Valse

Как она любила такие дни, когда было спокойно на душе. Когда могло порадоваться девичье романтичное сердце. Когда все искрилось солнечными лучами и выйдя в сад был слышен легкий гул пчел над переполненными ароматным нектаром бутонами радужных цветов. В такие дни даже тишина безграничного поля дарила такой светлый и такой редкий в жизни покой. Сегодня был именно такой день. На днях Натали Александровна Дорошенко позвала ее к себе в гости. Такая милая леди, такая как в книжках пишут. А какие платья у нее всегда прекрасные, а улыбка невинно покоряющая сердце не одного мужчины! Китти было так радостно от ее приглашения, ведь так было ей по-детски любопытно, так хотелось хоть глазком глянуть как живут свою жизнь молодые аристократки. Юная леди попросила Китти прибыть к ней в поместье и помочь ей подготовится к сегодняшнему балу, устроенному в честь благородных офицеров вернувшихся с войны. Ох если бы можно было только глазком ей на изысканное торжество посмотреть, только глянуть аккуратно на то как молодые дамы кружатся в платьях сказочных и ловят на себе восхищённые взгляды кавалеров. Окна в гостиной были распахнуты, теплый летний день пробирался в комнату сладкой негой сквозь колыхающиеся шторы. Лёгкая прохлада знойного ветерка колыхала две прядки закрученных волос у ее лица. Сначала одну, затем вторую. Какой день был чудесный! Она коротала время до отбытия за роялем. Такой радостью для нее была минутка одиночества, что Анна Львовна ей так великодушно одолжила. Комната наполненна музыкой, из-под пальчиков умелых так резво вылетают ноты, складываясь в спокойную нежную мелодию. Кисти расслабленные, прямо как ее учил преподаватель. Спинка прямая, она даже не старается. Растворяясь в моменте, в ласковом мгновении. Музыка так прекрасно гармонировала с летним жарким полуднем, придавая ему небольшую воздушную лёгкость. И так душа от этого радовалась, что отражалась на ее лице улыбкой радушной. Она так любила современных композиторов, она возносила их творчество над различным популярными романсами. Шуберт, Шуман, Бетховен, Шопен. За этими людьми, по ее мнению, все будущее музыки. Мелодия обволакивала сердце и успокаивала встревоженную душу. А пальцы все без остановки невесомостью окутанные, летали по клавишам чёрно-белым. – Ноктюрн, опус 9, номер второй. Шопен. Музыка оборвалась на единственной фальшивой ноте, по неосторожности от неожиданности нажатой. Голос проник в ее личный мирок, и затрепетали стены вокруг. Григорий Петрович стоял в проходе гостиной и молча наблюдал. Легкий голубой костюм, который он носил в такую жаркую погоду молодил его, и хоть немного освежал его мрачный образ. Он не хотел нарушать столь чудесное мгновение, ее личико было таким умиротворённый в этот момент, что она от комфортности случая прикрывала глаза. Играя знакомую ему мелодию, она казалась ему такой не подходящей для этого места, такой лишней, не из мира сего. Почему я не могу перестать о тебе думать? Она обернулась неловко к нему, все ещё сидя за роялем, только руки сложила покорно на коленях. Глянула на него удивлённо и отвернулась снова тотчас. "Он знает Шопена?" – только и звучало в ее голове. Был для нее Григорий Петрович неразгаданной загадкой, все с дня прибытия своего он показался ей таким неоднозначным. По глазам она видела что смешана в нем и скверна и правда, но не могла его она понять. А она как и все обычные люди, боялась того чего не понимала. Но видела, что Крестная в нем души не чаяла, и вместе с матушкой своей божьей она также о его возвращении переживала, и радовалась прибытию. Да только не уходил с головы ее тот визит его ночной нежданный, и первый в жизни поцелуй с ее губ так беспощадно сорванный. А потом извинялся перед ней целый день за это, говорил ей так вежливо и пылко. – Прошу прощения, не хотел вас прерывать. Вы так прелестно играли, Китти. Залилась она пунцовой краской и совсем беззвучно головой в ответ благодарно кивнула. Он подошёл к ней ближе и присел на изящное вышитое дивными узорами канапе. – Как