Содомит

- Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь, - бархатистый голос припозднившегося мирянина звучал невероятно знакомо. Однако я был уверен, что прежде не слышал его на исповеди. Молодой человек явно волновался, пусть и старался всячески скрыть сей факт посредством контроля своего речевого аппарата. Я сразу решил, что он артист или политик. Но даже столь искусному оратору тяжело было утаить от меня свои эмоции и переживания. Большая часть паствы утверждала, что из всех священников нашего прихода я был особенно приближен к людям, что я был способен понять их земные грехи и подарить им непритворное прощение и спокойствие... Последний прихожанин покинул меня, казалось, около часа назад. Я задержался в конфессионале лишь потому, что меня гложили несовместимые двойственные мысли. Они достались мне, как пагубная привычка от моей прежней жизни, как жестокое напоминание о противоречивости внешнего мира. И даже стены храма не могли защитить меня от их разрушительного воздействия. Извести их я был способен лишь через молитву, сокрывшись от остальных служителей церкви… Несмотря на позднее время, отказывать нуждавшемуся в милости Божией я не намеревался. - Да прибудет в сердце твоем Господь, чтобы мог ты искренне покаяться в грехах своих от последней исповеди. - Это моя первая исповедь, Святой отец. Я не католик, но заплутавший агнец, ищущий спасения, - слова его лились так складно, ненароком я подумал, что он поэт, - В привычном окружении я не могу найти ответы. Я знаю, что порочен, чувствую свою греховность. Многие свои проступки я старался не замечать, но произошедшее вчера сорвало завесу с моих нечестивых желаний. Осознание того, что мне нужна помощь, привело меня сегодня в Ваш храм. Он замолчал. Я ощутил его тоску, отчаянье и уязвимость. Хотя и не обязан был слушать все подробности его жизни, я понял, что лишь полное изложение событий даст ему возможность освободиться, и решил для себя позволить ему говорить все, что он сочтет нужным. - Продолжай. Что произошло вчера? - мягко направил я мирянина, сидевшего за решетчатым оконцем. - Я получил приглашение от одного давнего знакомого. Он звал меня выпить с ним, - он замешкался, - Я знаю, что церковь не поощряет пьянства. Но не поймите меня неправильно, я не злоупотребляю. Вряд ли я выпиваю чаще среднестатистического японца. Я не заострил внимания на его бесплодных попытках оправдаться, люди часто ведут себя подобным образом, впервые придя на таинство покаяния. Но затянувшаяся пауза в его рассказе заставила меня подать сигнал моего присутствия продолжительным мычанием. - Хотя, обдумывая сейчас сложившуюся ситуацию, я с уверенностью могу сказать, что алкоголь определенно сыграл свою роковую роль в инциденте вчерашнего вечера. В исповедальне вновь повисла гулкая тишина. Его слова и действия были настолько осторожными, что у меня появилось странное ощущение, будто он всеми силами старался не разочаровать меня. Но разве могло быть свойственно такое поведение человеку, который собирался обличить передо мной свою худшую сторону? «Он пытается скрыть что-то от меня», - промелькнуло в моей голове. - Но ведь не об акте употребления спиртных напитков ты пришел поведать мне? – утвердительно спросил я. За годы очищения душ я заметил, что многие прихожане открываются лишь под давлением, и он был из таких. Ведь как только я показал ему свою нетерпеливость, он начал говорить. - Мы задержались в баре и довольно много выпили. Я сомневался, что мой друг не попадет в неприятности по дороге домой, поэтому предложил ему остаться у меня, - он глубоко вздохнул, - Я не уверен, что должен рассказывать все, что было потом. Мы веселились и совсем не хотели спать, атмосфера общественного места больше не давила на нас, и мы сблизились… - Что ты имеешь в виду? - забыв о правилах, с опаской поинтересовался я. - Вначале мы играли, то был безобидный флирт. Вряд ли Вы в курсе, Святой отец, но подобным напускным флиртом между мужчинами в наше время очень легко привлечь внимание женщин, - он заметно убавил звук своей речи, - Проблема состояла лишь в том, что мы были наедине, и я не сразу понял, что это не имело смысла. А когда понял, он уже сидел у меня на коленях и нежно смотрел в глаза, поглаживая мою щеку… Я закрыл лицо ладонью, стараясь спрятаться от повествования прихожанина. Тема его исповеди была невыносимо тяжела для меня. Я испытал беспомощность. Я не мог прервать его покаяние, я волен был лишь посодействовать ему в искуплении его грехов. - Его взгляд… Я запомнил его на всю жизнь. Даже сквозь оболочку ярких желтых линз я смог разглядеть бесконечное одиночество и разъедавшую моего друга жажду любви, - некогда твердый и сдержанный голос задрожал, - Я положил руку на его сердце, и услышал, как оно умоляет меня отдать хоть частичку себя, крошечную частичку своего тепла этому прекрасному созданию. К моему горлу подкатил ком. Я попытался произнести хоть слово, чтобы остановить исповедавшегося, но как не старался, звук не выходил. Я принял это за знак от Всевышнего и зажал свой рот обеими руками. Я знал, что этот день когда-нибудь настанет и должен был мужественно вынести выпавшее на мою долю испытание. - Уверяю Вас, этот молодой человек был поистине прекрасен своей душой и несомненно привлекателен телом, - дрожь в голосе говорящего сменилась мелодичностью, словно он увлекался своим рассказом, проникшись симпатией к щекотливости сложившейся ситуации, - Разве может желание любить быть настолько греховным? То был риторический вопрос, но прихожанин ожидал от меня ответа или хотя бы комментария. А я мог лишь упираться ногами в пол и хмурить брови до боли в голове. - В тот момент дьявол