Веди меня в сторону солнца

      — Мастер.       Ласкающий слух голос. Наверно, так поют русалки для погибающих моряков, перед тем как вода заполняет их простые человеческие лёгкие. Страшно ли умирать, окружённым чужой нежностью, в чьих-то объятиях?..       — Ма-а-асте-е-ер!..       Снова этот голос. Он прорезается сквозь звон в ушах, зовёт то близко и совсем тихо, почти шёпотом, то далеко и громко, почти отчаянным криком. Интересно, кого так тщательно разыскивают? Где разыскивают? Кто разыскивает?..       Мешанина из мыслей немного проясняется.       Лисандро делает глубокий вдох, откашливается со свистом горькой пылью и пытается открыть глаза. Не может. Перед ним сплошная чернота. Он недоверчиво морщится, пытается нащупать рукоятку своего меча, чтобы ухватиться за неё, почувствовать снова, что всё под контролем… Ничего не находит. Вместо этого пальцы в латной перчатке со скрипом царапают каменную плиту, цепляются за глубокую трещину в ней и скользят обратно, проверяя нагрудник: не считая пары лёгких вмятин и царапин, она ещё не совсем пришла в негодность. Вторая рука тоже освободилась от своего груза — от тяжёлого и надёжного щита, который всегда защищал и от стрел, и от мечей, и от боевых топоров. Хуже его потери было другое: всё лицо, от глаз до подбородка, болело, плавилось будто от пламени, кожу невыносимо жгло.       Лисандро снова откашливается и, стянув латную перчатку, осторожно прощупывает лоб, нос, щёки, губы — боль разгорается сильнее от прикосновений. Единственное, что он успевает понять, прежде чем одёрнуть пальцы, покрытые чем-то тёплым и вязким, скорее всего, кровью, так это то, что всё его лицо изрезано глубокими ранами, от которых наверняка останутся уродливые шрамы. «Вот уж удача: я и раньше не был красавцем, а теперь от меня люди и вовсе будут шарахаться».       — Мастер, ваши глаза… не шевелитесь, — в разум врывается другой голос, женский; слова звучат холодно и шипяще. Трудно не узнать скупой выговор Энн — единственной колдуньи их небольшого отряда. Она постукивает концом посоха, с навершием в форме чёрной лилии. До битвы на ней была её широкополая тёмно-зелёная шляпа, зачарованная накидка, почти чёрная; на её поясе висел мешочек с сушёными травами, пара склянок с восстанавливающим зельем, ей лично созданном. Интересно, всё ли пришлось задействовать во время битвы или что-то осталось? Может, на ней больше нет шляпы? Может, накидку разорвали острые когти? Может быть, Энн устала, выбилась из сил?       — Мы убили грифона? — задаёт логичный для себя вопрос Лисандро, прислушиваясь к ветру, гудящему в развалинах башни Голубой Луны, ожидая различить среди молчания руин взмахи могучих крыльев, и сжимает кулаки, совершенно не готовый встретиться с этим монстром вновь прямо сейчас. А тьма не отпускает его: она стала плотной повязкой на его глазах, она мешает, она — воплощение пустоты, она пугает до такой степени, что холодеют руки, затылок. Паника. Ледяная паника мешается с горячей кровью и заполняет собой вены, артерии. Дрожат колени; всё идёт не по плану, всё выходит из-под контроля, всё катится к чертям…       Сквозь чёрную тишину прорезается знакомый шёпот — заклинание. Воздух звенит. Успокаивающее тепло, как материнские объятия, охватывает каждую частичку тела, разогревает грудь, где больше не бьётся сердце, вытесняет страх, боль, растерянность. Лисандро говорит глухое «спасибо» и медленно, с заметным усилием, поднимает корпус, садясь удобнее. Снова прокашливается, слегка бьёт себя кулаком по груди. Жгучий дискомфорт в глазницах превращается в тупую пульсацию; жар вытекает из глаз, сползает на щёки, подбородок. Лисандро облизывает пересохшие губы и ощущает солоноватый вкус на языке.       — Грифон повержен, но, Мастер, вам нужно обратиться к лекарям, — тот самый первый голос, окликавший Лисандро, когда он только пришёл в себя. Это говорит Ноэль — главная пешка отряда. Всегда спокойный, всегда знающий, что нужно делать. Лисандро слышит, как он прячет стрелу в колчан и убирает лук.       — Мастеру нужен настоящий лекарь. Мои заклятия могут заживлять раны, но не настолько серьёзные, — Энн бережно сплетает ещё одно заклинание и, как кажется, присаживается на корточки, внимательно рассматривает увечия, нанесённые грифоном, и в голубых глазах её, скорее всего, как и прежде, отражается отчуждение, свойственное пешкам, даже тем, кто находится в Грансисе долгое время. В конце концов, приключения и опасности не способны наделить их настоящей человечностью.       — Лекарь необходим незамедлительно. — Третья пешка — Оливер, специалист по двуручным секирам, которого почему-то любят коты. У него был тихий, осипший, даже болезненный голос, а на лбу его красовался чёрный полумесяц. Пустые карие глаза Оливера постоянно смотрели на мир сквозь прищуренные веки, подозрительно, будто всё вокруг — нелепая иллюзия, кривое зеркало.       — Что с моими глазами? — Лисандро спрашивает, боясь и желая получить ответ одновременно. Он резко поднимается на ноги и шипит от боли во всём теле: его будто били с чувством и с расстановкой тяжёлыми дубинами по всему телу. Даже стоять на месте проблематично. Лисандро более чем уверен, что на нём не было ни одного живого места без синяков.       — Грифон. Его лапа прошлась по всему вашему лицу не один раз, — с придыханием выговаривает Ноэль, и Лисандро представляет его ничего не выражающее лицо, его пустые без искры синие глаза, тёмные, как две морские пучины.       — Я более чем уверен, что это ерунда, — нагло лжёт Лисандро. — Мне просто нужно время восстановиться. На мне же всё заживает как на псине подзаборной.       — Нет, не ерунда, — твёрдо отвечает Ноэль. — Мастер, позвольте нам помочь вам.       — Мы для того и созданы, чтобы помогать вам…       —…в вашем нелёгком пути.       Когда тепло отступает, возвращается резь, головная боль, точно по ней бьют тяжёлым молотом, и Лисандро без особого желания признаёт, что ему действительно пригодилась бы помощь прямо сейчас, когда он был слеп, как крот, и беспомощен, как новорождённый котёнок. Но где-то внутри теплилась надежда, что это состояние, эта проклятая уязвимость — временное явление. Где это слыхано, чтобы Восставший, герой из легенд, могучий борец превратился в… калеку? Лисандро делает неуверенный шаг вперёд, носком сапога проверив, что его ожидало впереди, но ожидаемо оступается. Его ловит за руку Ноэль, не позволяя упасть, становясь прочной опорой. Они стоят так несколько мгновений, пока морской завывающий ветер ерошит их волосы, играется с накидками, шурша тканью; наверное, небо сейчас звёздное, оно просто обязано быть таковым: его не тревожат ни факелы, ни костры. А воздух, какой здесь воздух! Чистейший, не пропитанный скотским зловонием, по́том, смрадом помоев — сплошная романтика, если забыть, что теперь каждый аршин спящей башни Голубой Луны был пропитан застывшей кровью снежных гарпий.       — Ну спасибо, — беззлобно ворчит Восставший, выпрямляясь, и главная пешка молча принимает благодарность, тем не менее не выпуская его руку. Ладонь Ноэля, непозволительно человеческая, греет своим теплом ладонь Лисандро, изрезанную лесками, покрытую липкой кровью, грубую. В этом тоже была своя романтика, если смотреть под особым углом. Так, во всяком случае, убеждал сам себя Лисандро. Он жалеет только об одном — что не может видеть лица своего лучника. Что за выражение застыло на нём? Прежнее — ничего не выражающее или что-то… Боль заставляет вернуться к насущному — к пострадавшим глазам, к синякам, к рези, к свинцовой тяжести в голове. Лисандро пытается усмехнуться, но и это получается у него с трудом: его рот будто раздирали раскалёнными щипцами.       — Насколько плоха моя рана? — после долгого молчания спрашивает Лисандро, когда они спускаются вниз по лестнице. Ноэль по-прежнему держит его руку, не даёт оступиться, запнуться, ведёт за собой. Стальные сапоги стучат по древним ступеням, по которым, возможно, сначала ходили зодчие, потом принцы и принцессы, а после них — быть может, бандиты с большой дороги, пока их не вытеснили отсюда чудовища.       — Всё плохо, — говорит Ноэль без обиняков.       — Думаешь, лекарь поможет? — Лисандро шёл, ноги его гудели; он был окружён самой чёрной ночью в своей жизни: в ней не было ни звёзд, ни луны, ни факелов вдалеке — только тьма, тьма, тьма и обидное знание о том, что за этой тьмой скрывается целый мир.       — Надеюсь на это, Мастер.       — Мой дед говаривал, что надеждой даже подтереться нельзя, — хмыкает Лисандро, и только после этого до него доходит, что вообще-то не он ведёт их группу сейчас, а Ноэль: — Но погоди, куда мы идём? Я же ни черта не вижу.       — В ближайшую крепость, Мастер. Там наверняка отыщется лекарь, способный вам помочь, а пока вам придётся довериться мне… всем нам. Я стану вашими глазами. Только держите меня за руку.       Дважды повторять Лисандро не надо: он, словно клещ, вцепляется в руку Ноэля, наверняка до синяков, держится за неё так, как никогда раньше не держался — отчаянно и до одури крепко, будто если бы он её отпустил, сам мир бы пошатнулся. Ему хочется приостановиться и, наверное, под лунным светом, играющим в пепельно-русых волосах Ноэля, украдкой разглядывать затылок главной пешки, его смуглую шею с россыпью чёрных родинок… Тысячи иголок закололи глазницы. Лисандро резко выдохнул, приостанавливаясь и едва не касаясь грязными пальцами раны — его как раз вовремя останавливает Ноэль, и снова тепло вместе с близким шёпотом и постукиванием посоха окутывает его изувеченное лицо. Когда боль затихает, сворачиваясь в клубок где-то в области желудка, мысли снова проясняются, и Восставший, немного ослабляя хватку на запястье главной пешки, вспоминает про своё оружие:       — Где мой меч? Щит?       — Увы, щит потерян, — отвечает Ноэль. — Ваш меч подобрал Оливер.       — Вашу броню придётся ремонтировать, — сообщает как бы между прочим Оливер позади. — Есть вмятины.       — Нам следует закупить ещё зелья восстановления или насобирать самим ингредиентов, чтобы я могла создать их, — добавляет Энн, приближаясь, — наши запасы иссякли во время битвы.       — Ёбаный грифон, — ругается Лисандро, с сожалением вспоминая, как щит, с изображением единорога, ему в награду вручает девочка, спасённая от бандитов. Свободную руку он привычно кладёт на грубые кожаные ножны.       — Не тревожьтесь, Мастер, мы уже отыскали замену. Щит называется, он вам понравится. Его тоже пока несёт Оливер. — Ноэль поднимает латную перчатку и помогает её надеть.       Путь до крепости хоть и был извилистым, ненадёжным, но по крайней мере практически полностью зачищенным мечом, луком, секирой и посохом от монстров — от снежных гарпий до циклопов. Иногда только гоблины мешаются под ногами, воодушевлённые приходом ночи. Осмелевшие хоб-гоблины выскакивают с дубинками из темноты, и тут же их встречает Оливер, снося их дурные головы с плеч, гремит огненный дождь Энн — она всегда любила использовать заклятия элементов, — свистит тетива Ноэля, когда он приостанавливается, выпуская руку Лисандро. В эти короткие моменты Лисандро стоит столбом, не зная куда себя деть — безоружного, беспомощного, слепого. Он напоминает себе, что это всего лишь временное неудобство, но его всё равно страшит беспросветная тьма. Ему приходится полностью полагаться на собственный обострившийся слух.       — Почти пришли, — говорит Ноэль своим обыденным голосом. — Потерпите ещё немного, Мастер.       И Лисандро терпит, слышит чёткие переговоры впереди себя и только ради того, чтобы успокоиться начинает поглаживать большим пальцем шершавую и грубую от тетивы ладонь Ноэля. Он делает это незаметно, как бы исподтишка, хотя хочется наплевать на всё и притянуть эту тёплую руку к своей щеке, согреться от неё, стать чуточку ближе. Непозволительные желания преследовали его и раньше. Почти с самого того дня, когда им поручили сопровождать повозку с отрубленной головой гидры. Лисандро и тогда заинтересованно рассматривал результат своих трудов, ловил его тусклые взгляды пустых синих глаз, держался к нему ближе, чем к остальным пешкам и даже к людям. Не упускал возможности дотронуться до его сильных плеч, хлопнуть по спине, получая в ответ вопросительную улыбку. Вопросительная улыбка — вот что сопровождало их ежедневное взаимодействие, но Ноэль учился. Наблюдал за людьми. Ему ещё многое было непонятно. Наверняка и сейчас он не знает как себя вести, но руку не выдёргивает, никак тактильно не реагирует. Возможно, считает, что если высвободится, то воспротивится воле Восставшего. Другого варианта Лисандро и не рассматривает. Пешки ничего не чувствуют, ничего не желают; их главная задача — помогать Восставшим, не более.       Когда небрежный студёный ветер касается глаз (или того, что от них осталось), Лисандро инстинктивно пытается зажмуриться, но веки его теперь не слушаются. Ему остаётся только терпеть липкую боль, вспышками пульсирующую в глазницах, от которой хотелось выть волком. Только тепло, появляющееся вместе с приятным звоном, заставляет её не рвать плоть, не втыкать иглы, не жечь, не причинять страданий, не показывать своего носа до тех пор, пока волшба Энн не прекращает действовать. Лисандро снова искренне благодарит свою пешку-колдунью: она никогда его не подводила; они прошли с ней и огонь и воду.       Слышится многоголосое беспокойное эхо: «Восставший вернулся? Так быстро? Что у него с лицом? Создатель, похоже ему пришлось не сладко». Лисандро снова поминает грифона бранным словом, проходя за Ноэлям в, скорее всего, ворота, слыша фырканье лошадей в стойлах, чуя запах дыма и мяса, жарящегося на вертеле. Воображение рисует военные палатки по обеим сторонам просторного двора (они стояли здесь и раньше), солдат, играющих в карты, — трудно было перепутать возгласы победителей и ворчание проигравших — местного кузнеца, который наверняка покуривает свою неизменную резную трубку, поглядывая на погасший горн.       — Мне бы пригодился лекарь прямо сейчас, — заявляет Лисандро, морщась от зловония лошадиного навоза. — Где я её могу найти?       — Лекарь у себя в комнате, — отвечает командир Льюис. Лисандро помнит его: чистый, с аккуратными зубами, снизошедший до черни аристократ, решивший, что обязан делать что-то благое для своего народа. — Она принимает сейчас беженцев, вам к ней…       — Она срочно нужна нам, — перебивает его Оливер.       — Она нужна Восставшему, — это уже голос Энн.       — Восставший должен идти первым, без очереди: его рана требует безотлагательной помощи, — громко объявляет Ноэль во всеуслышание, и Лисандро гордо поднимает подбородок, пытаясь казаться более значимым. Снаружи, быть может, в нём видели, видят и будут видеть Восставшего, борца со злом, но самого себя обмануть невозможно: глубоко внутри, сколько бы монстров ни пало от его руки, он оставался Лисандро из Кассардиса, простым рыбаком, для которого восхищённые взгляды были чуждыми. Но он старался, всегда старался хотя бы внешне соответствовать ожиданиям людей, гнуться под них, взваливать себе на спину тяжёлый титул. Лисандро не сразу замечает, что приостанавливается, потерявшийся в собственных мыслях, поглощённый теплом заклинания. Ноэль осторожно тянет его вперёд, почти ласково зовя: «Мастер, следуйте за мной». Земля под ногами превращается в камень, кожу перестаёт щекотать ветер, а звуки живой крепости Ветреного Утёса меняются на всхлипы, тихие благодарные слова, молитвы, стук чашек, сосудов под деревянным столам. Уличная прохлада сменяется на полутепло, исходящее от, наверное, камина. Лисандро не уверен. Но он определённо слышит треск горящего дерева.       —…и не забудьте принимать эту настойку трижды в день: перед завтраком, обедом и ужином, а ещё не перенапрягайтесь: у вас же была вывихнута лодыжка.       — Госпожа Милли, — обращается к целительнице Ноэль. — Восставшему необходима ваша помощь.       — Что-то серьёзное? — Лисандро сразу представляет, как она вытирает руки полотенцем и внимательно осматривает вошедших, прикидывая, сколько бы с них можно содрать. — О, погодите, я вижу… — она замолкает. Слышатся только её шаги да шуршание одеяния лекаря, а затем холодные, как две ледышки, пальцы касаются лица Лисандро. Он стоит неподвижно, позволяя поворачивать свою голову под разными возможными углами. — Вижу.       — Вы можете как-то помочь? — продолжает Ноэль, и Лисандро нервно закусывает кончик языка в ожидании ответа, который либо утешит его, либо перевернёт весь мир вверх ногами.       — Разве что уменьшить боль. — Лисандро снова полагается на свою фантазию. Он представляет грустное маленькое личико целительницы и то, как она безутешно покачивает головой. — Глаза пострадали так сильно, что вряд ли подлежат восстановлению. Вести неутешительные, знаю, но что я могу сделать… я, к сожалению, не всесильная. Но без перевязки я вас не отпущу.       — Я слепой? — Лисандро переводит её слова, и в горле его всё пересыхает. Он хочет попросить воды, чтобы прополоскать рот, но останавливает себя, какое-то время молчит, мнёт ремешок, удерживающий его ножны на поясе, одной рукой, а второй то сжимает, то разжимает руку Ноэля, будто та могла спасти его от неутешительной новости, восстановить глаза… Слепой Восставший. Что за вздор? — Вы мне, верно, врёте, госпожа лекарь. Вы шутите, да?       — К сожалению, не шучу, Восставший.       — Это навсегда, госпожа лекарь?       — Навсегда.       Лисандро снова чувствует ледяные пальцы на своём лице — начинается перевязка; плотная, пахнущая какими-то лечебными травами повязка ложится на его лоб, на щёки, затылок, глаза, виски, лоб, затылок и снова на глаза, так повторяется снова и снова. Затем лекарша Милли отходит, моет руки, — вода плескается в глиняной чашке — наверное, молча осматривает свою работу с единственным словом: «Готово». Лисандро осторожно ощупывает зарубцевавшиеся за время пути до крепости Ветреного Утёса шрамы на подбородке, на челюсти, губах и выше, выше; подушечками пальцев он исследует плотную ткань, цепляет обгрызенным ногтем край — и тут же получает по рукам.       — Вам нельзя это трогать, Восставший.       — Я догадался, — фыркает Лисандро. — И что вы можете мне предложить, госпожа лекарь? Что мне может помочь, чтобы я вернулся снова в строй? Может, палка-выручалка?       — Разве что обезболивающие, — задумчиво отвечает лекарь. — Есть у меня как раз на примете нужные вам. Но они не бесплатны, как вы могли догадаться.       — Мы заплатим, — влезает в разговор Ноэль. — Сколько требуется?       — Пятнадцать тысяч золотых.       Лисандро прикидывает, что планировал столько же потратить на начальную ставку за новую броню. Это зелье никак не могло столько стоить.       — Дороговато для обезболивающего зелья, — намекает он, продолжая мять в руке кожаный ремешок от ножен.       — Пяти, — поправляет его Милли. — Я вам отдаю пять зелий за пятнадцать золотых. Делаю вам значительную скидку: вы же, в конце концов, не какой-то пахарь с цингой, а сам Восставший. Не думаю, что вас напряжёт такая незначительная сумма… — Она умело задевает гордость, наверняка хитро щурится.       — К чему мне пять зелий?       — А к тому, что они, в отличие от заклинаний, помогут вашему телу постепенно самостоятельно справиться с… вашим несчастьем, заживить раны, не позволить вашему здоровью ослабнуть. Вы же знаете, как легко в вашем состоянии занести инфекцию. Одним зельем вам не обойтись: их нужно принимать курсом.       Лисандро понимающе кивает, делая вид, будто понимает, что такое эта странная «инфекция», но всё равно чувствует, что его водят за нос.       — А если выпить сразу все пять, у меня вырастут уши и хвост?       — Нет, если вы это сделаете, то умрёте. На этот раз по-настоящему.       После незначительной паузы Лисандро замечает:       — Пятнадцать золотых — это вам не шуточная цена, госпожа лекарь. Может сойдёмся на десяти?       — Тринадцать.       — Одиннадцать.       — Тринадцать.       — Одиннадцать пятьсот, и мы забираем ваши зелья сейчас же, а вам оставляем деньги. Устроит?       Лекарь вздыхает, и Лисардо, ощущая свою победу, отпускает руку Ноэля и протягивает её Милли; та охотно её пожимает. Когда Ноэль, Энн и Оливер с тихим звяканьем кладут на стол увесистые мешочки, она начинает громко пояснять, что пить её зелья желательно перед сном или когда боль становится просто невыносимой, что перед приёмом необходимо плотно поесть, что можно, в принципе, пить их и во время приёма пищи, она также предупреждает, придавая своему тону физическую серьёзность, что ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя оставлять сосуды открытыми и при открытом дневном свете: тогда есть риск того, что все целебные свойства зелья обнулятся. В речи её были заумные слова, который Лисардо не понял, но не показал виду: кто же хочет выглядеть дураком, если это какие-то базовые вещи, которые «даже пахарь с цингой» знает…       — Я прослежу, чтобы он выполнял все ваши предписания, — говорит Ноэль, снова мягко беря Лисардо за руку. — Благодарим вас.       — Примите нашу благодарность.       — Мы не богаты, но желаем вас наградить.       Лисандро услышал ещё звон монет.       — Не стоило, правда, — фальшиво отнекивается целительница. — Для меня важнее просто помогать людям… и…       — Значит, вы отказываетесь от нашей благодарности?..       — Нет, — резко переменила тон целительница, откашлялась, наверное, в кулак и мило улыбнулась. — Но поглядите-ка, уже ночь на дворе, а мне надо… надо заняться другими пациентами. Для вас, Восставший, у нас всегда найдётся место.       — Мастер, идёмте, — Ноэль несильно тянет к себе Лисардо.       — Да иду я, иду, — ворчит Лисандро. — Зачем так торопиться?       — Чтобы выбрать более подходящее место для нашего лагеря.       — Мы бы могли просто попросить кров у тех людей. Думаю, они с радостью бы помогли нам, более того — посчитали бы это честью. В конце концов, не каждый день Восставшему требуется помощь.       — Вы доверяет этим людям? — Лисандро чувствовал этот изучающий долгий прищур непозволительно пронзительных и одновременно пустых глаз Ноэля. Как же ему хотелось их увидеть снова, а не ограничиваться воспоминаниями.       — Ваш мастер дело говорит, — раздаётся ещё один голос совсем близко. — Он же не хочет, чтобы от холодной земли у него ломило спину так же, как у меня после злосчастной экспедиции в рудники. Милости прошу за мной. У нас найдётся место для всех вас четверых и…       — Нам не нужен сон.       — Мы служим Мастеру неустанно.       — Мы будем следить, чтобы Мастеру ничто не помешало спать.       — Э… ладно, ребята, вы как хотите, но три дополнительных кровати всегда ждут вас, так что… Восставший, сэр, пройдёмте в ваши временные покои.       Они поднимаются на второй этаж крепости, где, среди каменных стен, гуляет безликий сквознячок, проникавший внутрь через, скорее всего, узкие окна. Ноэль осторожно ведёт Лисандро по ступеням, не позволяя тому оступиться и кувырком полететь вниз, переломать руки, ноги или попросту свернуть шею. Хватка немного ослабляется, только когда кончаются крутые ступени. Теперь Восставший идёт по ровному полу, покрытому, судя по ощущениям, жёстким ковром. Он так сосредоточен на руке, которую сжимает Ноэль, так сосредоточен на ходьбе, слухе, что совершенной неожиданностью для него становится то, как в его ноги кто-то врезается. От столкновения он останавливается, опускает по привычке голову, чертыхается и сразу слышит детский лепет:       — Папенька, папенька, это взаправду тот самый герой? Правда-правда?       — Самый что ни на есть, — отвечает «папенька», и Лисандро в замешательстве чувствует, что объятия маленькой чертовки становятся крепче и крепче. — Сэр Лисандро сегодня будет здесь гостить.       — Ни-ни, папенька, ни-ни. — Но девочка продолжает цепляться за ноги, впиваться похлеще всякой пиявки. — А это вы отправились сражаться с грифоном вчера, да? Вы его убили? Где же его голова? Может, вы принесли его перья? Подарите мне хоть одно пёрышко? Я его сохраню, правда-правда!       — Птичка моя, щебетушка, господин Лисандро устал от дороги, давай-ка отлепляйся от него.       — Ну папенька!..       — Никаких «ну», тебе уже давно пора быть в постели.       