My light

Маленький Чонгук любил мечтать о прекрасном. Тянулся к светилу поздней ночью, пока все спали, купаясь в его холодном свете, любовно верил, что облака, большими гигантами проплывающие над крышами зданий, чутко наблюдают за ним и искренне любил дождь, считая его чем-то особенным, предназначенным только ему. Чонгук мечтал догнать все прекрасное, что овладевало его сердцем. Но никогда бы не смог, будучи по уши в грязи. Эта бессмысленная гонка сама по себе заставляла его чувствовать себя еще ниже. Луна светила для всех и он был последним, кто заслужил ее любви, - эти слова Чонгук вдалбливал себе в голову каждый раз, когда забывался снова. А потом он столкнулся со светом слишком близко. До дрожи в руках, до сбитого сердцебиения. Белые пушистые волосы, так похожие на июльский пух, розовые губы, тонкие запястья, теплый взгляд. Он чисто по-ребячески таял, по-юношески не мог оторвать взгляда. Юнги всегда разговаривал с ним мягко, просто. Не раздумывая над тем, что говорит и как выглядит, он был откровенным. Чонгук навсегда запомнил ощущение его теплой ладони в своей, его крепкую хватку, его пальцы, путающиеся в волосах. Юнги не боялся показать своих чувств - он краснел, когда ему делали комплименты, улыбался, когда был счастлив, пугался, когда был напуган, злился, когда был разозлен. И это открыло Чонгуку новый мир, потому как сам он связь между чувствами и телом усиленно глушил. Всегда думал, что так правильно. А потом Юнги поцеловал его. Они тогда сидели дома и подбирали аккорды на гитаре. За окном шумел ливень. Кажется, из всех воспоминаний, это - самое неоднозначное. Чонгук тогда неловко замер, почувствовав чужие губы на своих. Запах тела Юнги кружил голову и он не на шутку испугался, что может потеряться. В пространстве, в себе, в его руках. Юнги взял гитару из его рук, бережно отложил в сторону и прильнул снова. Они завалились на диван. Все, что Чонгук чувствовал - губы Юнги на своих и его теплые руки, все, что Чонгук слышал - их сбитое дыхание, смущающие звуки и громче всего - собственное сердцебиение. Он потерялся. Он наслаждался. Он купался в эйфории, Юнги утягивал его за собой. А потом словно водой окатило. "Это неправильно" - почти вопило в голове. Он не должен чувствовать такое к Юнги, он не имеет права прикасаться к нему, он не заслуживает его любви. Чонгук распахинул глаза, отползая к краю дивана. Он и сейчас не понимает, что тогда произошло. Словно все его страхи, мысли и кошмары решили выползти на свет. Тщательно скрываемые, спрятанные в самый темный шкаф. Собственные руки казались черными, он сам весь будто был пропитан смрадом. В зеркале увидел чудовище, - не величественное и пугающее, а жалкое и отвратительное, жадное до чужого тепла. Юнги наблюдал за ним с непониманием, а когда потянулся рукой, Чонгук шарахнулся от него, как от огня. Неужели он не видит? Не чувствует этой вони? Не боится испачкаться? Верно, он слишком прекрасен, чтобы видеть все это. Чонгук смутно помнит, как оказался на улице. Простоял под ливнем, намочив все, что только можно, а потом уселся под козырьком подъездной двери, с отвращением вытирая слезы. На руки смотреть было страшно. Думать было страшно. Юнги, конечно же, вскоре вышел следом. Сел рядом зачем-то. Чонгук видел его беспокойство по подрагивающим пальцам, беспокойным взглядам. Внутри бушевала буря. Он слишком грязен. Чонгук вспоминает, как начал избегать парня. Глупо, конечно. Почувствовал всю глупость, когда Юнги пришел к нему домой - уставший и потухший, - спрашивал, что сделал не так. Ничего, черт возьми. Чонгук, конечно, мог рассказать ему всю правду, но эти проблемы - слишком личное. Все личное может спугнуть, вызвать отвращение. Эгоистично нагружать ими других людей. Да и как это сделать? "Юнги, я ненавижу себя и я не достоин такого, как ты, мне очень жаль, что ты связался со мной, прости меня за все!". Чонгук все равно боялся открываться настолько. Он сделал иначе - заверил Юнги в том, что его вины здесь нет, на вопросы ответил, что просто нехорошо себя чувствовал, спрятал глупые мысли снова, прикрыл маской спокойствия. Как долго проживет эта конструкция?

***

Услышав хриплое "спокойной ночи", Чонгук наконец сел за уроки, но сосредоточиться не мог. Мысли были заняты другим. Чем он думал, когда решил встречаться с тем, кому удосужилось стать его объектом обожествления? Он ведь действительно обожествляет - идеализирует, восхваляет, пусть и признать это тяжело. Почему так беспечно отдался чувствам? Когда стал таким грязным -его мысли, действия, слова? Любые попытки вырваться из этого бесконечного круга, притворившись белой птицей, заканчиваются болезненным падением. Чонгук не замечает, как комкает лист тетради. А когда замечает, рвет его. Потом рвет всю тетрадь, другую. Конспекты, формулы, учеба - это такая бессмыслица, когда ты не можешь понять самого себя. Злость поднимается бурей, сдавливает грудную клетку до боли. Он задыхается, но никто этого не видит, никому нет дела. Невыносимо хочется ударить что нибудь - стену, человека, себя. Себя, отличная идея. - Ты сделал уроки? Чонгук стискивает челюсти, его почти трясет. - Отстань. В ответ тишина, он не оборачивается, перед глазами мерцает. Мать молча уходит, даже не хлопнув дверью, не прикрикнув. От этого еще больнее. О том, больно ли маме, он старается не думать. Она, наверное, когда нибудь уйдет навсегда. Оставит больного его с больным отцом, жалких и ни на что неспособных. Может, так она станет счастливее, свободнее. Да. Определенно. Чонгук ложится в кровать, так и не открыв учебники. Стыд не проспишь, но его можно хотя бы избежать. Как и избежать приступа, который, к счастью, на сей раз ограничивается лишь мокрой подушкой. Потом наступает долгожданная пустота. Не та, что накрывает темнотой, съедает изнутри и свербит в груди. Равнодушная, спокойная пустота. Он надевает наушники и молча наблюдает за синим загадочным светом, проникшем в комнату. Во сне ему видится Юнги - как всегда трепетный и нежный, светлый и простой. Юнги, которого он никогда не заслужит.