шепнул мне, что в этом нет ничего плохого или противоестественного, - его слюноотделение усилилось, и он очень громко сглотнул, - И я без доли стыда и смятения накрыл поцелуем манившие меня весь вечер губы другого мужчины. Он топнул ногой так громко, что я вздрогнул. Подобное поведение в доме Господа было недопустимо, но я по-прежнему не мог заставить себя говорить. - Тонкая грань, отделявшая нас от безумия, была сломлена захватившей нас похотью. Я понял, что возбуждение, которому я так долго пытался сопротивляться уже давно подчинило себе моего друга. Он столь неистово срывал с себя одежду, что я даже побоялся вмешаться в этот процесс, - неуместный смешок эхом отразился от стен конфессионала. Мое возмущение неуважительным нравом мирянина возрастало, постепенно позволяя мне оклематься, - Когда же он полностью обнажил свое нежное чувственное тело, я начал ласкать его. Я покрывал его бесчисленным множеством поцелуев и прикосновений, мои руки и губы пылали от страсти к нему. - Ты мужеложец, - наконец, отчаянно пролепетал я. - В тот миг я бы, скорей, назвал себя искусным любовником или жертвой развратного мира, нежели тем, кто совершал преступление против Господа, - звук за решетчатым окном стал глухим, словно прихожанин чем-то прикрыл рот, - Мой член эрегировал лишь от одной фантазии о том, что я вот-вот овладею этим парнем, что он позволит мне заполнить его пустоту небывалым наслаждением, что он доверит мне свои надежды и мечты… - Кхм, - я поправил гортань. - Все происходившее казалось мне по-настоящему чистым и правильным. Я знаю, Вы думаете, что я просто грязный содомит, прельщенный женоподобным складом слабовольного мужчины. Но это не так, - он стукнул себя по колену, насколько я мог судить, - Он отдался мне по собственной воле. А, когда я вошел в него, у меня уже совсем не осталось мыслей, лишь абсолютное счастье, разливавшееся реками в моем естестве. Я двигался на поводу у их течений. И я делился этим счастьем с чудесным человеком, вливался своими реками в его моря и океаны. И в один миг… Наши души стали едины. Двое взрослых людей, сделавших осознанный выбор, наполнили друг друга волшебным сиянием. Так скажите мне, Святой отец, в чем именно состоял мой грех? Его откровенность и вполне последовательный вопрос на мгновение сбили меня с толку. Однако спустя несколько секунд, я уже решил, что дерзость его неуместна для того, кто искал искупления. Да, мирскому народу свойственно сомневаться, но я слышал презрение в его голосе. И то было не презрение к совершенному им поступку, а презрение к вине, которую он испытывал. - Ты еще не осознал свой грех, а потому и не можешь всецело покаяться в нем, - констатировал я, - Твой рассказ не был исповедью как таковой. Но надеюсь, что помог тебе приблизиться к очищению. Я не в праве отпускать грехи некрещеному мирянину. И увы даже не могу назначить епитимию. Могу лишь дать наставление. А заключаться оно будет в следующем: не употребляй больше спиртных напитков, молись, изучай библию, чти слово Божие и постарайся сам найти ответы на свои вопросы. И, может быть, тогда ты обретешь силы, чтобы открыть свое сердце для Господа. Воздух вновь заполнился напряженной тишиной. Прихожанин ожидал большего. Я хотел помочь ему, но не обладал достаточным опытом в решении подобных проблем. Он был первым мужеложцем, обнажившим свои страсти перед Богом в моем присутствии. Я оставался лишь свидетелем его беседы со Всевышним, как и предписывал устав, но не терял надежду, что он сможет найти свой праведный путь. - Я понимаю, Святой отец, - разочарованно произнес он, - Благодарю Вас за уделенное мне время. Могу ли я рассчитывать на то, что когда-нибудь вновь удостоюсь встречи с Вами? Постановка его речи показалась мне довольно необычной, но я не стал заострять внимания на сем факте, поскольку неистово желал покинуть удушающее пространство исповедальни. - Конечно, ты всегда можешь рассчитывать на разговор со мной, - повинуясь своему долгу, ответил я, - Я буду молиться за тебя… - До свидания, - обронил он, покидая конфессионал, - Храни Вас Бог. После того необычного вечера я так и не смог выспаться. Всю ночь меня мучали бесы, и я просыпался в холодном поту. Демонов я не боялся, равно как и их проказ. Худшие чувства порождало мое непонимание того, шутит ли со мной мой разум, или же падшие и впрямь пытаются осквернить мою веру. Причина моих терзаний тонкими нитями переплеталась с приписанной мне «приземленностью». Я решил стать священником 15 лет назад, и лишь через 9 лет упорной работы над собой я достиг своей цели. На самом деле, я собирался посвятить свою жизнь музыке, день за днем наслаждаться восхитительными реалиями искусства. Но я совершил ошибку, тяжкий грех, который я так и не смог простить сам себе. Именно он и заставлял меня проникаться пониманием к прихожанам и их не односложным жизням… После визита содомита все мои молитвы ко Всевышнему непременно включали в себя следующий смысл: «…Ты ниспослал мне это испытание, дабы проверить чистоту моих помыслов и непоколебимость моей веры. Я молю Тебя о спасении его грешной души, очищении ее от порока и наставлении его на путь истинный. И дай же мне сил выслушать его, не поддавшись искушению. Аминь». Однако, как бы ни был я убежден в своем нежелании вновь внимать размеренному шелковистому басу некрещеного мирянина, я ждал этого с неведомыми мне ранее и до селя непонятными трепетом и опаской… Так прошло две недели, мои тревоги постепенно отошли на второй план, в то время, как я смиренно продолжал радоваться будничным заботам священнослужителя. Тем утром теплое весеннее солнце осторожно заглядывало в витражные окна храма. Я купался в его благодати, проходя