1992

      Волны медленно обгладывали песчаный берег. Чаек не было; людей тоже.       Дезире неторопливо шел по хрустящим обломкам ракушек и вдыхал кисловатый запах киснущих на солнце водорослей и засохшей пены. В кармане лежал заботливо укутанный в фольгу бутерброд и вареное яйцо — еще теплое. Есть совсем не хотелось.       Однажды старик рассказал ему: если хочешь, чтобы твое желание исполнилось, напиши его на яйце, положи в ящик или коробку и закопай в земле — чтобы магия не испарилась на сонце. Старик часто рассказывал ему волшебные истории.       Облезлая надпись на облупившемся щите разрешала купаться, но было холодно, и желающих в этот вечер не находилось. Стоявший рядом мусорный бак был пуст — за пляжем регулярно ухаживали и содержали в чистоте. Дезире поднялся по скрипучим ступенькам в деревянную сторожку у самого берега, толкнул разбухшую от влаги дверь — не заперто. Внутри было темно и сыро, пахло гнилым деревом и солью, ржавые гвозди скрипели в старых досках. Сети, пара лопнувших весел, стопки доисторических выпусков газет и журналов — ничего, на что мог бы позариться случайный любитель что-нибудь стащить. В углу стоял пыльный ящик с инструментами, на полках — несколько небольших досок.       Чтож, можно приступать.       Выудив яйцо из кармана, Дезире аккуратно положил его на стол, на щель — чтоб не укатилось. Следом за ним — черный маркер, припасенный заранее. Со дна ящика с инструментами он извлек несколько гвоздей, молоток и маленькую пилу. Все это разложил на столе, решительно вздохнул и принялся за дело.       Через полтора час все было готово. На белом боку яйца красовалась черная надпись — короткая, одно лишь слово. Кривоватый, но аккуратно, почти любовно сколоченный ящик стоял в пыльных лучах заката. Мальчик опустил маленький клад на дно, заколотил крышку и вышел наружу, осторожно неся ящик на весу перед собой. Начинался прилив, и надо было торопиться.       Дезире повезло — чей-то ребенок строил песочный замок и оставил выкопанную в земле яму подходящих размеров. Он опустил ящик в землю и закопал. И лишь имя на матовой скорлупе грело сердце.