Лисандро выдыхает, когда «щебетушка» отцепляется от его ног и убегает в неизвестном направлении, тихонько топая ножками. Выдыхает и счастливый отец, который не успел даже представиться. Лисандро примерно помнил, как он выглядел: лысый, немного тощий, рослый, в бархатных вещах, он его высматривал, когда Лисандро в первый раз посетил крепость. Тогда они только пожали руки, перебросились парой шуток про цирюльников. А сейчас он, вытянувшись в свой полный рост, наверно, стоит в коридоре, потирая свою лысину широкой ладонью, которой позавидовал бы любой пахарь.       — Прошу простить мою дочь, — быстро извиняется он. — Она просто восхищается вами.       — Я… обратил на это внимание, — усмехается Лисандро.       — Проходите, не запнитесь о порог, он довольно высокий.       Конечно же, Лисандро запинается, не рассчитав, насколько порог может быть высоким. От нелепого падения на глазах у смотрителя крепости, назначенного из самой столицы, его спасает спина Ноэля. Он снова нервно закусывает кончик языка и, опираясь о Ноэля, встаёт уверенно на ноги, выпрямляясь. Рука Ноэля сильнее сжимает руку Лисандро, и Лисандро готов так следовать за ним хоть в рай, хоть в ад, хоть в самое логово дракона прямо сейчас; он полностью полагается на того, кого слепил и сотворил сам. Он помнил каждый шрам, каждую родинку, добавленную на тело Ноэля, чёрную, сделанную зигзагом татуировку на левой руке и вдоль позвоночника. Он выбирал его цвет глаз (синий), его цвет волос (пепельно-русый), его походку (не слишком уверенную и не слишком женственную), тщательно подобрал голос.       — Вот и ваша комната, — говорит басисто смотритель крепости. — Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Если что-то понадобится, вы можете позвонить в колокольчик и мои слуги помогут вам, чем смогут. Для меня было честью познакомиться с вами, господин Восставший. Надеюсь, это наша не последняя встреча. А, как же я мог забыть о самом важном: меня зовут Аллан. Вот, кажется, ничего не забыл. А теперь мне пора, господин Восставший: маленькая дочь, сами понимаете, сплошная морока.       Лисандро понимающе кивает, надеясь, что кивает в нужную сторону, а затем слышит удаляющиеся мягкие шаги и выдыхает, расправляя напряжённые плечи. Он ещё пару мгновений вслушивается в ночную лагерную суматоху, которая кипит там, внизу, с военными палатками и солдатами, и делает шаг к Ноэлю.       — Мастер чего-нибудь желает? — спрашивает Оливер справа.       — Мы можем что-нибудь для вас сделать сейчас? — вторит ему Энн.       — Вам помочь снять доспехи, Мастер?.. — Ноэль попадает прямо в точку. Лисандро уже устал чувствовать тяжесть стали на своём помятом теле. Ему просто хочется лечь, вдохнуть воздух полной грудью и уснуть. Тяжёлый день, сражение с грифоном — всё давит на него, будто на шею ему кто-то повесил булыжник.       — Да, пожалуй, я бы не отказался. В них особо не поспишь.       Ноэль выпускает его руку и быстро справляется с ремешками, с нагрудником, с латными поножами, сапогами, с наручами, с зачарованной шёлковой накидкой бордового цвета. Постепенно Лисандро освобождается от своего панциря, который будто пристыл к нему, и только когда со скрежетом его отпускает последнее — латные перчатки, он, оставшийся в одном поддоспешнике и штанах, делает глубокий вдох, такой же глубокий выдох и на ощупь пытается найти кровать в кромешной тьме. Совсем рядом обнаруживается что-то жёсткое. Кровать? Он присаживается со скрипом на её край, прислушивается и напряжённо пытается угадать, куда делся Ноэль, подзывает его к себе и — спустя несколько неудачных попыток — захватывает его руку, сплетает с ним пальцы и тянет на себя. Ему хочется, чтобы Ноэль уселся ему на колени. Эта мысль была до одури заманчивой. Но вместо этого Ноэль опускается всего лишь рядом, касаясь коленом колена Лисандро. Он разочарованно закусывает губу, продолжая держать Ноэля за руку.       — Вам нужно что-то ещё, Мастер? — шепчет Ноэль совсем рядом. И Лисандро готов сказать вслух: «Мне нужен ты, ты», но не решается, вспоминая, что в комнате находятся ещё и Оливер с Энн, к тому же у стен всегда есть уши…       — Просто посиди со мной, — просто роняет Лисандро вместо всех сладких слов, которые вертятся у него на языке, и ругает себя за то, что не решается ничего сказать вслух. Герой-любовник, нечего сказать.       — Как скажете, Мастер.       И они сидят так вместе — пальцы их сплетены; они разделяют тепло друг с другом, вместе молчат, не нуждаясь в словах. Их тишина — золотая, уютная, умиротворяющая, она ничего не обещает, ничего не гарантирует, как хитрая торговка, но продолжает оставаться общей, в которой нуждаются, за которой гоняются многие, не замечая того, что она всегда рядом. Дыхание Лисандро становится спокойным, когда он прижимается к Ноэлю совсем близко, укладывая голову ему на плечо, и, перед тем как заснуть, он слышит сначала тихий голос Оливера:       — Отдыхайте, Мастер, а мы не сомкнём и глаза. Мы будем сторожить ваш сон.       А после него шепчет Ноэль:       — Я буду рядом, Мастер.       — Я знаю, — сквозь сон отвечает Лисандро, и его сознание гаснет, поглощённое тьмой.       Ночью ему снятся монстры — от гоблинов до виверн. Лисандро сражается с ними, не жалея сил, при нём его меч, наследство рыцаря из забытой крипты, и щит, подаренный маленькой девочкой, которую они спасли от разбойников, на нём был изображён белый единорог. А броня. Броня на нём самая отменная, самая дорогая прямо из кузни лучшего кузнеца. Когда он, покрытый кровью бесчисленных орд бестий, остался в чистом поле, с разбросанными черепами, останками, гнилью и костями, к нему спустилось само красное солнце. Оно обжигало лицо, молчало и, казалось, внимательно на него смотрело, изучая. Языки пламени колыхались в разные стороны, как алые драконьи хвосты, небо вокруг тоже было красным, будто на чистую синеву вылили тонны крови невинных детей, а земля иссохла, почернела; на ней не было ни единого зелёного ростка — только чёрные кривые деревья по обеим сторонам чёрной пустыни. Лисандро поудобнее перехватил свой меч, замахнулся, но не смог ударить солнце, не смог разрезать его. Оно даже не сдвинулось с места.       — Что тебе от меня надо? — прорычал в замешательстве он.       — Твоё сердце, твоё сердце, твоё сердце.       — У меня больше его нет!       — Твоё сердце, твоё сердце, твоё сердце…       Раздался звон церковных колоколов, глухой смех, и чья-то чёрная фигура выросла будто из ниоткуда, она тянула к нему свои руки в чёрных колючках и шептало: «Любовь, любовь, любовь», пока Лисандро не очнулся в холодном поту. Ему хочется открыть глаза, осмотреться, понять, что кошмар закончился, но ответная темнота реальности заставляет его вспомнить, что вчера у него отняли, наверное, одну из самых ценных вещей — зрение. Он потянул носом свежий воздух, раздув ноздри. Пахло солью, дождём, костром и… Ноэлем. В голове Лисандро медленно собирается пазл. До него медленно доходит, что его голова вообще-то покоится на чём-то твёрдом — на плече Ноэля, что его тело, укрытое какой-то накидкой, непозволительно близко к Ноэлю, что, придвинься он ещё ближе и приподними немного голову, его губы касались бы мочки уха Ноэля. Лисандро заторможенно двигает руками — то ли чтобы отстраниться, то ли чтобы приобнять свою главную пешку за плечи.       — Вы проснулись, Мастер? — мягкий голос Ноэля действительно похож на пение русалок. Он переливается, ласкает, даёт невозможные надежды.       — Да… Да, конечно…       — Я беспокоился, что вы не выспитесь. Человеку наверняка неудобно спать сидя.       Лисандро с явным нежеланием отрывается от Ноэля, потягивается с хрустом в позвонках и готовится, как обычно, протереть глаза от сна, но вовремя останавливает себя, вспоминая про вчерашнее, про повязку. Он морщится. Значит, сражение с грифоном не было всего лишь сном. Теперь он взаправду… взаправду никогда не увидит Солнца, звёзд, луны, Гран Сорена, Кассардиса, не увидит даже… лица Ноэля. Последняя мысль бьёт поддых. Лисандро больше никогда не будет жить в мире по-прежнему, так, как он привык жить, полагаясь на свои глаза. Что у него осталось вместо этого?.. Слух? Осязание? Вкус? Обоняние? И что же ему теперь придётся постоянно держаться за ручки с Ноэлем? Не то чтобы ему не нравится это делать, но это… всё это напоминает о том, что теперь он беспомощен, уязвим, калека. Кого он сможет защитить от дракона? Как справится с гоблинами, химерами, гидрами, когда не может даже спуститься по лестнице, не свернув себе шею. Теперь ему обязательно определят точно такую же палку, какой пользовался его старик, когда ослеп.       — Воды, — просит Лисандро и получает холодную флягу в руки, делает несколько глотков и отпускает её обратно, к Ноэлю. — Надо возвращаться в столицу. Быть может, там найдётся кто-то… — он не успевает договорить: дверь распахивается, и внутрь, из коридора, входит, судя по шагам, Аллан, а за ним, топоча каблучками, поспевает его дочка.       — С добрым утрецом, господин Восставший.       — Вы можете называть меня просто по имени.       — Как пожелаете, сэр Лисандро, — быстро переключается Аллан. — Я пришёл вас позвать к нашему столу. Вы голодны?       Лисандро задумывается, но желудок его опережает: он громко и неприлично урчит. Аллан наверняка понимающе или ехидно усмехается. Одно из двух.       — Не отказался бы, — отвечает Лисандро. — Ноэль, подсобишь?       — Как скажете, Мастер, — покорно соглашается Ноэль, и снова, уже привычным жестом, берёт Лисандро за руку. — Я помогу вам надеть доспехи.       Броня придаёт Лисандро уверенность. Её тяжесть напоминает, что он-то не лыком шит, что вот же, вот, его тело молодое и сильное, что он на многое способен. Но потом всё вновь сталкивается с кромешной тьмой, с которой теперь повязана вся его дальнейшая жизнь. Руки в латных перчатках сжимаются в кулаки. Оливер вручает Лисандро меч и новый щит, который помогает правильно устроить на левой руке. Энн едва слышно шепчет поддерживающее заклинание. Наверно, только из предосторожности. Но от тепла действительно становится лучше. Просыпавшаяся вместе с Лисандро боль снова засыпает, не вонзается в глазницы.       Вниз по лестнице. Затем поворот направо. Прямо. Налево. Вскоре Лисандро, при полном параде, ведомый Ноэлем, выбирается на улицу: его лицо обдувает тёплый морской ветер, сверху кричат чайки, разрезая своими белыми крыльями небеса, кусочек за кусочком. Жизнь в лагере бурлит, как вода в адском котле. Кто-то спорит, кто-то смеётся, кто-то стучит ложками по посудинам, ржёт лошадь, ругается рыцарь на, скорее всего, своего оруженосца, что он-де не заточил меч с вечера, а им-то надо выходить сегодня же, после обеда. Лисандро чувствует, как руку, которая лежит на простой рукоятке меча, касается что-то влажное, шершавое — язык.       — Мойра, Мойра, — окликает кого-то старческий скрипучий голос. — Ко мне! Етить ты какая бестолочь, Мойра, я же говорил тебе, — язык перестаёт лизать кожу на тыльной стороне ладони — говорил! Не приставать к нашим возможным покупателям! Что за непослушная псина!.. Погоди-ка. Погоди-ка, погоди-ка… Лисандро? Ты ли это? Не обманывают ли меня мои старческие глаза? Ну и досталось же тебе, приятель, ого-го-го. Что с тобой стряслось, парень?       — Грифон стрясся, Норт, — быстро узнаёт Норта Лисандро. Норта вообще сложно не узнать, даже полагаясь только на слух: он был цепким и крайне болтливым стариком. До сих пор ли Норт носит свои золотые, серебряные, именные кольца на каждом пальце? До сих пор ли в его ушах висят серьги кольцами, а седые волосы, как и прежде, собраны в высокий длинный хвост?       — И ты его…       — Он мёртв.       — А он…       — Разве не видно по моей роже? По-моему, она очень красноречиво обо всём говорит.       — Но как же ты теперь…       — Не знаю. Знал бы, меня бы здесь не было.       — Так вы знакомы? — влезает в их разговор Аллан.       — У него отличные зачарованные кольца.       — А он мой постоянный клиент. Ох, мало того, что он у меня покупал кольца и амулеты чуть ли не для каждого члена своего отряда, так ещё пару раз спасал меня от разбойников с большой дороги, у которых однажды было целых три дрессированных циклопа! Три!..       — Их было два, Норт, — поправляет его Лисандро.       — Всё равно. Целых два циклопа!.. — не унимается Норт. — Вы представляете, Аллан? Два здоровенных бронированных циклопа! И где они их только откопали?       Аллан, наверно, понимающе кивает, решив не перебивать ювелира, когда тот начал в подробностях описывать, как Лисандро, запрыгнув сначала на одного циклопа, сбил с него боевой шлем, врезал прямо в глаз, отрубил его бивни и с той же ловкостью акробата ослепил второго циклопа, одновременно уклоняясь от стрел разбойника из засады. Лисандро же тоже не стал одёргивать старика — пусть чешет языком, пусть. Может, эта болтовня добавит ему ещё больше веса в этом лагере.       — Прошу к столу, — когда Норт выдохся, зовёт Аллан. — Кольт, наш повар, сегодня постарался на славу.       Ноэль помог Лисандро отыскать злосчастный длинный стол и сесть на скамью, к нему прилагавшуюся. После короткой паузы возник вопрос: каким образом он, ослепший полностью, будет есть? Как найдёт ложку или вилку? Как будет ими пользоваться?       — Я помогу вам, Мастер, — мягко отвечает на все неозвученные вопросы Ноэль. — Просто доверьтесь мне.       — Открывать рот по твоему приказу? — ехидничает Лисандро, тем не менее пододвигаясь ближе.       — Да, именно так.       — Ладно, — Восставший складывает руки на груди и надеется, что смотрит в нужном направлении.       — Открывайте рот, Мастер.       Лисандро послушно открывает рот, и язык его различает самое неожиданное и привычное блюдо во всём Грансисе — уху из морского окуня, по структуре напоминающую растопленное масло, с мелко порезанным мясом. Обед рыбака Кассардиса. Сколько раз, сколько чёртовых раз он вместе с другими рыбаками ел вот это, простую и предельно понятную еду, а не каких-то там медовых парасей с яблоком в зубах. Как же он соскучился по этому вкусу, отголоску из прошлого, когда вся его одежда была пропитана солью, дыханием моря, когда все его руки были порезаны лесками, а Квина бродила по берегу, ожидая его прихода, собирая ракушки для браслетов и задумчиво улыбаясь. Лисандро давится, чрезмерно задумавшись.       — Что-то не так с ухой? — интересуется Аллан откуда-то напротив.       — Нет, — откашлявшись, отвечает Лисандро. — Нет, всё в полном порядке, просто задумался. Уха отменная, я давно такой не ел.       — Все благодарности Кольту, он старался.       — Передайте ему мою благодарность в таком случае.       — Он вас и сейчас прекрасно слышит. Правда ведь, Кольт?       — Истинно так, истинно, сэр Аллан.       Услышав, как кто-то засмеялся на другом конце стола, Лисандро кладёт руку на колено Ноэля и поворачивает голову примерно в его сторону и тихо говорит:       — Дальше я сам, я же не беспомощный ребёнок.       Лисандро ощущает, как ему мягко вкладывают ложку в руку, и он тут же рефлекторно сжимает её, слышит, как к нему придвигают чашку, и примерно догадывается, где та находится. Он чувствует, что запах ухи становится отчётливее. Несколько раз промахнувшись, он наконец погружает ложку в жижку.       — Лисандро, — окликает его Норт, прихлёбывая уху, — я знаю, что тебе сейчас не до украшений, но у меня как раз есть новинки, которые тебе могут приглянуться.       — Отъебись, Норт, — ворчит Лисандро, зачерпывая суп и стараясь поднести его ко рту, не расплескав всё. К счастью, руки у него не тряслись.       — Весьма красноречиво.       — Мастер, вам точно не нужна моя помощь?       — Я. Справлюсь. Сам. Ноэль.       — Как скажете, Мастер.       — Слово Мастера — закон, — хором отзываются Оливер и Энн, сидевшие тут же, и Лисандро спокойно выдыхает. Он отдалённо слышит байку о химере, которая завелась в лесу неподалёку, о том, что стали пропадать солдаты во время ночных патрулей, что гоблины вконец разбушевались под надзором разгулявшихся на западе от крепости циклопов… Лисандро автоматически думает: «Ага, есть работёнка как раз для меня», но потом быстро одёргивает себя, вспоминая о ложке, о своих глазах, о чёртовом грифоне.       — Вы добыли перья грифона для ремесленника? — спрашивает он глухо у своих пешек.       — Да, Мастер, как вы нам и сказали. — Слышит он в ответ и немного расслабляется: по крайней мере у него появится хорошая броня за все эти долгие недели, которые он провёл на ногах, сражаясь с монстрами, выполняя поручения, гоняясь за «злодеями», как гончий пёс.       — Значит, в нашей округе стало немного безопаснее, — снова говорит Аллан.       — Да-да, — вмешивается в их короткий разговор не знакомый Лисандро голос. — Больше никто не будет воровать нашу скотинку. Мы молимся с женой за вас и ваше здоровье, Воставший, — помолчав, он гордо добавляет: — Для меня честь познакомиться с вами! Могу ли я пожать вашу руку, господин?       — Ну полно, Джо, — осаждает его Аллан. — Не видишь, что ли, что люди уселись трапезничать?       — Мне бы всего пожать руку.       Лисандро со вздохом кладёт ложку на стол и протягивает руку в сторону надоедливого селянина. Спустя мгновение он уже ощущает крепкое рукопожатие.       — О, благодарю вас, господин, благодарю сердечно, теперь мне будет что рассказать своим проказникам! А знаете, может, вы зайдёте к нам как-нибудь, как окажитесь в наших краях? Разбойники проходу не дают, они просто настоящая напасть.       — Первым делом Восставшему нужно восстановить свои силы, — обрывает его Ноэль, и Лисандро прямо чувствует, как селянин обиженно надувается от его слов.       — Только после этого Восставший подумает о вашем щедром предложении.       — Несомненно подумает.       Лисандро снова берёт ложку в руки, пощупав перед этим шершавую столешницу. Он дочерпывает остатки ухи, благодарит громко повара и поднимается с места. Ноэль берёт его за руку и мягко направляет обратно в крепость, где Милли меняет повязку и даёт рекомендации Ноэлю, чтобы они не затягивали со сменой повязок, чтобы тот наблюдал за приёмом настоек и прочее, прочее.       Попрощавшись с Алланом, Нортом и обиженно сопящей Мойрой, мастифом Норта, они выходят из крепости. Оливер и Энн держатся позади, и только Ноэль, главная пешка, ведёт своего Мастера, который цепляется за него всеми силами и при этом старается не показать слабину. Он идёт прямо, иногда запинается о камни, слышит далёкие выкрики «Глупые человеки, глупые» и вой осмелевших волков. Ветер шебуршит листвой вековых деревьев, которые Лисандро хорошо запомнил, когда шёл в сторону Башни Голубой Луны. Ему даже кажется, что он может практически их видеть, несмотря на свою внезапную глупую слепоту и повязку.       Он слышит, как стрела прорезает воздух, гораздо раньше, чем она успевает вонзиться ему в голову. Резкий прыжок в сторону. Около семи пар сапог мнут траву, двигаются прямо к дороге, давно не окроплённой милосердным дождём.       — Похоже, парни, в этот раз всё будет гораздо проще, — бахвально смеётся, скорее всего, главарь. — У нас тут калека. Джек, ты же не имеешь ничего против грабежа калек?       — Нет, сэр.       — Тогда приступаем: трое с половиной против семерых. Посмотрим, кто победит.       — Мастер, вам лучше уходить, — шепчет Ноэль. — Сейчас же.       — Вот уж нет, дудки. Я могу сражаться.       Ноэль не отвечает. Оливер не отвечает, слышно перехватывая свою двуручную секиру поудобнее. Энн не отвечает, готовя заклятие, наверняка своё любимое — огненный дождь. Они все готовы к бою, и один Лисандро хватается за свой меч, стоя на полусогнутых, совершенно не готовый сражаться прямо сейчас, когда пульсация становилась сильнее и боль накатывала долгими волнами. Он хочет бросить всё, но знает, что не может. Он — Восставший. Он — не трус. Он — Лисандро из Кассадриса, кому предначертано звёздами сражаться со злом во всех его обличьях. Удобная рукоятка правильно лежит в руках.       Шаги. Быстрые, даже торопливые: кому-то было невтерпёж расправиться со странным вооружённым калекой. Щит принимает меткие и грубые удары на себя. Лисандро отскакивает в сторону от залпа стрел, которые летели откуда-то сверху. Из всех местностей он вспоминает именно эту поляну с дикими яблонями и валуном, на который любили взбираться гоблины и греть свои бледные животы на солнце. Именно оттуда, с этого валуна, и летят стрелы. Лисандро кричит:       — Снимите лучника!       Раздаётся залп огненных заклинаний — Энн исправно выполняет приказ. А Ноэль где-то там, в самой гуще событий, переходит на бой с двумя кинжалами, которые Лисандро подарил ему за несколько дней до их похода в Башню Голубой Луны. Он тщательно выбирал их, старался, советовался с кузнецом, и наградой его была нелепая улыбка со стороны Ноэля — да, он не почувствовал тогда ничего, как и обычно, но по крайней мере Лисандро заставил его думать не только о своих повседневных задачах. Это дорогого стоило. Вместе с Ноэлем наверняка находится Оливер, на которого пытаются обычно наброситься все противники. Конечно, ведь в этом здоровяке обычно и видят главную угрозу: гора мускулов в устрашающей чёрной броне и с двуручной секирой.       Сыпятся возмущённый крики, ругательства.       Сжав зубы, Лисандро крепче перехватывает рукоять меча и готовится: так просто его не взять. Свист в воздухе — он вовремя подставляет щит. Парные клинки со скрежетом скользят по стали. Противница шипит: «Блядь» и, стараясь двигаться бесшумно, заходит за спину, но и тут получает отпор. Уверенность медленно возвращается. Даже без глаз, полностью полагаясь на слух, можно сражаться. В разы хуже, но можно. Ловя каждый удар, по звукам определяя, откуда будет следующий, слепой Восставший осмелел, замахивается мечом, но разрубает только воздух: разбойница с лёгкостью ускользает, неприлично громко гогоча. Укол в локоть прошёл мимо. Уворот, уворот, щит — это как танец со смертью: сейчас она дышит в затылок, чуть позже — смеётся в лицо, ещё позже — её лезвие только чудом не задевает горло. Резко хохот обрывается. Что-то тёплое брызгает на губы Лисандро. Он облизывается. Вязкий привкус железа. Кровь.       — Маргарет, нет! Вы… ёбаные сволочи! — с криком другой разбойник кидается на Лисандро, и вместе они падают кубарем вниз, в замелевшее озеро, вниз по склону. — Ты, значит, вожак этих тварей, а?! — рычит он, вцепляясь пальцами Лисандро в волосы, хватаясь за его открытую шею. Лисандро рычит вместе с ним, вдыхает побольше воздуха, когда его тянут вниз, под тёплую, воняющую мочой воду. Его топят, но Лисандро не сдаётся: он, потерявший меч на полпути к воде, бьёт и бьёт, бьёт и бьёт латными перчатками, ногами в стальных поножах, зацепляется за твёрдый кожаный ворот и тянет, тянет его на себя, подстегиваемый нехваткой воздуха, собирает все свои силы и оказывается наверху. Разбойник барахтается, шипит, открывает и закрывает рот, кричит, и тогда Лисандро начинает его топить, крепко вцепившись в его горло, с бугром кадыка, до красных пятен. Прикладывается всем телом и давит на него, опускает вниз, вниз, вниз. Резкие вдохи, хрипы вырываются из глотки его противника, а Лисандро продолжает своё дело. Он отпускает его только тогда, когда тот перестаёт сопротивляться и обмякает в его руках. Лисандро тяжело дышит, поднимается с колен, покрытых илом, и, запутавшись в направлениях, стоит на месте, вслушиваясь в пение зарянки и в далёкое карканье ворон, в ругань, лязг стали.       — Мастер! — Лисандро цепляется за голос и полубежит в его сторону, рассекая воду ногами. Он ещё слышит сражение, понимая, что выронил свой меч и щит где-то на склоне, когда они вместе с разбойником катились в озеро. Вооружённый одним кинжалом, оставшимся на поясе, он натыкается на что-то твёрдое. Ощупывает. Щит. Не его, конечно: этот был шершавым, неприятным, но с целым ремнём для локтя. Лисандро надевает его на левую руку. Тут же откатывается вбок, когда что-то тяжёлое вдавливается в землю рядом с его головой. Булава.       — Попался, слепой! Ну от меня уж ты не уйдёшь!       