по центральному нефу. Оно манило меня своей игривостью и свободой, преломляясь лучами в разноцветных стеклах и атакуя мои глаза в самые неожиданные моменты. Я любил церковные стены, скрывавшие меня от парадоксальности внешнего мира, но порой мне очень хотелось вырваться и сделать глоток свежего воздуха... Так, поддавшись маленькой прихоти, я наградил себя непродолжительным выходом в город. Он придал мне энтузиазма, необходимого для праведного исполнения моего ремесла. По возвращении я встретил Преподобного Сайто. - Доброе утро, Преподобный Кога. В конфессионале мужчина, он просил Вашей "аудиенции", - озорливо произнес священник, - Он пришел сразу же после того, как Вы покинули храм. Кажется, он молился о встрече с Вами. - Благодарю Вас, Преподобный Сайто, - с этими словами я откланялся и отправился в исповедальню. Я знал, что за мужчина ожидает меня и, на этот раз, был уверен, что готов к его визиту, что смогу помочь ему... - Здравствуй, - мягко поприветствовал я мирянина, - Не могу скрыть своей благосклонности к твоему решению вновь посетить нашу церковь. - Добрый день, Святой отец, - сонным голосом пробормотал он, - Благодаря Вашим наставлениям, в моей жизни многое изменилось. Я понял, насколько близка мне Ваша религия. Я хочу пройти катехизацию и принять крещение. - Отрадно слышать, - у меня словно камень с души упал. Все это время я боялся, что дал ему недостаточно четкие указания, - Тем не менее, это не простой выбор. Уверен ли ты, что готов сделать его? - Уверен, Ваше Преподобие, - ясно ответил он мне, - Я уже обрел Бога в своем сердце, но сомневаюсь, что Ему есть дело до кого-то, вроде меня. - Твои сомнения понятны, но Господь милостив ко всем, чья вера в Него сильна, - я пытался говорить размеренно и убедительно, ведь только после крещения я смог бы по-настоящему отпустить грехи этому молодому человеку. - Я понимаю, что идеальных людей нет, Святой отец, все совершают ошибки, - он тяжело и продолжительно выдохнул, - Только вот мои ошибки ничему меня не учат. Готовы ли Вы выслушать мое очередное неофициальное покаяние? Я ощутил, как свежие чистые мысли в моем сознании окутались пеленой страха перед неизведанным. Но я был слугой Божиим, и надеялся, что еще могу спасти эту заблудшую душу от ужасных мук ада. Мне оставалось лишь безропотно внимать его рассказу. - Поведай мне свои тревоги, поделись своим тяжким грузом, - опасения не покидали меня, но странного рода уверенность заставляла сохранять спокойствие, - Дабы извести скверну в твоем сердце, я выслушаю тебя. - Это случилось пару дней назад, - выдержав небольшую паузу, он начал свое повествование, - Как Вы и предписали, я перестал употреблять алкоголь. На сей раз, мне нечем оправдать свою беспечность... Я встретил его в музыкальном магазине Нагои, чему несказанно удивился, ведь, как правило, с этим человеком мы пересекаемся лишь в Токио. Он сказал, что приехал по работе над новым проектом, а по пути к железнодорожной станции решил зайти за комплектом струн. "Другой мужчина? - промелькнуло в моей голове, - Он безнадежен". Ранее я никогда не пытался представить себе внешний облик того, кто скрывался за решетчатым окном. Это противоречило самой сути закрытого таинства. Кроме того, я знал всю нашу паству и легко различал голоса. Любопытство не мучило меня до визита некрещеного мирянина. Это изменилось в одночасье, когда я понял, что так ни разу и не видел его лично в нашем храме. Что заставило его вновь встретиться со мной в исповедальне? Почему он так легко продолжал предаваться своим страстям, даже решив принять католицизм? Что за жизнь была у этого смертного? Внезапно, меня стало интересовать все, что было связано с ним. "Он сказал, что встретил своего любовника в музыкальном магазине", - неосознанно подметил я для себя, и тут же испытал дикий стыд и раскаяние. Я должен был остановить свои пытливые домыслы. - Пожалуйста, меньше деталей, - сдержанно попросил я. - Конечно, - растерянно пробубнил он, - В общем, мы разговорились, и я пригласил его к себе, выпить кофе. Он некоторое время сомневался, но заметив мою настойчивость все же согласился… Загадочность и таинственность этого мужчины всегда казались мне невероятно притягательными. Мне хотелось узнать о нем больше, но сколько я не смотрел в его лицо, я видел только равнодушие. «Неужели, он совсем ничего не чувствует? – думал я, - Или же страдания его настолько невыносимы, что он предпочел скрыть их за гримасой безразличия?» Слушая историю содомита, желая того или нет, я продолжил обращать внимание на особенности его личности. Его чуткость поражала меня равно, как и его неподдельный интерес к людям. Он был добрым человеком, способным на великие дела. Я улыбнулся своим мыслям. Его проницательность заражала симпатией к нему и персонажам из его жизни. Но я и не подозревал, насколько злую шутку сыграет со мной эта симпатия… - Он был красив и харизматичен. Он видел меня насквозь, - я услышал усмешку, но она уже не казалась мне столь же пренебрежительной, как в прошлый раз, - Кофе был крепким. Заметив на себе мой заинтересованный взгляд, мой друг спросил напрямую, нравится ли он мне. Я не хотел лгать ему… Из-за некоторого рода вовлеченности в рассказ прихожанина, я испытал напряжение, словно бы сам оказался действующим лицом. Я отдернулся, попытавшись вырваться из капкана охватившего меня интереса, и на долю секунды мне это удалось. Но дальнейшее повествование грешника унесло меня неудержимым потоком в мир настоящих живых эмоций. - Я отвел глаза, надеясь, что он ничего не поймет. Я был уверен, что мужчины его не интересуют, но он вновь удивил меня. Приблизившись, он дотронулся до моего подбородка, заставив