Плен

В их взводе почти никто не боится смерти. Датч так и так не дожил бы и до сорока, какая-то наследственная херня, генетическая. Мендес не сумела отвоевать дочку у лейкемии. У других тоже свои причины умереть. Причину Фрэнка звали Дэнни. Дэнни ждет его на той стороне уже больше года, не торопит, не зовет, но Фрэнк всегда чувствует его где-то там, на периферии зрения. Он плохо умеет отпускать. Когда взвод попадает в засаду, Фрэнк не думает ни о Дэнни, ни о том, есть или нет у него причина жить. Рассуждать некогда. Пули свистят, автоматы стрекочут, крошится бетон, взвиваясь фонтанчиками пыли, орет в голову наушник, прося подкрепления. В такие моменты разум только мешает. Включаются инстинкты, тело само вспоминает изнурительные тренировки и делает то, что должно быть сделано. Очередь, отвлекающий, перебежка, укрытие. Найти цель, выстрелить, найти новую цель. Инстинкты отступают на задний план, выпуская рассудок из тени, когда Фрэнк понимает, что наушник молчит, а стрекот автоматов становится все реже, реже, пока из всего хора не остается только один голос, совпадающий с движением пальца на спусковом крючке. Фрэнк расстреливает всю амуницию прежде, чем соображает, что последнюю пулю надо было приберечь для себя. Талибы берут его живым, а это очень, очень плохо. Он не вспоминает о Дэнни до тех самых пор, пока не повисает на веревках, врезавшихся в запястья, едва касаясь бетонного пола пальцами ног. Дэнни любил так. Фрэнк любил так. Эта мысль кажется святотатством, пока первый удар не обрушивается на его спину. – Где твоя база? Как зовут твоего командира? Сколько у вас оружия? Фрэнк молчит, прислушиваясь к телу. С последнего раза, тогда, в Тунисе, в душном отеле, прошло больше года. Он думал, что все забудется, когда потерял Дэнни, но тело привычно настраивается, будто встает на старые рельсы. Будто изголодалось так, что готово оформить ему гурманскую кухню из того куска дерьма, который выдала Фрэнку судьба. Он смеется. – Где твоя база? Как зовут твоего командира? Сколько у вас оружия? Они с Дэнни любили порку. Иногда заигрывались так, что Фрэнк отлеживался весь день. До крови, до синяков, не сходивших неделями. Дэнни никогда не бил по почкам, как эти уроды, Дэнни знал, когда надо остановиться, чтобы было хорошо, но тело согласно на компромисс. Хорошо не будет, окей. Но будет не так плохо, как хотелось бы этим ублюдкам. Фрэнк ухмыляется окровавленным ртом. – Где твоя база? Как зовут твоего командира? Сколько у вас оружия? Контроль дыхания они практиковали во время секса. Перед самым оргазмом Дэнни зажимал ему рот и нос. Это было ярко, страшно, весело. С водой они играли много раз, Фрэнк фантазировал об этом с того самого момента, как узнал, что вотербординг существует. – Где твоя база? Как зовут твоего командира? Сколько у вас оружия? Инстинкты танцуют танго сражения: один убеждает, что тело умирает от удушья, другой уверен, что это самое лучшее время для ослепительного фейерверка. Когда на штанах медленно проступает стыдное мокрое пятно, один из талибов долго и витиевато ругается: Фрэнк не понимает языка, но по интонациям понятно. До них доходит наконец, с кем они связались. – Где твоя база? Как зовут твоего командира? Сколько у вас оружия? – спрашивают его устало, уже даже не зло, без азарта. Жестокий азарт выгорел еще ночью. Фрэнк лежит неподвижно и готовится к встрече с Дэнни, но тот все не приходит, и становится холодно. Вокруг темнота, тишина, Фрэнк то отключается, думая, что это уже все, то всплывает из забытья, не понимая, зачем это нужно. В одно из зыбких пробуждений он чувствует, будто плывет по воздуху, но он пока еще не бесплотный дух, потому что все болит. В ушах звенит тишина, как после взрыва. Впереди маячит свет. Фрэнк улыбается: ну наконец-то, блин, – и пытается двигаться к свету. Один менее заплывший глаз выхватывает из темноты блестящий корпус, Дэнни протягивает к нему руку и затаскивает в вертолет; конечно же, Дэнни, кто же еще, ему же выдали на том свете вертолет взамен разбитого, разумеется, выдали, Дэнни ведь жить не мог без неба. Вертолет взмывает в бездонную черноту, и сознание угасает, как эхо оргазма. Фрэнк открывает глаза в госпитале. В окна льется свет, и невозможно разглядеть человека, сидящего на стуле, но тот сам вскакивает и наклоняется над Фрэнком. Пилот вертолета. У этого парня веснушки, каких никогда не было у Дэнни, они совершенно непохожи, и сейчас Фрэнк не понимает, как мог их спутать. Он заглядывает Фрэнку в лицо, и у него такое выражение, будто ему не насрать. Будто он мог бы стать для Фрэнка причиной жить. Фрэнк улыбается – одними глазами, тело еще не слушается нормально – и потихоньку, нехотя отпускает Дэнни.