Жжёные одуванчики

      Юно увлечённо жжёт одуванчики — сидит сгорбившись над участком земли, где растут самые длинные и изящные растения, коварно рвёт новый стебель и подносит зажигалку к воздушному пуху, чья судьба улететь от сильного дуновения ветра однажды в серый, дождливый день. А Канеки нервно плачет сидя рядом с ней. Кажется, она совсем увлеклась и не замечает его; совсем не хочет помочь, не хочет утешить и обнять, приласкав, как она делает обычно. Совсем не желает обратить внимание на своего, в который раз за эту неделю плачущего, парня, совсем не желает возвращаться в реальность. В этом поле только она и догорающие перья одуванчика, что должны быть унесены ветром куда-то вдаль, где хорошо, где есть светлое будущее. Но они сгорели в этом грязном пыльном поле в руке у семнадцатилетней девочки с маниакальными наклонностями и яркими представлениями, что делает она это сейчас совсем не с цветами.       Канеки плачет навзрыд, слух Юно раздражается всё больше и больше, настолько, что уже не в состоянии не обращать внимание на эти звуки. — Канеки, всё будет хорошо. С этим можно жить, — холодно и бесчеловечно твердит она. — Жить монстром?! — кричит он в ответ, — Я не хочу так жить!       Солёные слёзы плещут во все стороны, слетая с его лица, когда он в очередной раз мотает головой из стороны в сторону, выражая своё несогласие, и будто с диким желанием раскачать её настолько, что она просто отвалится и покатится себе по траве в сторону. Ему больно даже думать о том, кем он стал, а Юно… Юно бесит его. Бесит с каждой секундой всё больше. Она никогда не доводила его до грусти, не доводила до злости. А сейчас, когда он стал гулем, девушка улыбается. Она улыбается не так, как всегда — непривычно, неестественно, неприятно. Она предлагает убить человека чтобы Канеки поел. Она предлагает на полном серьёзе, она не шутит и не смеётся, её глаза горят от мысли убийства, она пугает и раздражает Кена такими заявлениями настолько, что в нём просыпается желание съесть её саму, чтобы она больше никогда не поражала его такими ужасными мыслями.       Кен уже падал в голодные обмороки. Он не ел больше двух недель, он на грани голодного сумасшествия и смерти, лучше Юно сейчас быть осторожнее. Лучше ей было воздержаться от общения с оборотнем, что показывает своё обличие при сильном голоде.       Но Гасай неосторожна. Виктимное и в тоже время агрессивное поведение у неё в крови, она не останавливается. Безжалостно срывает новый одуванчик и подносит к нему зажигалку. Жжёт новый. Ей не жалко. Ей не жалко никого: ни Канеки, который по воле случая стал монстром и быстро угасает, ни даже саму себя. — Ты, чёртов слабак, ты будешь жить, Канеки. Ясно тебе? Я сейчас же пойду и притащу к тебе домой огромный кусок съестного, и ты изменишь своё мнение о гулях.       Парню иногда кажется, что она и сама гуль, но ему страшно подумать о том, что было бы, если его мысли были не только мыслями. Город жил бы в большем ужасе, а Юно была бы в самом высоком ранге опасности.       Девушка дожгла свой последний одуванчик и намеревалась вставать, но оказалась вдавлена в траву весом Канеки. — Нет! — крикнул он ей прямо в лицо, — Я не дам тебе этого сделать! — Я не буду спрашивать! — выкрикнула Гасай в ответ и начала пихать в парня ногами в живот, — Ты слаб, я хочу спасти твою жалкую шкуру!       А где же вся наигранная милость, где нежные слова, где настоящее чувство заботы, а не жалкое прикрытие своих тайных желаний в виде убийства? Где их мягкая, игрушечная, плюшевая, сладко-пастельная любовь, которой, казалось было, конца нет?       Она не угомонилась, и в один момент Канеки оказался рядом с ней. Почти без сил. Он не предпринял попыток вставать, остался валяться на земле, вглядываясь в удаляющийся силуэт Юно, которая идёт совершать бесчеловечное преступление. Его левый глаз загорелся, его внутренний монстр пробудился, и он не уйдёт, пока не заполнит терзающее чувство голода.       Юно выглядит прекрасно. Она красивая, хрупкая, фигуристая, и выглядит сейчас как… как самая настоящая добыча. Зрачки Кена расширились, от неимоверного желания потекла слюна.       