меня посмотреть на него. А затем без лишних слов поцеловал, так глубоко и чувственно, что я едва не потерял сознание. И в тот момент я понял, что не смогу ему сопротивляться. Я проецировал, и уже не мог остановиться. Все, чего я хотел - это быть тем самым парнем, которому невозможно было противостоять. Таким образом для меня это покаяние медленно приобрело черты любовного романа. Я должен был молиться, должен был сопротивляться нараставшей внутри меня похоти, но я не стал. 15 лет непрестанной работы над собой несколько вымотали меня. "Одна поблажка, - проговорил я губами, не произнося вслух, - Я буду замаливать ее вечность". Прикрыв глаза, я начал расстегивать пуговицы своей сутаны внизу живота… - Вскоре я уже был прижат к своей же собственной кровати его сильными руками. Он все делал с такой осознанностью происходившего, словно наслаждался греховностью нашей связи. Он был неудержим, - легкая нотка печали прозвучала в речи мирянина, придавая ей большую вдумчивость, больший эмоциональный окрас, - Обнажив мое тело, он начал одаривать его сладостными прикосновениями. Он был повсюду, но в то же время, его будто вообще не было рядом со мной. Казалось, сам дьявол направлял мою ладонь к моей обезумевшей от страсти плоти. Приспустив белье и брюки, я провел средним пальцем от основания до головки своего члена, обхватил его и начал вкрадчиво мастурбировать. Как бы не старался я забыться в своем наслаждении, я абсолютно четко понимал, что вожделею блудливого прихожанина. Ведь именно его расплывчатый образ я формировал в своей фантазии, окутывая ласками свой половой орган. - Его манипуляции быстро распалили меня, я едва не задыхался от желания, - продолжал субъект моего влечения, - И вот я распахнул для него свою душу и тело… Он был очень нежным, теплым и заботливым, но вместе с тем жестким, уверенным и неуемно пылким… Я закусил губу. Странно было испытывать ревность к тому, кого никогда не видел воочию. Но распутность мирянина лишь безудержней заводила меня. Изо всех сил я старался сохранять тишину. Закрыв левой ладонью свой рот, я застыл всем туловищем, кроме тех его частей, что принимали непосредственное участие в моем неуместном разврате. - Мы переплетались в безнравственном удовольствии, - откровенничал мужчина, - Покоренный его властолюбием, я мог лишь стонать и прогибаться. И это было несказанно приятно. Но чем приятнее мне становилось в его объятьях, тем грязнее и порочнее я чувствовал себя… Его слова рисовали передо мной образ молодого и практически невинного сына Адама, впутанного в жестокую игру сексуально ненасытного маньяка. Я хотел защитить его, вырвать его из цепких лап искусителя. Но открыв глаза и взглянув вниз, я понял, что ничем не отличался от того чудовища, что подчинило его своим низменным порывам. Я горел, жаркое пламя ада настигло меня. Я сжимал пальцы ног, и едва не хрипел, но продолжал самоотверженно отдаваться своему сладострастию. - Временами напряжение от тех поз, что мы принимали, заставляло меня содрогнуться. Он был великолепным стратегом, и мгновенно реагировал на малейшее изменение тенденций моего возбуждения, не позволяя мне расслабляться или отстраниться… Абстрактная детализация монолога грешника давала мне столь необходимые минуты. Я боялся, что он вот-вот спросит меня о чем-нибудь, замолчит и услышит едва заметный шорох. Я боялся, что он узнает о моих бесчестных помыслах и деяниях. Это волнение заражало меня дурным азартом, в моей крови кипел адреналин. - Я кончил дважды прежде, чем дымка безразличия рассеялась в его глазах, - рассказчик сделал внушительную паузу, - Их глубина поражала, словно они были дивными озерами, полными вопросов, недоступных моему пониманию. Они стали чистыми, а на поверхности их плескалось лишь очаровательное восхищение мною. Преобладавшие над моим сознанием картины соития довели меня до оргазма, и я оросил своим семенем стены конфессионала. После чего, собрав всю волю в кулак, я осторожно набрал воздух в легкие и попытался выровнять дыхание. - Он опаздывал на последний поезд, поэтому отклонил мое предложение выпить еще кофе… Я остался один. Нежелание осознавать произошедшее, подобно стреле, застрявшей в сердце, наполнило меня страхом неизбежного. Я знал, что как только выну стрелу, кровь неумолимым потоком хлынет наружу, и боль заполонит собою все вокруг. Я был обречен на страдания, ведь подвел не только Господа, но и себя, - он прошипел, чтобы облегчить тяжесть произносимых им слов, - Я уже многие годы безответно влюблен в удивительного человека. Он даже не знает о моих чувствах. Так почему же каждый раз в попытке увлечься кем-то другим, я ощущаю себя предателем? Я опустил голову, непроизвольно сдвинув брови. Я сильно проникся историей этого смертного и в полной мере принял его печаль. Никто прежде не уличал свои ошибки столь открыто и искренне в моем присутствии. Но много ли советов я мог дать ему о том, в чем совершенно не разбирался? - Я каюсь в содеянном перед Богом, перед собой, перед мужчиной, что поделился со мной своим теплом и перед тем, кого никогда не перестану любить… Вечером того же дня я исповедался в рукоблудии. Конечно же, как и было принято, подробностей я раскрывать не стал. Преподобный Сайто отпустил мои грехи и со спокойной совестью оставил меня одного в том же конфессионале, где ранее я внимал истории моего совратителя. Неосознанно я провел пальцами по краю скамьи, где он некогда сидел. Его неуловимый полумифический образ не прекращал преследовать меня. Вот уже второй раз подряд он задал мне неразрешимую задачку, и я подвел его. После нашей первой встречи я ненамеренно проводил параллели в наших жизнях. Думал, что понимаю его, ведь