Миндальное печенье

I pray this punishment Would have mercy on me (c)

      Уриэ снизил скорость до возможного минимума. Автомобиль медленно шелестел по гравию, подкрадываясь ближе к пункту назначения. Завидев унылое здание сельского отделения, Уриэ сглотнул. Нажал на тормоз, плавно остановился и выдохнул.       Хлопок дверцы позади него заставил его чуть вздрогнуть. Куки слишком нервничал.       «Чёрт».       За порогом отделения его ждали неожиданные новости: у Муцуки был выходной. Узнав кандидата в миротворцы особого класса из ТКБ, дежурный оказался так любезен, что без лишних вопросов выдал Уриэ карточку, на которой накарябал адрес Тоору.       Куки несколько секунд тупо рассматривал иероглифы и цифры на карточке. Уже просыпалось желание бросить затею и развернуться обратно в Токио.       «Не ждёт же она меня в самом деле».       Скривившись от сарказма собственных слов, Уриэ вспомнил, как пару раз уже пытался её навещать. Оба — неудачно.       Один раз Муцуки была слишком занята, чтобы удостоить старого коллегу плодотворной беседой, и её хватило лишь на скромную улыбку и пару фраз. Тогда Куки разочаровался и психанул. Решил, что больше не приедет.       Но приехал во второй раз. И эта поездка тоже не завершилась особым успехом. Впопыхах выбегая на задание, Тоору махнула ему рукой, пролепетав, что дело срочное. Но как бы невзначай кинула, что рада его видеть.       «Лгала мне или себе?»       И вот, в третий раз её и вовсе не оказалось на месте. Куки кивнул дежурному, вышел из отделения, едва сдерживая желание пихнуть дверь ногой, и сел в машину, которая даже не успела остыть. Он смял карточку и завёл мотор, твёрдо намереваясь вернуться в Токио прямо сейчас. Но…       «Не могу. Не могу уехать, не закончив то, за чем приехал».       Автомобиль свернул с главной дороги и направился по узкой, ведущей к улице с чередой похожих зданий с множеством окон-глаз, в которых вспыхивал солнечный свет, когда лучи падали на стёкла. Уриэ вжал пальцы в руль, когда подъехал к дому, указанному на карточке.       «Увижу её? Или опять…»       Неуверенность в вероятности встречи дико раздражала. Куки резко распахнул дверцу автомобиля и без лишних мыслей и сомнений двинулся к дому. На полпути вдруг понял, что ничего с собой не взял.       «В позапрошлый раз цветы пришлось выбросить. В прошлый — отдать пирожные Сайко. Так что плевать».       Он нажал на звонок.       Одна секунда.       Две.       Три.       Уже начав поворачиваться, чтобы уйти обратно к автомобилю, Уриэ застыл, когда увидел перед собой открывшуюся дверь.       — О… Уриэ-кун.       «Обнять? Поцеловать? Пожать руку?»       — Привет, Муцуки.       С нескрываемым удивлением на лице Тоору распахнула дверь и, мягко улыбнувшись, пригласила коллегу войти.       — Так неожиданно, — говорила она, наблюдая, как Уриэ снимал пальто.       «Сказать ей? Или притвориться? Вдруг не оценит? Чёрт меня подери».       — Я мимо проезжал, вот и решил заскочить. — Повесив пальто на вешалку, он повернулся и посмотрел на неё — обычную, человечную, с небрежным пучком волос, в длинном голубом свитере на два или три размера больше её. Лишь повязка заставила бы незнакомого с ней обывателя задавать вопросы. — Узнать, как работа идёт в сельском отделении.       — Ясно.       Муцуки стояла, вложив руки в карманы светлых штанов и глядя прямо на Куки. Он, не мигая, смотрел на неё в ответ.       «Надо что-то сказать. Что сказать?»       — Проходи на кухню, Уриэ-кун.       Он сделал шаг вперёд, но остановился и посмотрел почему-то на свои ладони.       — Я ничего с собой не взял. Мимо проезжал и…       — Неважно. Я готовлю миндальное печенье.       Уриэ удивлённо пронаблюдал за тем, как Муцуки направилась на кухню. Последовал за ней и сел на стул у небольшого прямоугольного белого стола. Квартира ничего особенного собой не представляла: нет ярких цветов, вычурной мебели. Всё обычно. И человечно.       