погодка тебе сегодняшняя, чудесна, не так ли? Она невольно взглянула в распахнутые окна и двери выводящие в сад, и на секунду снова ее успокоила картина любимого денька, столь ясного и многообещающего. – Да. На ее лбу пропала напряжённая складка, и тень улыбки снова проступала на лице. Он глядел на нее и сам в ответ улыбнулся. Какая все-таки нежная ее красота. Такая неуловимая, скрываемая за опущенною головою зачем-то. А эти тонкие черты лица, что так манили его своей бархатистой хрупкостью. Что со мной? – Сыграй-ка мне что-нибудь, Китти! Она взглянула на него, ловя его загадочную улыбку и искры в глазах. Поёжилась она от взгляда его, а свой снова поспешила перевести. Теперь на ноты смотрела. – Что бы Вам хотелось? Спросила тихонько, не в силах перечить. – Подай-ка мне ноты, посмотрим что тут есть. Она молча выполнила просьбу, поднялась и взяла стопочку нот, так любезно купленных Анной Львовной для своей воспитанницы. Он задержал ее руку на мгновение когда она протянула ему листы бумаги, и с изучением наблюдал, как она замерла и наконец-то взглядом с ним обменялась. Застыли на несколько секунд, а показалось что на вечность. – Спасибо. Он выпустил кисть ее из своей ладони, перехватив шуршащие листы. На коже осталось ещё тепло его ладони, такое неправильное, такое чужое. Она молча стояла над ним, пока тот изучал листы с лёгким пренебрежением. Вдруг остановился и в лице поменялся, взял в руки лист выделявшиеся из всех остальных, пожелтевшей от старости, с краями обтрепанными. – Эту давай. – Дебюсси? – переспросила с опаской. – Claire De Lune. – Лунный свет. В унисон произнесли они. Он ухмыльнулся, а она стеснительно глаза в ответ в пол опустила. Ее любимая сюита. Из рук его молча листок взяла, и заняла заново свое место за клавишами. Лёгкое, невесомое начало, так сладко наполняло комнату. Налет незаметной печали, и чарующая магия нежной радости. Эта музыка была ей так по душе. Говорила мелодия тысячами слов, которых просто не существует, которых не найти, нужно просто послушать. Как она восхищалась, тем как сочитание баса и альта, нот и аккордов рождали такое невероятное ощущение, что дарила музыка. Что могла исцелить самое израненное сердце. Она играла, но все никак не могла погрузится в мелодию, все чувствовала на себе взгляд его отвлекающий, он улыбался как-то непонятно. И рассматривал ее, смотрел на ее руки в воздухе летающие, на эмоцию ее сосредоточенную, на слегка приоткрытый рот, что вдыхал теплый летний воздух. И на то, как она покачивалась в такт музыке совсем изредка. Он на секунду прикрыл глаза, отдавая дань седой ностальгии, что накрыла его в этот момент. Матушка всегда играла ему эту сюиту в юношестве и детстве. Уже почти доиграла, кульминация идёт на спад, и медленно утихает на последней октаве. Часы пробили время. Она взглянула, совсем скоро выезжать. Ох, как не терпится ей! – Григорий Петрович? От ее голоса он открыл глаза. И заметил на себе несвойственный ей взгляд, совсем не напуганный, не безразличный и не отстраненный. Она смотрела на него с любопытством. – Да? – А, что же вы все ещё не собираетесь на сегодняшний бал? Ах, да... Она лишний раз ему напомнила, и улыбка на его лице медленно угасла. Не было желания у него туда ехать. По началу конечно это было заманчивым предложением. Но подумав о встречи с бывшими военными товарищами, он сразу передумал. Да и что ему теперь до танцев и веселья? Раньше – заветный кавалер и знатный ловелас, не пропускал ни одного званого вечера, кружился с барышнями изящными в танцах всю ночь напролет. А что сейчас он может, когда ходить еле выходит? Да только это бы он ещё пережил, только лишние глаза ему до сих пор совесть морочат, и до конца жизни своей честной он будет глаза эти чужые искать, что застали его в момент самой постыдной слабости в жизни. – Нечего мне там делать. Я бывал на лучших приемах Петербурга, Киева и Москвы, ну а это Нежинское сборище уж точно сложно назвать балом. Он посмотрел на нее недовольно, и увидел в ее глазах все ту же