Не молчи

Хорикава не знает, что ответить собеседнику, поэтому рассматривает свой обед. Цурумару-сан — мастер задавать неудобные вопросы. — Ну так что, Кунихиро-бо? Что ты думаешь о нашем капитане, он ведь хорош собой? — Цурумару-сан, вы меня смущаете, — честно отвечает он и поднимает взгляд от тарелки. — Эм-м? Прости тогда, — Цурумару-сан довольно щурится, улыбается лениво, потом наклоняется и поднимает одним пальцем его подбородок, брызжет золотом глаз. — Но капитан наш — человек прямой, если ты ещё не понял. И нечего тебе ходить вокруг да около. — Хм. Цурумару-сан отпускает его, откидывается на спинку стула и снова принимает сонный вид. «Старый дурак! Лишь бы поиздеваться!» — Хорикава непривычно для себя злится и поднимается из-за стола. — Прошу простить, Цурумару-сан, у меня много дел, надо идти. — Угу, — кивает тот, — беги, малыш Кунихиро. Хорикава поворачивается и слышит в спину: — Он сейчас в додзё, один. Смех Цурумару-сана преследует Хорикаву весь путь из столовой до своей комнаты. Ему надо охладить лицо, охладить мысли и хоть немного унять сердцебиение. Холодная вода льётся за ворот жёсткого воротничка рубашки, он приглаживает волосы и прижимает мокрую руку ко лбу. И зачем ему идти в додзё? Дел у него никаких к Кане-сану сейчас нет, а всё остальное не имеет смысла. Уже. Сейчас только и остаётся вспоминать начало их первой совместной миссии: ночёвки вдвоём в заброшенных сараях, грубоватую поддержку Кане-сана, подарок, тихий шёпот «Спи, нас это не касается» и ощущение, что он, Хорикава, нужен тому. А потом в их жизни случился Муцуноками. Взрыв, огонь, смесь ярости, шума и смеха. Капитана трясло от злости с самого его появления во втором отряде. Он выходил из себя за долю секунды от одного слова Муцуноками, терял лицо и орал на того так, что дрожала земля. Он влюбился — понял Хорикава, увидав, как капитан смотрит на Муцуноками, в очередной раз схватив того за грудки и объясняя, что он «сказочный идиот». Ещё Хорикава понял, что человеку вроде него нечего надеяться на внимание Кане-сана, когда рядом Муцуноками. Хорикаве всё труднее общаться с Кане-саном, замечать следы бессонных ночей на его лице по утрам. Точно такие же следы и у Муцуноками, только тот выглядит довольным, в отличие от мрачного капитана. Хорикава сжимает кулаки, заставляет себя заниматься делами и выкинуть из головы ненужные мысли. Это не должно мешать их общему делу. «Ты и так не самый полезный человек в отряде. Хочешь и дальше всё портить своими неуместными чувствами?» — ругает он сам себя. Он сидит на совещаниях, отвечает, если спрашивают его мнение, потом старается быстрее заняться повседневными делами или уйти к себе. Кане-сан иногда смотрит на него долгим взглядом, осуждающим, как кажется Хорикаве, но ничего не говорит. Кане-сан перестаёт носить свою ленту, волосы теперь свободной волной падают на плечи, одежду в Цитадели он тоже носит свободную — ему очень идёт этот слегка небрежный, расслабленный вид. Хорикава смотрит на него и мечтает отправиться на самую сложную и кровавую миссию. Но, как назло, выдаётся спокойный до тошноты месяц. — Изуминоками Канесада — самый красивый меч Цитадели! — подслушивает он как-то разговор двух новичков. — Согласен с тобой, братец. «Не смейте трепаться о нём». Они сталкиваются на берегу реки: Кане-сан сидит на большом камне, замечает Хорикаву, и тот не успевает скрыться, а убегать уже глупо. — Кунихиро, — зовёт он. Голос хриплый, грубый. — Пойди сюда. — Добрый день, Кане-сан, — Хорикава перекладывает из руки в руку корзинку со свежей рыбой. Кане-сан хмурится, глядя на него. — Что с тобой случилось, Кунихиро? — Ничего не случилось. Вы недовольны моей работой? — Ты стал убегать, только лишь увидев меня, замкнулся. Не хочешь служить такому капитану, как я? Верно? Хорикава смотрит на то, как ветер поднимает пряди волос у лица Кане-сана, на его нахмуренные брови. Смысл слов почти не доходит до сознания, кроме того, что на него злятся и им недовольны. — Простите, простите. Я постараюсь стать лучше. — Кунихиро-кун, а ну, посмотри на меня! Лицо Кане-сана очень близко, его руки трясут за плечи, и рыба из корзинки шлёпается прямо в траву. Хорикава следит взглядом за блестящей чешуёй и всё-таки поднимает глаза. Он не может сказать и слова, забывая дышать. Все это слишком, слишком для него. — Кане-сан, простите, — выдавливает он из себя. — Ты что, Кунихиро-кун, ты заболел? Не дрожи ты так, это же я. Кане-сан гладит его плечи, и Хорикава понимает, что сейчас в голос заревёт. — Я пойду, пожалуйста, можно? — шепчет бессвязно, отворачиваясь. — Успокойся, я не отпущу тебя, пока всё не расскажешь. Ты — важная часть моей… моего отряда, и я должен знать о тебе всё. В то, что тебя кто-то обидел, я не верю. Так в чём дело? — Кане-сан, вы… вы… Я не могу. — Всё-таки тебя обидел я? — Хорикаву снова встряхивают за плечи. — Не заставляйте меня говорить это. Я не посмею всё равно, — он закусывает губы и чувствует, как они мелко дрожат. Лицо Кане-сана становится усталым, плечи опускаются вниз, он убирает руки. — Не знаешь, Кунихиро-кун, людям так же бывает больно, когда их отвергают? Собирай свою рыбу и иди. Ветер продолжает трепать длинные тёмные пряди волос Кане-сана, солнце продолжает ярко светить, жизнь продолжается, вот только в голове Хорикавы всё переворачивается и всё вдруг меняется, обрушивается красками, звуками, как будто дышал до этого вполсилы. -А? Но? А Муцуноками-сан и вы, а я же думал… Он утыкается лбом в плечо Кане-сана и, кажется, всё-таки начинает реветь. Вечером он лежит в своей комнате, закатные лучи расцвечивают квадраты на татами, Хорикава впитывает в себя каждый миг своей новой жизни. — Кунихиро-кун, ты здесь? — слышит он. — Да, я здесь, капитан. — У меня к тебе дело, так что я захожу. Хорикава садится на пятки. Кане-сан усаживается напротив, он абсолютно спокоен и собран. — Мне нужно, чтобы ты сделал одну вещь, поручение, если точнее. — Хорошо, конечно, Кане-сан, — быстро говорит Хорикава. — Ага, — чуть вскидывает брови тот. — Принесёшь вот эту вещь к полуночи на крышу восточного павильона. — А-а? То есть, конечно, — Хорикава подставляет ладонь под чёрный, тяжёлый мешочек. — Я надеюсь на тебя. И не опаздывай, я буду ждать. — То есть, это что? Мы будем вдвоём? На крыше? Кане-сан поднимается и улыбается на прощание. — И никому ни слова.