грехом, который направил меня к Богослужению, была именно содомия. Но после его слов о неразделенной любви, я окончательно разубедился в схожести наших ситуаций. Что касается моей сексуальной связи с мужчиной, это произошло, когда я был гитаристом весьма популярной среди поклонников тяжелой нагойской музыки группы GULLET. Из-за бесчисленных попыток ослабить свою память, чтобы забыть события того дня, я утратил множество деталей, возможно как-то оправдывавших мой безумный поступок. Однако я отчетливо помнил упоительный запах его кожи и ее пресноватый вкус, яркий тембр его стонов и жар его хищных бедер. Он был вокалистом DEATHGAZE. Его имя под усилием воли стерлось из моих воспоминаний… Я не любил того музыканта, я едва знал его. В ранние годы я употреблял много алкоголя и постоянно жаждал чего-то нового, рискованного и экспериментального. Нашу близость я признал ужасной ошибкой, она глубоко потрясла меня… С самого детства я рос католиком, а музыка должна была привести меня к преподаванию. Когда я выбрал рок, то был убежден, что смогу сочетать в себе его разрушительность и созидательность моей веры. И, даже, если я вел не самый праведный образ жизни, я не считал себя безбожным. Я молился, старался посещать службы, при необходимости исповедался и причащался. И тогда все начиналось с чистого листа. Я наивно полагал, что никогда не смогу оступиться, и упасть в омут, выбраться из которого не найду в себе сил… Когда же это произошло, долгое время я не мог говорить с Богом и попытался отдалиться от религии. Это привело лишь к агрессии и одиночеству. Я не смог вынести того состояния и пришел с покаянием в храм. В его стенах я почувствовал себя лучше, увидел легкое мерцание света со дна своей пропасти. Но, как только я вернулся домой, тьма вновь окутала мое сознание, и даже молитва не способна была развеять ее… Посещение церкви стало для меня некоторого рода обезболивающим, действия которого хватало лишь на пару часов. Таким образом, я пристрастился. Чтобы не вызывать подозрений, я стал помогать священнослужителям, постепенно завоевав их расположение. Никто и не подозревал о моих истинных мотивах, потому мне легко было получить рекомендации для поступления в семинарию. Я сделал свой выбор и вскоре покончил с музыкальной деятельностью. Преисполненный тяжелых мыслей, я тленно брел по темному боковому нефу, осуществляя свой воображаемый ритуал вечернего обхода. Стрелки часов медленно близились к полуночи. По крыше и окнам гулко колотили капли дождя. Все остальные священнослужители уже давно наслаждались покоем в своих комнатах. Из-за монотонного стихийного шума я не сразу разобрал, что кто-то стучит в двери храма. Пройдя мимо скамей ближе к центру, я взглянул на распятие, вопрошая: «Не послышалось ли мне?» Ответ последовал незамедлительно, звук повторился. Я поспешил открыть замок. Он стоял на пороге, промокший до нитки. Его голова была опущена и накрыта черным капюшоном. Темные относительно длинные локоны скрывали лицо. Его оскверненные татуировками руки трепетно вместили в себя мою ладонь. - Прошу Вас, поговорите со мной в последний раз, - не поднимая глаз, встревоженно сказал он. - Некрещеный мирянин? – я был сбит с толку, но провел его в церковь, - Что-то случилось? - Мы не могли бы пройти в исповедальню? – вежливо поинтересовался он. - Если тебе так угодно, - я указал ему направление, а сам отвлекся, чтобы закрыть дверь. Таким образом, он оказался на несколько шагов впереди, и, наконец, поднял голову. Его походка была уверенной и слегка развязной. Умеренное телосложение и весьма средний рост добавляли его образу привлекательности. Одежда была бесформенной, но вызывающей и совершенно не подходила для храма. Он остановился, дабы перекреститься перед распятием. Я сбавил темп, не желая спугнуть его… - Молитвы не смогли избавить меня от терзаний, - горько произнес он, как только я открыл решетчатое окно. - Молитвы не всегда способны развеять наши переживания, - выдержав паузу, печально ответил я, - Иногда нам приходится искать свой путь, чтобы понять, кто мы есть, почувствовать себя на своем месте. Если ты найдешь его, найдешь свой баланс и обретешь равновесие, то, возможно, обретешь и спокойствие, которое тебе так необходимо… - Вы и не подозреваете, что на самом деле мне необходимо, - перебил меня прихожанин, - Для Вас я просто какой-то эксперимент. Ощутив его гнев, я поддался провокации лукавого и испытал то же самое. Я считал, что искренне пытался помочь ему избежать гиены огненной. И обвинения его меня возмутили. Но я не стал выражать свое негодование, сдержав порыв богопротивной злости. - Тебе стоит обратиться к другому священнику. Уверен, Преподобный Сайто без труда разберется в твоей ситуации, - я уже было встал, чтобы покинуть конфессионал, но его дальнейшие слова заставили меня повременить. - Рассказать вам, почему я выбрал именно Вас? – низким пронзительным тоном спросил он. - У тебя были иные причины, нежели у остальных прихожан? – ответил я вопросом на вопрос. - Совершенно иные, - внушительно проговорил он, - Если хотите узнать о них, Вам придется задержаться. Смутного рода сомнения закрались в мои мысли, но природное любопытство все же взяло верх. Я принял удобное положение и постарался эмоционально оградить себя от его рассказа. Я боялся вновь искуситься его нечестивостью, вновь предаться рукоблудию. Аккуратно сняв розарий, я начал размеренно перебирать четки. - Несмотря на то, что порядочно набрался тогда, я отчетливо помню каждую деталь того чудесного вечера, - уставшим голосом мирянин начал свое повествование, - Шел дождь. Такой же обильный и мягкий, как сейчас. Думаю, на улице было прохладно, но внутри