Разбитые руки.

Я помню твои разбитые руки, Кашин. Капли твоей крови до сих пор не отстирались от той белой футболки, но мне это не мешает. А меня из института выгнали, кстати. За то что я пары прогуливаю. Я боюсь, что ты придёшь, в дверь постучишь, а меня дома нет и я не открою. Ведь ты уйдёшь, и даже не скажешь об этом никому, а я узнаю только года через 3. А я с ума схожу. Правда, Дань. У входной двери сижу и телефон в руках держу. Потому что я жду, что ты передумаешь. Жду, что до твоего ёбаного мозга дойдёт, что для меня – лучше быть и не может. А пока в квартире полная тьма, а я сижу возле двери и подкуриваю последнюю сигарету из пачки. Как только раздаётся лёгкий, еле слышный стук, я подрываюсь и быстро открываю дверь. Мне кажется, что я тогда сошла с ума. Правда, Кашин, я думала, что кукухой поехала, когда тебя на пороге увидела. Да блять, ты просто стоял, у тебя по лицу кровь текла, и синяк был огромный под глазом, а в руках бутылка водки. Или может я умерла, Дань? Но я смотрела, продолжала смотреть, пока не поняла, что плачу. Пока не поняла, что плачу навзрыд, практически скуля. — Ты прости, но я не могу тебя оставить, — тихо произносишь ты, а мне хочется разорваться на мелкие кусочки. Я даже не поняла, как быстро упала в твои раскрытые для объятий руки, но я помню, что всё продолжала думать, что я ёбаный шизик. Но я чувствовала твои разбитые руки, которые аккуратно гладили меня по спине. Ты щекотал мою шею своим носом, ложась на моё плечо, а я просто запускала пальцы в твои волосы, перебирала их и крепко к себе прижимала, боясь, что ты вдруг уйдёшь. А Миша мне всё рассказывал. Рассказывал, как ты пил не в себя. Как биполярка ебашила, и ты в домашней футболке и шортах выбегал на улицу, и в снегу валялся. Как под утро приезжал, и находил тебя в офисе, на нашем диване, обнимающем колени и смотрящем в одну точку. Как мог ездить кругами по городу, молча и даже без музыки, просто по сторонам смотря. Как на каждого бычку поднимал и видимо, всё таки получил. Вот только Миша не говорил тебе. Не о тысячи шрамах на моих руках. Не о огромных открытых ранах там же, которые были каждая свежее другой. Не говорил о кухне, в которую я не вхожу, ведь там тысячи осколков от бутылок и вообще всего, что когда-то там стояло. А ещё о том, что я практически умираю от обезвоживания. Но ведь ты снова здесь, Даня. Я затягиваю тебя в квартиру и ты не обращаешь внимания ни на что, кроме моих изуродованных рук. И теперь я снова могу уложить тебя на свою огромную кровать, обнять крепко и дышать. А ты молчишь, ведь только Миша знает о том, что у тебя из рук огромными усилиями лезвие вырывать пришлось. Твои разбитые руки продолжают гладить меня по спине. Ты слегка целуешь меня в лоб и крепче к себе прижимаешь. А ты ведь знаешь, Дань, как я твои руки разбитые люблю. И только поэтому аккуратно касаюсь губами маленьких ран. Кашин, лучше твоих разбитых рук не может быть ничего. И ты ведь это знаешь, правда?