Бросив взгляд на руки Тоору, что вдавливали круглые формы в пласт теста, Уриэ спросил:       — Ты готовишь?       «Это вообще не в твоём стиле».       — О, — Муцуки встрепенулась и застыла с круглой формочкой, поворачиваясь к Куки. — Когда живёшь один, приходится придумывать себе занятие. Чтобы было на что отвлечься.       Тоору едва заметно (и печально) улыбнулась. Той улыбкой, которую подарила ему во время его срыва. Кажется, это было вечность назад.       «Значит, эта улыбка не была особенной. Просто её улыбка».       — Как он? — спросила Муцуки, не оборачиваясь. Все печенья были уложены на противень.       «Конечно. Первый, о ком ты спросишь, должен быть он. И ты даже не спросила, как у меня самого дела».       Проглотив обиду, Уриэ ответил:       — Нормально, — ответил, как погладил по шерсти. И выстрелил наугад: — Тоука-сан ждёт второго.       Он внимательно следил за её движениями. Тоору спокойно, без лишней запинки, сунула противень в духовку. Закрыла дверцу.       — Правда?       — Да. Говорят, вроде будет мальчик.       — Интересно.       Почему-то неожиданно для него Тоору села за стол напротив. Сложила руки перед собой и посмотрела на Уриэ. На лице по-прежнему играла та самая — дружелюбная? вежливая? повседневная? — улыбка.       — Как Сайко?       — Ничего.       — А остальные?       — Тоже.       — Сам как?       «Хреново».       Уриэ подумал немного, глядя в сторону. На дне духовки мерцал слабый огонёк, видимый даже через тёмное стекло дверцы.       «Наверное, и мне своё нутро не скрыть точно так же. Как передние стёкла ни затемняй».       Поворошив пробор волос и сдвинув чёлку чуть набок, Уриэ, с непонятным ему чувством (ликование? недоумение?) наблюдая за пристальным взглядом Тоору, негромко сказал:       — Ты могла бы к нам приезжать время от времени, тогда бы и сама узнавала, что происходит.       — Я приезжала.       — Чаще бы.       «Тьфу».       В голосе Уриэ прозвучала такая жалость, будто он упрашивал её. И сам скривился. Муцуки знала, что ему не безразлична. И если это знание ничего не меняло в её отношении к нему, то его оно сковывало по рукам и ногам. Возвращая куда-то в прошлое, где он говорил не то, что думал.       — У тебя волосы отросли.       Комментарий был настолько внезапным и неуместным, что Уриэ даже рассердился. Подняв на неё взгляд, он собирался наконец высказать, что хотелось, но Муцуки обсматривала его волосы так невинно и с искренним любопытством, что он застыл.       «Пусть это не закончится».       — Тебе идёт.       — Тебе тоже. — Куки кивнул на её небрежный пучок. Она уже стригла волосы и долго ходила с короткими — по-настоящему мужской причёской. Но с последнего раза, когда он её мельком видел, волосы выросли длиннее у неё, чем у него.       — Да-а, — рассеянно протянула Муцуки, улыбнувшись и зачем-то трогая пучок. — Я решил вернуться к старому облику. С ним уютнее.       Уриэ нахмурился и пристально посмотрел в её глаза.       — Не надо говорить так, будто я о тебе ничего не знаю.       — Э?       Муцуки моргнула. И вновь этот зрительный контакт, выводящий из равновесия.       «Как же тяжело держать себя в руках, будто это не я».       Он даже протянул руку вперёд, желая коснуться неловкой чёлки, едва прикрывающей лоб, но остановился и опустил кисть на стол. Выдохнул.       — Ничего. Просто мы не чужие, чтобы… вот так.       «Заканчивать всё безразличием».       Глаза Муцуки забегали из стороны в сторону, пока она решала, что ответить. Не найдя нужных слов сразу, Тоору встала и подошла к печи, глядя на едва уловимые силуэты печенья сквозь тёмную дверцу.       — Ты прав, — тихим голосом сказала она, заставив его вздрогнуть. — Но я совершенно не знаю, с чего мне начать.       — То есть?       — Всё было проще, когда мы были просто отрядом куинксов. А когда тяжёлая правда начинала постепенно всплывать, мой облик уродовался всё сильнее. — Муцуки обернулась, чтобы посмотреть на недоумевающего Уриэ. Пусть она и ожидала увидеть осуждающего. — Ты ведь, наверное, приезжаешь за тем, чтобы увидеть, как он очистится?       — Ты слишком глубоко копаешь, — вздохнув, ответил Куки. «Что за дурочка». — Я приезжаю, потому что ты нужна мне. Как и я тебе. — Кашлянув, он исправился: — Как мы тебе.       Тень печальной улыбки скользнула по её бледному лицу и исчезла, словно стеснялась своего существования. Тоору не подошла ближе, оставшись стоять возле плиты, но бросала на Уриэ неуверенные взгляды сквозь чёлку. Пальцы нервно поглаживали холодный верх плиты, на который она опиралась спиной — Муцуки хотела говорить, но слова не шли из горла. Уриэ молча постучал пальцами по столу, думая, что сказать. И тоже не пришёл ни к какой мысли.       Разочарованно вздохнув, он встал из-за стола, поймав на себе удивлённый взгляд Тоору. Пожав плечами, ответил:       — Я тебе мешаю. Пожалуй, поеду обратно. В Токио меня хватятся, если задержусь.       — Это не так.       Уриэ опешил.       — Что «не так»?       — Ты не мешаешь.       — Тогда почему ты молчишь?       — А ты?       Куки раздражённо цокнул языком, сжимая зубы, чтобы непечатное слово не сорвалось с языка. Он не хотел, чтобы Тоору принимала ругательства на свой счёт.       Пока он выдыхал, думая, что ответить на сложный вопрос из двух простых слов, она заговорила:       — Когда ты уже скажешь то, из-за чего приезжаешь уже в третий раз с моего последнего отъезда из Токио?       Уриэ развернулся к ней всем корпусом и внимательно рассмотрел её расслабленную фигуру. Несмотря на едва уловимую нервозность в пальцах, в целом она справлялась с ситуацией гораздо лучше, чем он.       Куки сглотнул. «Пора и правда делать то, что я думаю. И хочу. К чёрту всё».       — А если я хочу не сказать, а сделать?       Муцуки покачала головой.       — Не думаю, что ты можешь сделать что-то такое, что выведет меня из себя.       Он нахмурился и криво улыбнулся, как бы посылая ей мысль: «Ты уверена?» Сделал два шага вперёд, оказался рядом с ней, положил ладони на её лицо («Какое гладкое и нежное») и поцеловал.       Она не отвергла. Но не обняла. Рядом пахло миндальным печеньем. Он сходил с ума от этих запахов и чувств.       Оторвавшись от поцелуя, Куки посмотрел ей в лицо.       — Нравится?       «Что за грёбаную чушь ты несёшь, кусок дерьма».       Муцуки выдохнула и слегка кивнула, не глядя на него. Куки с удовольствием отметил, как порозовели её щёки.       — Давай ещё.       Его необычной формы глаза округлились в изумлении, и это выглядело внезапно странно на нём. Но Тоору даже не усмехнулась. Она ждала ответной реакции на свои слова.       Делать то, что представлял себе многие годы, оказалось страшно. В его голове это было идеально, гладко и чисто, а в реальности он не знал, каких движений от неё ожидать. Самый чёрный пессимизм вылезал из недр его души и выводил на свет ужасающие картинки: образ смеющейся Тоору, насмехающейся Тоору, издевающейся Тоору, отвергающей Тоору.       Но реальность была милосердной. Муцуки сама боялась, что её отвергнут, если она не оправдает ожиданий. Или же, ещё хуже, что получив желаемое, страсть Уриэ утихнет. И необходимость иметь её в его жизни резко отпадёт.       Чувство взаимности на его поцелуи пробуждало храбрость. Уриэ целовал глубже, обнимал крепче, пальцы заскользили под чертовски длинный голубой свитер и, подрагивая, коснулись тёплой кожи.       «Моя моя моя».       Он хотел расстегнуть рубашку и ремень на брюках, но боялся отнимать руки от тела Тоору. Исполнение мечты было для него как шарик: стоит отпустить ниточку, и он улетит в небо.       Муцуки сама неловко начала расстёгивать его рубашку, ремень, молнию на брюках. Не совсем уверенно — так, как будто давно уже этого не делала, но очень хотелось. Уриэ целовал её шею и ключицы, и Тоору угодливо наклоняла голову, чтобы лучше прочувствовать его прикосновения.       «Моя моя моя».       