Бескорыстная любовь

      Шёл 1897-й год, и Шерлок Холмс только что раскрыл дело об убийстве в Эбби-Грейндж — историю, которую я задокументировал некоторое время назад.       Причина, по которой эта история ещё не опубликована и, вероятно, никогда не покинет мою записную книжку — по крайней мере, при моей жизни — станет очевидной в ближайшее время.       Следует сказать, что, позволив капитану Крокеру и Мэри Фрейзер остаться на свободе несмотря на то, что они скрывали насильственное убийство, Холмс стал несколько замкнутым. Он был привычно задумчив, но в последнее время я замечал странную пустоту во взгляде его глубоко посаженных серых глаз, что чрезвычайно отличалось от постоянной работы мысли, которую я обычно читаю в них. Мне часто приходилось повторять его имя несколько раз, чтобы привлечь его внимание.       — Холмс?       Выйдя из транса, он удивленно посмотрел на меня.       — Да, Уотсон?       — Что-то случилось?       Его губы тронула мимолётная улыбка, и он отвернулся от меня и посмотрел в окно. Ещё несколько мгновений он молчал, дым из его трубки затуманивал лицо, словно скрывая его за густой вуалью.       — Вы хорошо знаете меня, мой дорогой доктор, — сказал он, опустив руку на кресло и барабаня пальцами по подлокотнику. — Может быть, вы могли бы применить мои методы и предположить, что повлияло на моё настроение?       Даже в свои самые мрачные дни он думал о том, как докопаться до сути.       — Ну, — начал я, — полагаю, поскольку в последние несколько дней у вас всё было хорошо, вас не донимала скучная рутина, то причина должна быть в нашем последнем деле.       Холмс снова горько улыбнулся. Затем он закрыл глаза.       — Почему вы, мой дорогой друг, считаете, что это дело меня тревожит?       — Ну, я подумал, что это довольно очевидно; должно быть, вас беспокоит, что вы поставили собственное мнение выше закона.       Он нахмурился.       — Нет, Уотсон, осмелюсь сказать, я почти никогда не подвергаю сомнению свои собственные решения, поскольку они, как правило, верны. Нет, что-то ещё повлияло на меня.       — Что же тогда?       Холмс нетерпеливо вскочил и приблизился к окну. Он не ответил мне, позволив воцариться молчанию. Это не было чем-то неожиданным: за все годы знакомства с моим спутником я обнаружил, что молчание для него бесценно. Он нуждался в нём так же часто, как он нуждался в городском шуме, приключениях и музыке — но между ними всегда были наши самые тихие моменты.       — Моё беспокойство возникло из-за того, как наш друг, капитан Крокер, описал свою любовь к мисс Фрейзер.       Я удивленно посмотрел на него. Он редко говорил о страстях и нежности, и когда ему приходилось затрагивать эту тему, он делал это с большой неохотой.       — Что именно в этом описании встревожило вас? — спросил я.       — Как это самоотверженно, — просто сказал он. — Он сказал нам, что доволен тем, что просто является ее другом, пока она счастлива. Это удивительно самоотверженный тип любви, не так ли, Уотсон? И весьма редкий.       — Да, да, я вполне согласен, — сказал я, будучи рад услышать, как он говорил об этом в такой сострадательной манере. — Лучший тип любви, я бы сказал.       Холмс коротко кивнул, его глаза все еще были устремлены на улицу. Думаю, что он не хотел, чтобы в тот момент я видел выражение его лица, но я мог представить, как его выразительные губы сжались, а затем сложились в мягкую улыбку, а в глазах замерцали тёплые искры.       — Вы счастливы, Уотсон? — наконец спросил он.       Вопрос застал меня врасплох, но этот человек всегда удивлял меня. Он снова посмотрел на меня, я встретился с ним взглядом и почувствовал, как что-то проходит между нами, что-то, чему я не могу дать название. Я чувствовал, что мы знали о некоторой связи между нами, которая была бесконечной и неразрывной. Ещё я думаю, что мы поняли это в тот момент больше, чем когда-либо. В те несколько секунд, когда он встретился со мной взглядом, я твёрдо знал, что сделаю всё для этого человека. Я бы последовал за ним до края земли, из-за него я вступил в бой с самой смертью, если бы мне пришлось. И у меня есть основания думать, что то же он знал и о себе.       — Да, Холмс, я счастлив, — сказал я, пораженный тем, насколько легко пришел ответ.       Холмс тихо улыбнулся:       — Хорошо. Это хорошо.       Он положил трубку, пересёк комнату, остановился рядом со мной и пристально, изучающе вгляделся в моё лицо.       — Спокойной ночи, мой дорогой Уотсон, — сказал он и исчез в своей комнате.       Я почувствовал тепло в груди, природу которого мне ещё предстояло понять.