меня разливалось приятное тепло и волнение. Ведь я уже был очаровал его суровым взглядом. До сих пор не могу понять, что именно в нем показалось мне настолько неестественным, что я решил будто он не от мира сего. Но, вероятно, я запал на него с первого взгляда. Я не догадывался, к чему клонил прихожанин, почему он изливал мне душу в вычурно трогательной истории его любви. Но пока его речь не будоражила моих фантазий, я готов был без опасений слушать ее. - Его представили мне, как очень умного и рассудительного музыканта. Мы сразу же нашли общую тему для разговора, - его интонация стала теплой, он продолжал бережно излагать мне свои драгоценные воспоминания, - Он смотрел меня с невероятным интересом и какой-то загадочной хитринкой в глазах. До него я лишь украдкой представлял себя в постели с мужчинами. А он огорошил меня комплиментом, столь открыто и непосредственно, что мое сердце едва не пробило грудную клетку от волнения. - Значит, ты всегда был таким? – отрешенно пробормотал я. - Оглядываясь назад, я понимаю, что меня и впрямь часто влекло к мужчинам даже в юные годы. Но заставить меня отбросить гордость и принципы был способен только он. И, к своему счастью, я встретил его, - он слабо прошептал: «Хотя сложно, пожалуй, назвать мое нынешнее состояние счастьем». А затем возобновил хронологию своего повествования, - Он сказал, что я привлекательный. Потом смутился и уточнил, что у меня будет много фанатов. Странное ощущение дежавю посетило меня, словно бы я уже переживал нечто подобное. Но я никак не мог понять, что именно, этот разговор или его содержание. - Спустя пару стопок водки, мы перешли к более откровенным темам, - он замолчал, будто ждал чего-то от меня, - Я в шутку поинтересовался у него: «Раз я такой красивый, будь ты геем, переспал бы со мной?» Я почувствовал легкую мигрень. Меня начали терзать противоречивые мысли. Они путались и наскакивали одна на другую. Картинки различных событий безумным видеорядом проносились в моей голове. Я переставал понимать, что реальность, а что вымысел. И вскоре все они уже мерещились мне фальшивым. Они были заполнены жизнями и героями, которые казались знакомыми и чужими одновременно. Их речь, манеры и поведение, - все было пронизано сверкавшими нитями туманного гротеска. - А откуда тебе знать, что я не гей? – неожиданно повторил я за одним из персонажей. - Именно так ты и сказал, Рео-сан… Повисла гробовая тишина. Я отчаянно сжал бусы в своей руке. Стены воображаемого карточного домика, скрывавшего меня многие годы, внезапно начали рушиться. Но от чего они скрывали меня? От него? От самого себя? Что за безумцем я был, если загнал себя в эту ловушку? Вопросы охватили мой рассудок, я окончательно потерял связь с реальностью. И все, что мне оставалось – это мелькавший поток эпизодов из прошлого, неистово плясавший на углях моей памяти. Вокалист DEATHGAZE уточнил тогда у меня: «А ты гей?». И какой черт вырвал из моей гортани: «Нет. Но рядом с тобой я не уверен. Хочешь помочь мне выяснить это?» - Ты язвил и дурачился, - словно бы продолжил ход моих мыслей мирянин, - Я всегда был для тебя лишь неудавшимся экспериментом. Вероятно, ты даже имени моего не вспомнишь. - Хазуки, - испытав озарение, тихо констатировал я, - Надеялся, что мне никогда больше не придется называть его. Спустя мгновение после глухого удара о дверцу конфессионала, музыкант ворвался ко мне. Ему уже незачем было скрывать от меня свою личность. Его глаза налились яростью и агонией. Я лицезрел дьявола во плоти. Тем не менее смог сохранить видимую безмятежность. Встав со скамьи, я попытался выйти, но он преградил мне дорогу. - Что бы не произошло между нами, у тебя нет права вести себя подобным образом в храме Божием! – невозмутимо отметил я. - Черт тебя подери! – ни на мгновение не замешкавшись, он нанес быстрый массивный удар, который пришелся мне сбоку по верхней челюсти и едва не сбил с ног. - Немедленно убирайся отсюда! – приказал я, схватив его за запястье во время следующего замаха. Все его попытки вырваться оставались безуспешными. Он бился, словно птица в клетке до тех пор, пока мы не оказались плотно прижаты друг к другу. Уткнувшись лицом в мое плечо, Хазуки замер и глубоко вдохнул, явно желая уловить мой запах. Его агрессия мгновенно изменилась, приняв очертания ласковой благосклонности. У меня было лишь одно предположение: «Неужели, он и вправду любит меня?» Я позволил ему обнять меня. Решил, что это ему необходимо. Надеялся, что это поможет ему покинуть храм в лучшем душевном состоянии, чем прежде. Он все еще был холодным от дождя, но одежда его уже подсохла. Однако мое плечо намокло. И я бы подумал, что это остатки воды, скопившейся на кончиках его волос, но ощутил вибрации от дрожи в его руках. - Не пристало мужчине плакать вот так, подобно ребенку, - мягко отметил я, - Ты ведь не собираешься сдаваться? - Может, я и ребенок, но ты в тысячу раз хуже! – он попытался оттолкнуть меня, но места в исповедальне было слишком мало, чтобы увеличить расстояние между нами, - Ты просто бессердечный монстр, который считает себя каким-то неприкосновенным и думает, что любой свой проступок перед Богом можно искупить в молитве. - Ты и понятия не имеешь, о чем говоришь! - вспылил я. - Столкнувшись со сложностями, ты просто сбежал, не попытавшись разобраться. Думаешь, стены храма защитят тебя от сомнений? Думаешь, сможешь вечно прятаться здесь? - он негодовал, но сдерживал звук, понимая, что нас могут услышать, - Сможешь ли ты замолить вот это? Без колебаний он схватил меня за член. Даже сквозь брюки и сутану, его манипуляции были чересчур эротичны, чтобы я мог игнорировать их. Приобняв за шею, он нетерпеливо