Meaningless

Трэвис не знает, когда их отношения с Салли стали чем-то большим, чем просто дружба. Сначала они общались только в школе, сидя за одним столом во время обеда или проводя вместе перемены; затем стали зависать вместе у озера, болтая о чём-то серьёзном и важном или же, исходя из настроения, неся без умолку всякую чушь; потом начали тусить в квартире Фишера, играя в видеоигры или слушая музыку, так как в доме Трэвиса почти всегда был отец, — Фелпс и не заметил, как сильно привязался к этому голубоволосому чудику, который всего лишь протянул ему свою руку помощи, когда это было так необходимо. Никто не предлагал встречаться — просто как-то, сидя в очередной раз под большим старым деревом у озера, Трэвис набрался смелости и положил свою руку на ладонь Фишера. — Богом клянусь: одно твоё слово, и кому-то придётся вытаскивать тебя из озера, Кромсали, — очень ровным тоном для человека, у которого вот-вот сердце вырвется из груди, сказал он тогда, едва ли не теряя сознание, когда чужие пальцы цепко переплелись с его собственными. Поначалу Салли было непривычно то, как Трэвис выражает свои чувства, но уже совсем скоро он привык и к тихому «заткнись» перед тем, как блондин тесно обнимал его за талию, и к тому, как осторожно и неуверенно он брал его за руку, когда они были наедине, и к тому, как часто сразу же после каких-то глупых оскорблений, которые Фелпс старался контролировать, он говорил про то, какие прекрасные у Сала глаза и как сильно он его любит. Очень удивило Салли и то, что Трэвис никогда не просил его снять протез, ведь от этого, вероятно, могло зависеть очень многое: мало кто станет встречаться с человеком, даже не зная, что именно у него с лицом. Потребность снять чужой протез для Фелпса появилась только тогда, когда он захотел поцеловать парня. Для Трэвиса это всё было так волнительно и непривычно, что он несколько дней размышлял о том, как бы так сказать Фишеру, что ему хочется быть ещё ближе к нему. Иронично оказалось то, что их первый поцелуй произошёл в церкви. Салли иногда приходил туда, просто чтобы лишний раз посмотреть на Фелпса, к тому же облачённого в чертовски идущую ему сутану, в которой он выглядел так невинно и ужасно горячо одновременно. После служения, когда все люди, включая отца Трэвиса, покинули здание, парни наконец остались наедине. — Святой Отец, я согрешил, — коротко хихикнув, проговорил Сал, поднимаясь со скамьи, смотря на приближающегося к нему блондина; по тону голубоволосого можно было с уверенностью сказать, что он улыбается. Трэвис не знал, откуда взялась такая смелость, но, мягко обняв парня за талию вместо приветствия, смотря сверху вниз в его глубокие голубые глаза, чувствуя, как часто бьётся не только его собственное сердце, он наконец решился заговорить о том, что его так волновало. — Не мог бы ты снять его? — невесомо проводя пальцами по линии скулы протеза, спросил он, чуть теснее прижимая юношу к себе второй рукой. Сначала Салли колебался, спешно и негромко проговаривая блондину что-то вроде «это ужасно», «я пойму, если ты перестанешь со мной общаться», «это такая плохая идея». Что Трэвис точно знал — так это то, что его сильная и необъятная любовь к Фишеру не может быть приглушена такой мелочью, как внешность, но осуждать Сала за такие мысли он не смел, потому что, вероятно, на его месте он бы чувствовал то же самое. Фелпс помог парню расстегнуть ремешки протеза, и он наконец был убран с чужого лица. Трэвис смотрел на Салли, который так неловко пытался отвести взгляд куда угодно, лишь бы не смотреть ему в глаза; от обилия шрамов сердце болезненно сжималось, но Фелпс готов был поклясться, что Фишер — самый красивый и прекрасный человек, которого он когда-либо видел. Блондин осторожно провёл пальцами по чужой скуле, обводя линию до подбородка, чуть приподнимая за него голову Сала, чтобы тот наконец посмотрел на него. — Ты дурак, Кромсали… Если думал, что ты мне перестанешь нравиться без своего дурацкого протеза. Ты такой прекрасный. Трэвис не помнит, кто первым потянулся навстречу; возможно, это получилось одновременно, но то, как чужие губы мягко коснулись его собственных, он не забудет никогда. Фелпс притянул Салли ещё теснее к себе, чувствуя, как сильно он желал касаться этих губ, зарываться пальцами в эти волосы и так близко прижимать к себе эту хрупкую на вид фигуру. Поцелуй получился немного неловким и неумелым, в то же время сладким, влажным и ужасно приятным; в лёгких стало явно не хватать кислорода, и им пришлось оторваться друг от друга, шумно и глубоко дыша. — Ни слова, Фишер, — на выдохе произнёс Трэвис, не сдерживая довольную улыбку от осознания того, что именно сейчас произошло; в душе будто взрывались яркие мерцающие фейерверки, а бабочки, щекотящие живот своими крыльями, вот-вот были готовы вырваться на свободу. После этого парни, кажется, никогда не отказывали себе в долгих и трепетных поцелуях, от которых воздух вокруг накалялся до предела, а сердце так сильно стучало в груди, точно желая выбраться из клетки рёбер; в первое время Салли ещё стеснялся своего лица, но вскоре мог спокойно находиться без протеза рядом с Трэвисом, когда они были у озера или у него дома. Трэвис действительно не знает, когда всё это началось. В тот ли момент, когда голубые глаза посмотрели на него с такой нежностью и заботой; или когда их пальцы впервые случайно соприкоснулись? Блондин не помнит, когда же он понял, что так сильно и безвозвратно влюблён; сопливые романтические фильмы, которые раньше казались ему пустыми клишироваными сказками, стали близки как никогда. Ему хотелось смотреть с Фишером на звёзды, сидя на крыше; бережно расчёсывать ему волосы по утрам, а после заплетать эти дурацкие хвостики; ходить в кино, чтобы целоваться, сидя на последнем ряду; плести ему веночки из одуванчиков и ромашек, чтобы украсить голубые пряди. Со своими чувствами Фелпс никогда не мог совладать, но в этот раз всё пошло совсем не плану. Салли пришёл — даже ворвался — в его жизнь, и все планы резко и кардинально переменились: вместо участи гнить в церкви всю свою жизнь теперь Трэвис собирался поступить в колледж и уехать из городка; вместо вечного обета безбрачия блондин узнал все степени грешного удовольствия, в котором так легко было забыться, утонуть и потерять голову; вместо обреченности и одиночества у него появился тот, кто будет идти рядом, крепко держа его за руку. Салли — нежные взгляды и долгие объятия; тихое «да пошёл ты» обиженным голосом во время мелкой ссоры; холодные руки и большие тёплые кофты; звонкий заразительный смех, не приглушённый протезом. Трэвис — напускная грубость, граничащая с необъятной любовью; «люблю тебя, чудила» в любой непонятной ситуации; отчаянные попытки сделать комплимент, в итоге заканчивающиеся слишком неловко и тупо; готовность ввязаться в любую драку с кем угодно на свете, если Фишера обидят. Трэвис не знает, когда это началось, но то, что это уже не прервать — он знает наверняка. И нет никакой разницы, что будет завтра и что было вчера, его Салли так крепко сжимает его ладонь в своей.