неуважение! — возмущённо восклицает принцесса, грозно обводя мятежников взглядами. — Такими темпами мой замок превратится в руины!       Невероятное сходство.       Алая дева, закусив губу, вынимает меч из ножен и направляет острый конец на Люцифен д’Отриш. Позади топучтся люди, рядом с ней, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на принцессу, стоит Кайл, с ненавистью в глазах смотря на Рилиан — на Аллена.       Гордая, надменная, жестокая — Рилиан стояла перед ними, и сердце её стучало так быстро, что голос его слышала даже мечница, не понимая, от чего принцесса так нервиничает и почему не убегает.       Девушка делает шаг вперёд, раскрывая золотой веер; поражает своей аристократичной бледнотой лица и отточенными и элегантными движениями рук. Длинные пальцы нервно теребят малиновго цвета бант на груди, а голубые глаза смотрят только лишь на Жермен — внимательно, ожидая дальнейших её действий.       Принцесса или двойник? Такие похожие, но такие разные.       Двойник.       Рилиан никогда не вызывала у неё восхищения.       — Сопротивление бесполезно, замок захвачен, — немного помедлив, она спросила, чтобы убедиться в своих предположениях: — Где слуга? Он сбежал?       А свергнутая принцесса звонко смеётся, ещё больше выводя из себя.       — Глупости! — выдаёт она, и вмиг её лицо становится мрачнее тучи.       Жермен даёт сигнал, и двое мужчин хватают девушку, с силой сжимая руки. Принцесса сопротивляется, поливает грязью горожан и, переведя взгляд на Авадонию, шепчет что-то непонятное…       Мгновение — и глаза Рилиан Люцифен д’Отриш блестят от скопившейся влаги. Но то было лишь мгновением — слёзы исчезают так же быстро, как и уверенность принцессы в себе.       Жермен Авадония могла бы поклясться, что видела перед собой Аллена.

***

      Люцифения никогда не была восхитительной страной. Всё, что здесь есть — это горечь, уныние и зло.       Аллен Авадония и Рилиан Люцифен д’Отриш.       Солнце нещадно пекло макушки горожанам, а, пробираясь через толпу, в тёмном плаще, будто ей совсем не жарко, шла девушка, тяжело дыша.       Пронзительные голубые глаза, потемневшие от усталости, бегали по знакомым лицам, стоявшим на эшафоте; заметив короля Кайла, омрачнённого казнью, Рилиан поёжилась, поймав на себе его взгляд. Марлон осуждал её. Это было написано в таких же красивых, как и прежде, глазах. Узнал?       — Аллен? — донёсся удивлённый шёпот из толпы, но, прежде чем её схватят за локоть, Рилиан скрылась среди тщедушных тел, которые оборачивались назад, дабы увидеть чудом спасшегося приближённого свергнутой принцессы.       Невероятное сходство.       Рилиан видит себя, — Аллена — идущую под пекущим солнцем. Она щурит свои льдинистые глаза, пытаясь разглядеть в толпе знакомый худощавый силуэт; ни один её мускул не дрогнул, когда вся площадь загудела и закричала, увидев перед собой Дочь Зла.       — Извините, — раздалось позади Рилиан, и та обернулась, удивлённо взирая на мальчишку лет семи, дёргающего её за плащ. — Вы, случаем, не Аллен Авадония?       — Не Аллен, — улыбается она, чуть помедлив с ответом. — Аллена больше нет.       И, развернувшись, прошла вперёд, игнорируя удивлённые возгласы толпы и не замечая пронзительный карий взгляд Жермен, вынимающей меч из ножен.       Когда судья оглашает приговор, вся площадь затихает, и наступает мёртвая тишина, давящая на виски. Безысходность дерёт душу своими острыми когтями, а жестокость бытия так и шепчет: уже поздно. Может быть, если бы тогда она не послушала министра… Может быть, если бы тогда она не пыталась убить брата… Может быть, если бы тогда они не нашли этот чёртов клад в песке у моря, не высвободили бы демона Гордыни, сейчас всё было бы хорошо. Сейчас бы этот демон не жил в ней, не пожирал бы её душу, не поглощал бы разум. Сейчас бы Аллен — Алексиэль — правил Люцифенией, а она, Рилиан, вышла бы замуж за какого-нибудь принца из другой страны и прожила бы вместе с ним и братом долгую счастливую жизнь… без сожалений и терзаний.       Но не в этой жизни. И не в этой эпохе.       — Последнее желание? — спрашивает Марлон, с некоторой болью глядя на бледное лицо принцессы.       — Желание? — она улыбается. — Кажется, настало время пить чай.       Двенадцать ударов сердца и двенадцать ударов колокола заглушают крик Рилиан. Потому что она знает, что на самом деле пожелал её брат.

«Если б родиться бы смог я опять, вновь хотел бы с тобой как в детстве играть…»

      Сегодня на эшафоте умер Алексиэль Люцифен д'Отриш.