В одну секунду Юно упала. Болезненно оказалась вжата лицом в траву, а потом она почувствовала как Канеки кусает её сквозь одежду ниже плеча. Девушка взвизгнула и приняла попытки вновь сбросить Канеки с себя, но он жадно вцепился в её тело, и в этот раз он не шутит. — Ты что, меня ешь?! — ошарашенно и со страхом спросила она.       Ощущения были именно такие. Он содрал часть кожи и ещё часть выгрыз. Юно стонала и кричала от боли. Она кричала так громко, как не кричала ещё никогда в жизни, а никто не услышал. Никто не услышит их в грязном, пыльном поле. Вокруг валяется куча жжёных одуванчиков, которые символизируют её моральное уродство и грязь, которую оставляют после себя убийцы — трупы. Пустые, обожжённые стебли одуванчиков на секунду показались Юно настоящими, изуродованными жертвами какого-нибудь психа. Гасай испугалась ещё больше, боль перекрыла все мысли. Девушка закрыла глаза и приготовилась к смерти, потому что до этого момента она ещё никогда не смотрела на неё с этой стороны — напротив своего лица. Хотя не совсем лица, смерть подкралась со спины, но всё же.       Канеки едва не терял сознание от того, что сделал с плечами своей возлюбленной, во что он их превратил, но никак не мог остановиться. Он так хотел продолжить, кусать глубже и сильнее, не останавливаться, не делать перерыв, не прощаться с этим прекрасным вкусом, но резко оторвался от девушки и подскочил на ноги. Юно не двигалась. Он несколько раз прокричал её имя, истерическая паника накрыла гуля волной, и он, накинув на Юно свою верхнюю рубашку, подхватил её и еле поковылял в сторону города. В голове были разные мысли. И смерть была самой близкой к истине, но Канеки не мог, он не мог убить Юно, он не простит себе этого, он отправится вслед за ней, если он сделал это.       Ворвавшись в квартиру, он уложил её на диван в прихожей и начал лить на разодранную в клочья плоть кучу антисептических средств, начал смотреть в интернете как помочь ей и сделал всё возможное, чтобы заглушить боль и остановить кровотечение. Кен сел рядом. Истерика никак не могла отпустить, он каждую минуту подносил пальцы к едва пульсирующей шее Гасай в надежде почувствовать в ней жизнь.       Почему-то глубоко внутри, несмотря на все свои моральные страдания, он был в какой-то мере впервые за долгое время доволен; больше есть не хотелось, силы вновь накатили на его слабое тело.       Юно зашевелилась и громко простонала, Канеки, услышав это сквозь свой недолгий сон среагировал моментально. — Юно! — дрожащим голосом воскликнул он, — Как ты себя чувствуешь? — Больно, — спустя долгое молчание произнесла она, — Мне больно.       Оказавшись на месте жертвы, Гасай больше не могла думать о убийствах во благо. Умирать больно и страшно. Юно расплакалась от саднящей боли в своих плечах и спине. Разодранная в мясо кожа — вот что подарил ей Канеки в честь своего превращения в гуля. — Юно, прости меня, — Кен опустил голову в пол.       Чувство вины переполняло с головой, и он больше не мог подобрать нужных слов. Ему хотелось обнять её, но он не мог ни физически, ни морально. Теперь остались лишь переживания, что Юно уйдёт от него, если не заявит о том, что он — гуль. — Канеки, умирать очень больно, — всё ещё твердила она о своём, — Как ты будешь питаться? Тебе каждый раз придётся переходить чьей-то жизни дорогу, чтобы выжить самому.       Канеки удивился что в жестокой, местами, пустой голове Юно возникли подобные философские мысли. Кажется, его выходка пошла ей на пользу. Теперь для него главное удержать её рядом с собой. Он безмерно любит свою девушку, так же как и она однажды заявила ему о своей ненормальной, такой же, ответной любви. — Юно, теперь ты уйдёшь от меня? — парень задал самый важный вопрос. — Ты просто был голоден, — ответила она, — Нет…       Но Канеки был не просто голоден. Юно выбесила его своим идиотским поведением, Юно выбесила его своим жестоким отношением к чужим жизням, и Канеки решил показать ей, что значит оказаться на стороне жертвы. Канеки был голоден, и зол; но сам предпочитает думать, что голоден, боясь признавать жестокость в самом себе. — Я так рад это слышать, — искренне улыбнулся парень.       У них всё обязательно наладится. До следующего голода Канеки.