притянул меня к себе, слизнул кровь с моей верхней губы и жадно впился в нее беспардонным поцелуем. Опешив, я не сразу разобрал, что происходит, и какое-то время позволял ему сплетать наши языки в пламенном преступлении. И лишь, когда напряжение в моем половом органе откликнулось его непроизвольной реакцией, я оторвал от себя совратителя. - Прошу тебя, уходи, - я осторожно отстранился, прикрыв лицо розарием. Свисавшее распятье монотонно раскачивалось из стороны в сторону, будто я пытался отогнать от себя вампира, - Я уже ничем не смогу помочь тебе. Все это время Хазуки продолжал держаться за меня. Я был уже заметно тверд, когда он переместил свои пальцы с области моей ширинки на мою ладонь. Он повел ее за собой, прилегая своим тазом к низу моего живота, и разместил на своей округлой ягодице. Ткань все еще была влажной, что позволяло мне точно оценить форму и упругость его фигуры. Мирянин начал медленно, почти гипнотически, расстегивать пуговицы моей сутаны. - Ну, уж нет! Я вижу тебя насквозь, - в его глазах мелькнула искра, - Ты просто грязный извращенец, жаждущий осквернять тела приятно сложенных мужчин. Даже представить себе не могу, что ты вытворял, слушая мои "исповеди". - Ты совершенно не знаешь меня, - стиснув зубы, я понял, что ему удалось-таки вывести меня из себя. Я опустил кулак, хлестко ударив его по запястью. Слегка сморщившись, он нежно провел мизинцем по причинившей ему боль пястной кости. Его деликатность и невозмутимость позволили ему раскрыть мою ладонь. - Так дай мне узнать тебя, - подцепив розарий, он бережно надел его на себя. Это было невыносимо трудное испытание, я заранее знал, что провалю его. Я боролся со своей похотью изо всех сил, но был беспомощен перед манящими изгибами тела прихожанина. На самом деле, в глубине души, я каждый день мечтал об этой близости. Но я просто не должен был, не должен был думать об этом! Я отрицал свое естество. - Ненавижу твой ошейник, - расстегнув застежку чуть ниже моего затылка, Хазуки нетерпеливо вырвал колоратку и отшвырнул ее в сторону. Я грубо схватил его за плечи и прижал к деревянной стенке, - Не переживай, твой хозяин ни о чем не узнает. Его ехидность раздражала меня, но в тот момент мне безумно хотелось верить в то, что он прав. Мне хотелось быть агностиком и сомневаться, что Господь видит меня всегда. Я и не подозревал, что без римского воротничка почувствую себя настолько свободным. Отныне я повиновался лишь своим инстинктам. А они без остановки твердили мне: "Проучи дерзкого музыканта". - Ты слишком много говоришь, - я надавил на его ключицы, заставив опуститься на пол. Затем, распинав его ноги, отдал хладнокровный приказ, - Делай то, зачем пришел. Немного растерявшись, он не сразу понял, чего я от него требовал. Но будучи довольно сообразительным, он продолжил освобождать остававшиеся 15-20 пуговиц от петель. Покончив с ними, он плавно провел потеплевшими ладонями по моему животу вниз и покорно расстегнул мои брюки. Я оттолкнул его лоб, уперев затылком в решетчатое окно. Обведя полумесяцем лицо Хазуки, мой большой палец приоткрыл его нижнюю губу. Он немного испугался моей решимости, прижавшись к стене, но сопротивляться не стал. Покорно высунув язык, он прикрыл глаза не то от стыда, не то от предвкушения. Приспустив белье и брюки, я не спеша просунул член в его горячий влажный рот. Мирянин замычал, тут же начав засасывать его внутрь... Он старался впечатлить меня, используя весь своей извращенный потенциал. Я двигал бедрами довольно хаотично, он плотно облегал меня щеками, но умудрился ни разу не коснуться зубами. Его доступность сводила меня с ума. Запрокинув голову, я осторожно перебирал его кудрявые от дождя локоны. Это явно нравилось ему. Он сладко пыхтел, очевидно приняв мою беспечность за некий знак внимания. Я же испытывал наслаждение, вслушиваясь в его голос, пусть и в такой сломленной и зажатой форме. Из-за длительного воздержания, я очень быстро достиг пика своего удовольствия. Это случилось столь неожиданно, что я даже не успел извергнуться вне ротовой полости моего прихожанина, и заполнил ее своим семенем. - Прости, - сконфуженно произнес я. Хазуки же лишь хитро улыбнулся, глядя на меня. - Не вздумай проглотить! - я схватил его за подбородок. В этот момент, мирянин вытолкнул сперму и слюну языком, вся эта смесь тут же оказалась у меня на запястье и рукаве. - Вот ведь! - я слегка шлепнул его по макушке, - Дрянной мальчишка! Теперь ты доволен? - Еще нет! - он жалобно сдвинул брови, - Рео-сан, прошу тебя, возьми меня. К тому моменту мое возбуждение уже отступило, рассудок стал чище, и воля сопротивляться влечению стала гораздо мощнее. Но я смотрел в его глубокие черные глаза и понимал, что зашел слишком далеко. Мой тяжкий грех уже отвернул меня с пути истинного. И это мимолетное заблуждение подчинило меня, я решил, что мне больше незачем противостоять искушению. Использовав одну лишь мимику, я повелел Хазуки подняться. Мой опустошенный взор опечалил его. Сняв верхнюю часть своей одежды, он сохранил розарий. Мирянин прижался своим оголенным торсом к моему, уперев свою щеку в мою грудь. Я почувствовал, как тепло окутало мое сердце, оно все еще билось. Свирепые ненависть и боль охватили его. Сложно было найти им объяснение, но, по неясной мне причине, я не хотел их отпускать. Лишив распутника всей его одежды, я ухватился за подколенную ямку и задрал его левую ногу. Я использовал остатки спермы у меня на руке как лубрикант, чтобы улучшить скольжение моих пальцев, и мягко проник в мужчину. Внезапно я вспомнил его вторую "исповедь" и меня вновь одолела внушенная дьяволом ревность. Однако в этот раз она, казалось бы, была закономерной. Меня