Клаус, иди домой

Кислотный мицелий расползался под кожей и полнотело вздувался в пустой голове, а Клаус смеялся, скрёб ногтями предплечья. Липкий туман дым-машины стелился следом и лизал голые щиколотки. Полчаса назад он отсосал возле чёрного входа за двадцатку, пока Бэн сидел на крышке мусорного бака. — Это мерзко, — сказал он. — Отвали, — сплюнул Клаус на сухой асфальт, утёрся рукавом и потянул на себя тяжёлую дверь. У той девушки перья торчали из волос, и жидкий неон тёк по стенам и жилам, пока Клаус хватал её за запястья и выскребал из сжатого кулака колёса. Она обозвала его кретином и конченным педиком, перекрикивая музыку, а Клаус заклокотал гортанным смехом в ответ, пихая под язык таблетку и имитируя снятие шляпы под кривой книксен. Он карабкался взглядом по чужим лицам прямо к потолку, задирал до груди рубашку и шаги вязал в узел, цепляясь носками ботинок друг за друга. Клаус наконец был пуст и глух после нескольких часов в холодном поту на дне душного склепа. А снаружи Бэн не мог его дозваться и размывался лишь сильнее на каждое моргание потяжелевших век. Клаус говорил ему: — Не видишь, я занят? — и на него щерилось бритое остроскулое лицо, а чужая рука пихала под нос разящий кокосом и ванилью шот. Губы после были липкими и сладкими — так ему прошипели, вгрызаясь в шею и лапая за тощий зад. Клаус хватался за плечи и лез под одежду, собирал ладонями пот и впивался ногтями в тёплую кожу, жадно принюхиваясь и кривя губы в усмешке: одеколон, алкоголь, горчащий никотин. Не сырость и холод, мокрым кашлем оседающие в лёгких, — дурманящее отупение и слабость в ногах. — Эй-эй, потише, — пока ещё смеялся Клаус, скидывая со своего затылка тяжёлую ладонь и отворачиваясь от сливного бака. — Мы в приличном заведении, не стоит демонстрировать свой прибор — он у тебя есть, я уверен. — Клаус. — Отвали, Бэн. — Я не Бэн, приятель. — Клаус, иди домой. Ты выглядишь паршиво. — Паршиво выглядишь тут ты, братан! — Какого хрена? — проясняется наконец перед самым носом незнакомое лицо и Клаус щурится, водит по нему пальцами и ощупывает, пока не шлёпают по рукам. — Клаус, — не унимается Бэн, — это хорошим не кончится. Я не хочу наблюдать за тем, как моего брата натягивают в сортире перед концом света. — Ну, а после него уже не получится! Так вот, — обращается Клаус к лицу куда более осязаемому и полнокровному, — может, найдём что поуютнее? Ну, знаешь, шёлковые простыни, мягкие подушки, надушенные полотенца и… — Звучит отвратительно. — Бэн, завались, ради всего святого! — Ебанутый, — констатирует после паузы полнокровное лицо и застёгивает ширинку, хлопая дверцей кабинки. Клаус вздыхает и опускает крышку унитаза, усаживаясь сверху. — Ты всё испортил, Бэн. — Не переживай, дальше будет хуже. — Ты козёл, Б—… Блядь, он порвал мне воротник. Это была моя лучшая рубашка! — Просто иди уже домой, Клаус.