заинтересованность. Видел, что глаза у нее горели от мысли о балах, понял, что сама она не видела и даже такого. Ох уж эти женщины, что крепостные, что дворянки... – Да и какой прок от меня там будет теперь. Он специально приметил, на ногу свою раненую взгляд переводя, смотря на нее теперь изподлобья, высматривая все так желаную перемену эмоций в ней, хоть каплю внимания добровольного. И увидел. Вздохнула она легонько. И слабо улыбнулась, на удивление продолжая на него смотреть. – Мне очень жаль, Григорий Петрович. Он пытался не заухмыляться в ответ на ее слова. – Но вам бы следовало пойти. Ведь вы герой. Люди должны знать героев в лицо. Его царапнули ее слова и он на мгновение в сторону глаза перевел. Он поднялся беря в руку трость, и подошёл к открытому окну с которого хоть еле заметный, но дул ветерок. – Это все конечно хорошо. Но зачем идти на бал, если даже не можешь вальсировать? Кажется она действительно была в хорошем расположении духа. Ведь день сегодня просто прекрасный, и всей своей юной глупой душой, ещё не израненной полностью, той которая ещё верит в надежду, она хотела, чтобы в такие дни каждый мог получить хоть небольшое, хоть мгновенное счастье, которое потом поможет переживать дни страшные и темные, которых намного больше, чем таких хороших как сегодня. Он стоял к ней спиной. А она подошла к нему немного волнуясь, но все же решилась. – С чего делать выводы, когда ещё даже не пробовали? Григ обернулся от окна, услышав ее голос так близко. А она тут стоит, совсем рядом, и сама пришла к нему ближе. Он даже не приказал. Она с преободряющей улыбкой, тряслась как осиновый лист, взяла у него из руки трость, отставив ее в сторону. Затем подняла руки в воздух, замирая в ожидании первой позиции вальса. Он посмотрел на нее и улыбнулся, ей показалось, что впервые без ехидности. Он без раздумий, почему-то, принял ее ход. Что я делаю? Сделал шаг ближе, и как подобает канонам одной рукой прикоснулся уверенно к ее спине, касаясь мягкой ткани цветочного платья, а второй рукой умостил ее ладонь в своей. Они близко стояли. И на секунду ему показалось, что она передумала, что дёрнулась она в его хватке и собиралась бежать в укрытие, испуганная душа. Но нет, ему только показалось. Он всего лишь начал ее вести. Шаг, приставка. Ее ладонь такая маленькая в его. – Раз, два, три. Раз, два, три. Она тихо шепчет так, чтобы слышали оба. Его рука на ее спине не даёт отстраниться от его груди. Она улыбается успеху, и тому, что она оказывается права – у него чудесно получается. Она рядом, и он вспоминает захлестывающее желание, странную необходимость, появившуюся после первой встречи. Она так хороша. Господи, как хороша! Ее волосы, щекочут ему нос, но он не против совершенно, а только вдыхает ее запах, старается незаметно. Она до неправильности хрупкая в его руках, такая маленькая ее фигура. Он чувствует маленькую ладонь у себя на плече, что даже почти не трясется от страха. Ее вздымающаяся от учащенного дыхания грудь прижата к нему, и она даже не убегает и не вырывается. И что мне делать теперь, зная какого это держать ее так близко? – Вот видите, а Вы переживали. Она до этого смотревшая все время под ноги, переводит взгляд на его лицо. И в этот момент они останавливаются. Она видела уже взгляд этот. Той ночью видела. Он словно смотрит сквозь нее и одновременно цепляется за каждую часть ее лица. Тело ее он все ещё к себе прижимает и ладонь ее сжимает до хруста в пальцах. Давно она уже не улыбается. А он даже не видит, не замечает. Дышать начинает тяжело ей прямо в лицо, и не слышит как она просит его отпустить. Толкается в грудь ему, а он уже держит ее двумя руками в охапке. Выпускает ее он всё-таки, а она отскочив смотрит на него ошарашенно. Вдруг нарушил кто-то стуком в дверь напряжение в комнате повисшее. – Там карету прислали. Просят Китти. – Да, сейчас я иду. – говорит она в ответ, стараясь тон держать максимально спокойным. Все смотрит на него и не может понять, неужели она его загадка, что все никак не могла разгадать?