тешила мысль о том, что Хазуки вот-вот станет моим. А загадочный дух соперничества склонял меня показать себя во всей красе. Внутри мирянина становилось все жарче. Несмотря на то, что член его эрегировал, я счел необходимым одарить его ласками. Переместив свою ладонь, я накрыл его плотным обжигающим кольцом страсти. Мое осязание вопило от восторга, где бы я не касался музыканта. А все, что я делал с ним заводило меня без какой-либо стимуляции. Когда я схватил его за ягодицы и приподнял, он без опаски обвил мое туловище своими ногами. В таком положении он был полностью раскрыт для меня. Я был готов и вошел в него. Плавно, можно сказать, мелодично я погрузился в омут удовольствия, которое заставило моего любовника сорваться на стоны. - Тише, - жестко сказал я, подставив ему свое плечо, и тут же ощутил, как он врезался в него острыми зубами. От боли все от уха до локтя онемело, но это не беспокоило меня, пока я мог хоть немного заглушить его похоть. Мои движения были уже не столь беспорядочны, ведь наступила моя очередь впечатлять свое коварное исчадие ада. Я презирал его, но это лишь распаляло мою страсть. Я тонул в ней, я едва ли мог дышать, но продолжал контролировать себя. Хазуки выгибался словно кобра, нетерпеливо насаживался на меня, и углублялся в своем ядовитом укусе с каждым моим проникновением. Наши тела пылали в безудержном порыве нечестивости. В тесном пространстве исповедальни уже совсем не оставалось воздуха. Тем не менее запах влажной кожи вокалиста действовал на меня, как афродизиак, усиливая мое половое влечение и активность. Я не хотел, чтобы это когда-либо закончилось, даже если бы кара Господня настигла нас, и мы бы умерли от обезвоживания, позорно сплетенные в противном Богу деянии. Мы с Хазуки были настолько разными, что едва не являлись противоположностями. Я не понимал его, противился его идеалам и моральным ценностям. Но, черт подери, как же нежно я обнимал его, как отчаянно жаждал защитить его от всех разочарований, утешить, позаботиться! Несмотря на всю свою внешнюю холодность, я очень трепетно относился к нему. - Почему бы тебе не удвоить свое удовольствие? - прошептал я, - Я разрешаю. - Умх, - ответил он, взявшись за свой половой орган, и тут же с истошным стоном оросил мой живот своим теплым семенем, - Прости. - Ничего. Но не думай, что это заставит меня остановиться, - ухмыльнувшись, я отпустил его и дал ему некоторое время, чтобы восстановиться. Он вяло поддерживал мое возбуждение своими пальчиками, но вскоре вновь был готов отдаться своим низменным желаниям. Убедившись, что он твердо стоит на ногах, я развернул Хазуки и заставил выгнуться навстречу моему новому проникновению, - Позволь мне... С каждой минутой я становился все нетерпеливее. Увлеченный мастурбацией моему изящному соучастнику, я совсем позабыл о самоконтроле, постепенно прибавив темп и глубину моих прегрешений. Мужчина захрипел, пытаясь удержать свои внутренние крики. Я крепко сжал его рот. Таким образом, обе моих руки оказались заняты, и вокалисту пришлось самому раздвигать свои ягодицы для меня. Эта поза оказалась настолько грязной и развратной, что я не смог сдержать возросшего внутри меня напряжения и заполнил им своего совратителя. Тот, в свою очередь, со всхлипами и дрожью излился в мою ладонь. Когда я освободил Хазуки, мне пришлось удержать его от падения. Он был измотан, но улыбался. Он улыбался с неподдельным блеском в глазах, навалившись и полностью переместив вес своего тела на меня. Я обнимал его в своем счастливом помутнении… Я предал Господа, предал себя и свою веру. Я не мог забыть все, как страшный сон, исповедаться и продолжать делать вид, что ничего не произошло. Мог ли я отпускать людям их грехи, если сам был гораздо порочнее их? Мог ли я проповедовать слово Божие, если столь злостно ослушался его заветов? Решение отказаться от обетов далось мне крайне тяжело. Несколько недель я обдумывал его между молитвами, сказавшись больным. Но все же иного выхода я найти не смог. Я знал, что Бог простит меня, если я боле не буду злоупотреблять своими страстями. Но стены храма не защитили меня от искушения. И я должен был их покинуть. Я сел на поезд до Хоккайдо, сочтя этот остров лучшим местом в Японии для того, чтобы закалить свой дух. Намереваясь стать отшельником, я планировал поселиться в горах недалеко от местного прихода. Я ненавидел Хазуки. Я впервые за 15 лет кого-то ненавидел. А осознание того, что он самоотверженно искал меня все эти годы, делало его каким-то фанатичным маньяком в моих глазах. Однако, вспоминая детали нашего соития, я все меньше сомневался в искренности его признания. Со временем я смог понять все грани его отчаянья. И вскоре он перестал видеться мне лишь дьявольским прелестником. Как бы ни старался я противоборствовать своей человеческой природе, но мне все же пришлось признать, что я заразился его дурной влюбленностью. То было новое для меня и совершенно неумелое чувство. Оно противоречило моей любви к Богу, но я не мог отказаться от него. Я не знал, смогу ли побороть эти противоречия, но готов был бороться. Это были важные аспекты моей личности. И я знал, что мудрость времени поможет мне примириться со моим несовершенством. Монотонный стук колес поезда медленно уносил меня вдаль от моих печалей. Яркое солнце слепило игривыми лучами. Я улыбался своей надежде на то, что когда-нибудь наши с Хазуки пути еще пересекутся. Надеялся, что он с трепетом будет хранить мой розарий. Мне многое еще предстояло познать в этом мире, но я был убежден, что Господь по-прежнему наблюдает за мной, присматривает за своим нерадивым сыном. Я верил, что пока он в моем сердце, он меня не оставит.