Уриэ наконец опустил руки, чтобы расстегнуть её штаны и сдёрнуть вниз вместе с бельём. Ткань не поддавалась и запутывалась, цепляясь за кожу, и Куки, чертыхаясь, тянул её вниз, попутно ловя губы Тоору для успокоительного поцелуя. Когда с этим было покончено, он подхватил ноги Муцуки и положил девушку на стол.       Руки поднимались выше по её телу, сминали кожу. Маленькая грудь была мягкой и податливой, откликаясь на его касания съёжившимися сосками, которые вдавливались в его горячие ладони.       «Я схожу с ума, я кретин, я счастлив».       Тоору тяжело выдыхала и всё ещё обхватывала ногами его талию. Стройные бёдра прижимали его ближе к ней, ей хотелось понять, что такое быть с ним, быть с человеком и получать ответные чувства. Её ладони, неуверенные в движениях, трогали его напряжённый живот и вздымающуюся грудь, короткие ногти цепляли кожу. Уриэ был красиво бледен. То ли от страха, то ли от природы.       «Не убирай свои руки, не убирай».       Куки вошёл в неё, и Муцуки лишь приглушённо прохрипела, хватаясь ладонями за край стола. Уриэ от безумства плохо контролировал себя: то царапал её бёдра, то наклонялся к ней, лежащей на столе, и лихорадочно целовал, то сжимал её грудь и гладил подрагивающий под его движениями живот. Он стянул повязку с её глаза, и новая, более сильная, волна возбуждения накрыла его, когда он увидел чёрный белок с красной сияющей радужкой, глядящей прямо на него.       Уриэ приковал запястья Тоору к столу своими ладонями. Жёсткие поцелуи заглушали неловкие и тихие стоны, ему хотелось двигаться в ней ещё быстрее, и в то же время — медленнее, чтобы это продолжалось дольше, намного дольше, чем могло. Она ответно сжимала его бёдра и откликалась на зов его губ — этого было более чем достаточно, чтобы уверенно продолжать то, что начал.       Тоору пахла миндальным печеньем, и им самим, и болью, которая просочилась в её кровь после всего пережитого. Она казалась стабильной всё это время, но жадность, присущая её взглядам, когда она смотрела на Сасаки, вновь выплеснулась наружу и поглощала Куки, который шёл на это с удовольствием.       Муцуки вырвала руки из-под его хватки и обняла за шею. Ему пришлось прижаться к ней, лежащей на столе, уткнуться лицом в её волосы и вдохнуть в себя их освежающий аромат. Тоору беспомощно всхлипнула, и судорога свела её тело, заставляя прижимать его к себе ещё ближе, ещё крепче. Уриэ выдохнул и, совсем уже без сил, двигался в ней, делая удары всё жёстче, ожидая мощной разрядки…       Он оделся молча, сопровождаемый лишь её уставшим взглядом. Понравилось ей или нет, было трудно понять. Уриэ старался не смотреть.       «Скажи, что ты рада, что хочешь меня снова, что позовёшь, чтобы увидеть меня ещё раз».       Он застегнул последнюю верхнюю пуговицу и всё-таки решился взглянуть. Тоору мягко улыбнулась, как тогда, и спрыгнула со стола. Штаны она не надела, но длинный свитер прекрасно скрывал нижнюю часть её тела, вызывая раздражение у Куки.       «Мне мало. Мне мало».       — Я… — Тоору начала говорить, но осеклась, нахмурившись. Подумав немного, она развернулась к плите. — Мне надо достать печенье.       Уриэ хмыкнул и направился в прихожую.       «Ей не понравилось. Она не хочет меня видеть. Она не хочет меня».       Уже надевая пальто, он услышал торопливые шаги.       — Уриэ-кун!       Помолчав, добавила:       — Куки.       Его глаза защипало, и он обернулся, чтобы посмотреть на неё. Улыбалась она совсем по-другому. Тепло и уютно.       — Возьми с собой, — сказала Муцуки, протягивая бумажный пакет. Беря его, Куки коснулся кончиков её пальцев, и Тоору слегка их сжала. Этот невидимый жест подействовать как укол уверенности — и он поцеловал её на прощание.       «Что между нами только что произошло?»       Уриэ хлопнул дверцей автомобиля и застыл. Бумажный пакет грел руки, и он, будто очнувшись от этого домашнего тепла, развернул его и заглянул внутрь.       Из пакета на него пахнуло сладким миндальным ароматом. Среди печенья, идеально ровного и изящного, лежала записка с наспех написанным текстом на стикере.       «Я готовлю их, когда думаю о тебе, Cookie».