Сильный удар приходится на щит, и плечо отдаётся неприятной болью. Лисандро поднимается на ноги, с кинжалом в одной руке и со щитом в другой, по привычке осматривается — видит пустоту. Он слышит приближающиеся шаги и пятится назад, закрываясь щитом. Спиной упирается во что-то твёрдое. Ещё один валун. Поменьше того, откуда стрелял лучник. Слепой и загнанный в угол, Лисандро закрывается щитом. Справа и слева на него наступают ещё двое, которые выдают себя своими ругательствами. Лисандро не знал, с чем на него идут. Может, мечи? Парные кинжалы? Двуручники? Секиры? Слышится знакомый хруст — лёд, мороз, осколки пробивают кожаную броню с такой лёгкостью, словно они проходили сквозь жабью кожицу.       — Что… это? — недоумённо спрашивает один из разбойников.       — Мик!       — Эрик, стоять! Не приближайся, он уже труп. Сними магичку! Живо снимай, говорю!       Услышав, как Эрик отправляется выполнять приказ, Лисандро незаметно выдыхает: слепым бы он не справился сразу с двумя. Он вертит лёгкий кинжал в руках и готовится биться практически одним щитом. Слышно, как тот, с булавой, усмехается, скалится, смеётся: конечно, перед ним ведь калека, пусть и выглядящий довольно крепко для обычного калеки. Ему и в голову, видимо, не приходит, что он показывает свои гнилые зубы Восставшему, который не собирается сдаваться без борьбы.       — Значит, ты у нас бойкий слепец? А, засранец?       Бандит приближается. Лисандро делает вид, будто отвлёкся на что-то другое — да хоть бы на белок, — и его новый противник покупается на это как ребёнок. Выцепив удачный момент, Лисандро бьёт щитом плашмя и, ткнув сначала кинжал в воздух, в следующий раз не промахивается: лезвие впивается в чужую шею; тот что-то неразборчиво хрипит, булькает, но Лисандро не в настроении слушать его последнюю волю, а потому резким движением вырывает кинжал и ногой отталкивает умирающего от себя. Он отходит от валуна, прислушивается в свист стрел, в шум заклинаний и двигается в их сторону по звукам. Сапоги его цепляются за высокую жёсткую летнюю траву, он шуршит ею, ускоряя шаг. Сражение становится ближе. А потом всё резко затихает. Лисандро останавливается, не веря своим ушам.       — Мастер, вы в порядке? Я видел, как вы упали вниз и… где ваш меч?       — Где-то. Как вам удалось справиться с остальными?       — К нам в сражение присоединились бродячие пешки.       Удовлетворённый ответом, Лисандро кивает и оборачивается назад, вспоминает, что ни черта не видит, и просит:       — Ноэль, помоги мне найти мой меч.       — С удовольствием, Мастер.       Они довольно быстро находят потерю: оружие лежало около озера, поверхность которого, как помнил Лисандро, была покрыта зелёной ряской. Ноэль передаёт меч в руки Лисандро, который быстро прячет его в ножны.       — Вслепую биться такое себе удовольствие.       — Но вы отлично справляетесь, Мастер.       — Лучше обычных людей.       — Намного лучше.       Лисандро уже привычно берёт Ноэля за руку, сжимает её крепко, будто боясь внезапно потерять. Боль в глазах постепенно, капля за каплей, становится всё более невыносимой. Лисандро морщится.       — С вами всё в порядке, Мастер? — спрашивает Ноэль, приостанавливаясь.       — Где там те зелья, которые передала нам целительница?       — Вот они. — Холодный маленький сосуд оказывается в руках Лисандро, и он, ощупав его, откупоривает пробку и жадно глотает гадкое вязкое содержимое. Морщится, передаёт пустой сосуд обратно, а сам вытирает рот, откашливается и снова слушает: дорога вновь затихла, освободившись от разбойников. Долина облегчённо выдохнула. Птицы поют то близко, то далеко, стрекочут брошенные испуганными фермерами поля…       Тёплый летний ветер щекочет лицо, но от послеобеденной жары это на спасает: воздух раскалился настолько, что Лисандро кажется, словно он оказался парилке, на верхней полке, не хватало только шипения камней, когда на них кто-то льёт воду. Желание остановиться где-то в тени, найти пристанище в прохладе, да хоть бы в пещере, становится с каждым мгновением, с каждой новой каплей пота, пропитывавшей повязку на глазах, всё весомее. Но добраться до Гран Сорена до заката намного важнее: Лисандро не уверен, что к ночи их небольшой отряд — со слепым предводителем в его лице — сможет так же успешно справляться с волнами оживших мертвецов, с духами и с кем похуже, как и раньше. Поэтому они идут дальше. Запах разогретых трав, цветов — кипрея, люпина, ромашек — с каждым шагом становится всё сильнее. Лисандро немного приостанавливается, принюхиваясь. Ему так хочется упасть в этот благоухающий океан и вдыхать его ароматы. «Нельзя. Сначала Гран Сорен».       Руки в латных перчатках потеют, как и всё тело под тяжёлыми доспехами. Ноги тяжелеют от усталости, на плечи давит вес наплечников, во рту — до сих пор привкус травяной настойки, язык сушит. Глоток воды из фляги не спасает положение.       Молча, больше без происшествий их небольшой отряд доходит до столицы ровно до того, как солнце прячется за горизонт, как ребёнок, испугавшийся большого страшного чёрного монстра с единственным белым глазом — полумесяцем. Вечер в Гран Сорене, как обычно, не менее оживлённее дня. Лисандро слышит множество голосов, слышит кудахтанье кур, покрякивания гусей и уток на скотном рынке, слышит местные песни о прекрасной доярке Адриане, слышит торги, морщится от запаха дерьма, пота, жгучего спирта и держит Ноэля за руку, сжимает её, страшась отпустить и затеряться в толпе. От собственной беспомощности и мелкого страха, щиплющего его внутренности, он чувствует омерзение к себе. Весу доспехов не сравниться с тяжестью отвращения. От этого тошнит. Это хочется выдрать с корнем, где бы это ощущение ни пряталось. Но Ноэль и не собирается его отпускать. Его пальцы цепко держали ладонь в латной перчатке.       Они всё-таки добираются до других лекарей, но те, как Лисандро представлял себе, неутешительно качают головами: «Нет, сэр. — Слышит он. — Ваше зрение не вернёт ни одна магия и ни одна целительная настойка, увы». От каждого чеканного слова всё обрывается, рвётся на части, на мелкие лоскуты, но Восставший только и делает, что кивает с достоинством, криво усмехаясь. После этого Ноэль на собственные сбережения покупает повязки и травяную настойку, в которой необходимо их смачивать. Так говорила лекарша Милли. И когда улицы перестали гудеть от десятков, сотен рабочих сапог, туфель, когда голосок мальчишки глашатого стих, Лисандро и его пешки подыскивают себе место для ночлега — им оказывается гостиница почти у самых ворот, где они не раз останавливались. Хозяин сразу же узнаёт их и делает значительную скидку для своих постоянных клиентов.       Уже наверху, в комнате, в которой пахло воском от свечей, Ноэль помогает Лисандро отыскать кровать, снимает с него доспехи, бережно проверяет повязку, меняет её на новую. От его прикосновений к лицу по телу пробегаются приятные искры: тёплые пальцы осторожно трогают зарубцевавшиеся от заклинаний глубокие шрамы на щеках, на челюсти — время непозволительно замедляется, превращается в бесцветную бесплотную смолу. И Лисандро совсем не против, чтобы это продолжалось вечно. Интимную тишину не смеет нарушать никто. Только слышно, как Оливер снова взялся за своё — за вырезание фигурок из дерева; стружки падают на пол. Энн же сидит тихо, как мышка, и наверняка изучает свой древний фолиант, который им удалось случайно найти в крипте неизвестного рыцаря.       — Энн, Оливер, — обращается к ним Лисандро, зная, что те оторвались от своих занятий и ждут приказа. — Отнесите перья грифона Какстону, он давно их ждёт, и скажите ему, что завтра с утра я приду для снятия мерок для нового комплекта брони.       — Будет сделано, Мастер.       — Ваша воля — закон.       Шаги удаляются, дверь захлопывается.       — Что делать мне, Мастер? — спрашивает Ноэль.       — Для начала… присядь рядом.       Ноэль без всякий вопросов выполняет приказ.       — Вот скажи мне, зачем вам теперь следовать за мной? — тихо спрашивает Лисандро, нервно щёлкнув пальцами, повернув голову ровно туда, где, по его предположениям, сидел Ноэль. — Я теперь не смогу ни нормально сражаться, ни нормально жить. Я потерял зрение, Ноэль, я не знаю, как мне теперь быть.       — Мы никогда не покинем вас, Мастер.       — Даже слепого калеку?       — Даже слепого калеку.       — Вы следуете за героями, за воинами, и что-то я никогда не слышал, чтобы слепые становились отменными воинами.       — Вы станете первым.       Тишина. Лисандро расцепляет пальцы и хочет положить руку на кровать, но ладонь его опускается на напряжённое колено Ноэля — обычное человеческое тепло сводит с ума, заставляет думать о большем, большем. Может, всё это ложь, что пешки не способны ни к каким чувствам? Может, всё это бред сивой кобылы? А может, это просто Ноэль — особенный? Лисандро слегка сжимает колено Ноэля, скользит выше к бедру. Интересно, он покраснел? Хоть как-то реагирует на прикосновения?       — Ты совсем ничего не чувствуешь?..       — Ничего, Мастер.       Кожа под повязкой зудит. Лисандро собирается снять её ко всем чертям собачьим, но тёплые руки Ноэля его останавливают.       — Вам нельзя снимать повязку.       — Она всё равно не сделает меня зрячим.       — Но защитит от других проблем. Вы можете занести заразу в рану.       Лисандро молчит, кусая губу.       — Я почти поверил, что ты за меня беспокоишься.       — Мы все о вас беспокоимся по-своему.       — Боитесь, что я откину коньки раньше, чем выполню своё предназначение?       На этот раз молчит Ноэль. Лисандро представляет его спокойное лицо без единого намёка на эмоцию, его прямые крепкие плечи и проводит по тёплому предплечью, примерно припоминая, как на нём располагался рисунок чёрной татуировки, доходит до плеча и придвигается поближе, не получая никакой ответной реакции. Дышать становится труднее. Если бы сердце было на месте, оно бы билось как сумасшедшее, это точно. И ладошки потеют, и шея потеет. Тяжёлый запах воска перебивает запах Ноэля. Лисандро отнимает свою руку только для того, чтобы запустить пальцы в мягкие пепельно-русые волосы, пропуская пряди сквозь них.       — Не бойся, я не умру раньше времени, — Лисандро поворачивает голову Ноэля в свою сторону и, придерживая его за затылок, прижимается лбом к его лбу. — Я обещаю. Ну что же ты молчишь, — шепчет он, — поговори со мной.       — О чём вы желаете поговорить, Мастер, — тоже шёпотом отвечает Ноэль.       — О том, чтобы купить лошадей, конечно же.       — Лошадей?..       — Конечно. Тогда мы будем быстрее добираться от точки А в точку Б, это же элементарно! — уходя от темы, отстраняясь, Лисандро пытается успокоиться, унять румянец на щеках, унять красноту, которая наверняка ползёт по его шее. Он прокашливается, но не отодвигается: всё внутри продолжает бурлить, просить большего. Приходится себя останавливать, говорить себе «стоп» множество раз, но их близость сводила его с ума. Говорить «стоп» становится всё сложнее.       — Но, Мастер, у нас же нет стольких денег, чтобы обеспечить каждого лошадью.       — На одну хватит.       — А как же я, Оливер, Энн?..       — Ты будешь ездить со мной, а Оливер и Энн… ну, они и раньше ходили быстро, — он наверняка глупо усмехается. Шутка должна была помочь ему на мгновение успокоиться, но план провалился с треском. — Ладно, я шучу.       — Хорошая шутка, Мастер, — говорит Ноэль, наверное, даже не приподняв уголков губ в знак одобрения. — Может, у вас появилось какое-то поручение для меня?       «Нет!»       — Нет, Ноэль, я просто хочу так посидеть… с тобой.       — А, значит, это и есть моё поручение. Теперь я понял, Мастер.       Лисандро, снова нащупав колени Ноэля, кладёт голову на них, выдыхает, и тепло окутывает его с ног до головы, будто он оказался напротив камина, согреваемый домашним, обманчиво невинным пламенем, которое никогда больше не увидит и со временем забудет, как оно выглядит. Его глаза жгло. Голова шла кругом: а забудется ли лицо Ноэля?.. Его синие-синие глаза? Его нелепая улыбка, которую хотелось заслуживать снова и снова? Лисандро мелко вздрагивает, когда на его макушку опускается тёплая рука.       — Мастер, вы устали?       — Нет. А ты против того, чтобы я сидел вот так?       — Устраивайтесь, как вам удобно.       Лисандро полностью ложится и кладёт на колени Ноэля затылок. Он так жалеет, что не может видеть его лица, он жалеет, что по собственной дурости никогда не носил шлема, что лишился зрения и теперь обязан жить в воспоминаниях, в черноте, полагаясь на слух, как волкодав. Колючая безысходность — пожалуй, именно она окрашивала даже мысли в чёрный, не оставляя ничего светлого, но сейчас она притихла, перестала размахивать своей широкой кистью с чёрным от краски кончиком. Сейчас Ноэль стал огоньком, светляком, лучом — всем тем, что привносило свет в кромешный мрак. К нему хочется тянуться, его хочется касаться, даже обжигаясь: ожоги ведь пройдут, а вот тьма — никогда. Откуда-то снизу раздаётся глухой смех. Наверняка это пришёл какой-то пьяный мужик из таверны неподалёку.       Осмелев, Лисандро протягивает руку перед собой, ищет смуглое лицо. Находит. Он дотрагивается до его лба, опускается вниз, по прямому носу, с немного вздёрнутым кончиком, к губам с длинной засечкой шрама. Нежно поглаживает их. Ведёт ниже — до подбородка с налётом жёсткой щетины, до гладкой шеи, до ремешков кожаной брони. Лисандро поднимается и оставляет лёгкие поцелуи на беззащитном горле, с едва выдающимся кадыком, целует губы, целует щёки и тут же останавливает себя, понимая, что делает свои мечты реальностью — шальной реальностью. Он заставляет себя отстраниться, не получая никакой отдачи. Ноэль сидит как живая статуя — красивая, тёплая, с васильковыми глазами, но статуя. Лисандро снова кладёт голову на его колени, пытаясь восстановить дыхание и понимая, что ведёт себя как полный придурок: где это видано, чтобы Восставший сходил с ума от своей главной пешки?..       — Вы… — начинает Ноэль. — Я видел, что так люди проявляют симпатию к тому, кто им нравится. Я не понимаю, Мастер. Поясните мне, пожалуйста, что всё это значит, я, кажется, запутался.       — Это значит многое, — многозначительно говорит Лисандро. — Но конкретно в нашем случае это означает, что я идиот. — «Который боится тебя потерять, который боится, что ты уйдёшь снова в пустоту, откуда пришёл».       — Мастер, — рука Ноэля ложится на лоб Лисандро. — У вас точно нет температуры? Я за вас беспокоюсь.       — Я в полном порядке. Только ни черта не вижу, всё во мгле. Я никогда больше не увижу ни рассвета, ни заката, а со временем и вовсе забуду, как выглядит солнце. — «Которое сидит напротив меня». — Тебе придётся постоянно тащить меня в его сторону. И всё это давит на меня. Я… — он запинается. — Неважно. Я просто хотел попросить тебя об одном.       — О чём, Мастер?       — Всегда веди меня в сторону солнца, — Лисандро находит щёку Ноэля, проводит по ней ладонью, медлит, не убирает руку, будто делясь своим жаром с тем, кому этот жар был чужд и не знаком. — У тебя это всегда получилось хорошо, даже когда я был зрячим.       — Вести вас в сторону солнца? — Лисандро представляет, как Ноэль озадаченно хмурится. Смотрит ли он на него? Или увёл взгляд в сторону? — Я не понимаю. Может, вы имеете в виду… отвести вас в сторону Кассардиса? Вы соскучились по Квине?       — Да, э… да, точно, Кассардис… Квина, да, — нервно усмехается Лисандро, опуская руку к себе на грудь, на шрам, оставленный драконом, где было его живое сердце, которое он с удовольствием отдал бы сейчас этому бесчувственному, сбитому с толку сгустку пустоты, принявшему человеческий облик. Дыхание сбивается, когда Ноэль почти нежно, почти бережно касается израненной щеки.       — Вы имели что-то другое в виду?       — Да, совершенно другое.       — Вы…       — Ты ведь всегда будешь со мной? — Лисандро перехватывает его руку, прижимается к ней, целует, и Ноэль не отдёргивает её. Снова. Пауза затягивается.       — Да, Мастер, безусловно.       — Тогда, кроме моей просьбы, ты должен знать ещё кое-что.       — Что, Мастер?       — Я тебя… — он вновь прижимается губами к тыльной стороне его ладони, — люблю.       — Мне жаль, Мастер, — произносит Ноэль, и внутри всё скручивается, сжимается, ожидая продолжения. — Я не могу ответить на ваши чувства… — и внутри всё непривычно застывает. Бережно лелеянные надежды разбиваются вдребезги, как кривые зеркала.