Циркуляция

Запах морской волны и вулканического пепла. Он снился мне сегодня, и после пробуждения я долго лежала и думала об этом. Я касалась его кончиками пальцев и чувствовала, как он противно забивает ноздри, щекоча изнутри едким запахом. Я думала, что так не бывает. Чтобы такие непохожие вещи сочетались друг с другом, обмениваясь энергией и вливая потоки раскалённого огня и ледяной воды в своё нутро. Я думала... Все сидят в столовой, занятые едой. Я ёрзаю на стуле, бросая на Закуро короткие, призывные взгляды. - Чего ты постоянно пялишься на меня? Где-то внутри тоскливо сжимается желудок. Я бегу по коридору, слепо тыкаясь в закрытые двери и, не дойдя, до унитаза, блюю на полу. Босые пятки упираются в ледяной кафель, а длинные патлы подметают то, что недавно было ужином. Я смотрю в зеркало на размазанные по детской майке слюни и рвоту. На ней нарисован улыбающийся кальмар. Я подкладываю под платье вату. Она вываливается, рассыпаясь постыдным белым ковром под ногами, а я снова собираю её и заталкиваю в место между тоскливо висящей тканью одежды и двумя выступающими сосками. В коридоре пусто, но из его комнаты тянет сигаретами. Я снова шлёпаю ногами, неловко заминаясь прямо перед дверью, уже повернув в обратном направлении. - Почему ты всегда шляешься в этом месте? Тебе мало других? - Где хочу там и хожу, придурок, - разворачиваюсь, а потом быстро-быстро ухожу, шурша складками ненавистного платья и ватой. Я стою в куче трупов, которая продолжает пополняться с разных сторон. Вспышки света и дикий рёв животных доносятся отовсюду, а у меня подкашиваются ноги. На моих руках уже застывшие пятна крови, которая (я точно знаю) была чужой. Но вот по ногам течёт тёплая и липкая струя, окропляя землю и оставаясь на едва полнеющих ляжках. Меня ранили? Всё внутри болезненно пульсирует, вместе с этой кровью как будто выходят маленькие частицы меня. Я в истерике припадаю к мёртвым и с безумным остервенением дроблю их пустые черепа. Кто сделал это со мной? Взявшийся из ниоткуда Кикё поспешно накидывает на меня фирменный чёрный балахон, скрадывающий голые ноги и плечи. Я безуспешно пытаюсь попасть ему по лицу, чтобы он отпустил меня, разомкнул свои вездесущие руки и дал мне открыть как можно больше костяных челюстей. - Они должны ответить за то, что сделали, Кикё, они должны. Я лежу в своей комнате, завернувшись в плед, с непривычно большим числом элементов одежды. Между ног напихано бесчисленное количество подручных тряпок, уже пропитавшихся слизью и кровью. Я подтягиваю колени к груди и скулю, как побитый зверь. На сегодня меня изолировали от всех заданий, а мои, так называемые товарищи, шарахались от меня как от чумной. Кикё сказал, что это важный день, потому что я наконец стала девушкой. А Закуро сказал, что я просто психованная дура. Я впиваюсь ногтями в кожу ладоней, чтобы не выть от боли и несправедливости. В период послеобеденного безделья Закуро и Кикё лениво перекидываются картами. Я, завернувшись в полотенце, иду по направлению к своему стеклянному аквариуму. - Чего, селёдка, наконец приодеться решила, - Закуро цинично хохочет, глядя, как я скидываю полотенце и погружаюсь в воду в дурацком тряпичном купальнике. Я проглатываю эту шпильку, позволяя воде захватить мои мысли и чувства. Но привычного контакта не случается. Свободный поток натыкается на эти нелепые тряпки, в которые я закована как в цепи. Со злости я стучу рукой по стеклу, чувствуя, как оно леденеет и трескается. - Блюбелл, вести себя так безответственно. Я кручу обнажённым задом перед зеркалом, не зная, с какой стороны подступиться к проблеме. Волосы струятся до самых бёдер, прикрывая постепенно округляющуюся грудь. Я не боюсь её, но взгляд Кикё меня настораживает. - Теперь ты должна начинать носить одежду. Ходить голой дальше просто неприлично. - Я не буду. Кикё демонстрирует мне нелепые лоскуты купальника, который теперь вменялся мне в обязанность. - Убери от меня это дерьмо, - я зло отмахиваюсь от везде-сующего-свой-нос надзирателя. - Ты должна придерживаться правил, Блюбелл, ты часть команды. - В гробу я видала эту команду. В комнате щёлкает замок, и я остаюсь наедине с ненавистной одеждой. - Какого хера я не могу пойти и удушить эту сопливую дуру. Я сижу на полу, наблюдая, как затопленный водой зал убирает прислуга. Насквозь промокший Закуро матом орёт в ухо Кикё, лицо которого напоминает мешанину диких ярких красок. Все его тени расплылись, а волосы потеряли тщательно фиксируемый объём. Он выглядит невозмутимым, хотя жилка на его виске пульсирует. Я не поднимаю головы и фокусирую взгляд на каплях, стекающих по коленям. Вода напоминает липкую кровь, растекающуюся по мне каждый месяц, и удушающе злые слёзы подкатывают к моему горлу. Почему всё так, а не по-прежнему. Я лежу в комнате с плотно запахнутыми чёрными занавесками. Из лёгких то и дело доносятся душераздирающие хрипы, и я ежеминутно отхаркиваю мокроту с кровью. Всё тело трясётся как в лихорадке. Разбитый мной градусник последний раз показывал температуру за 40 °C. Но страшно не сдохнуть тут от инфекции, а страшно, что рядом никто не вздыхает, не убирает липкие волосы с потного лба и не пытается всунуть в рот ложку супа. Кикё не появлялся в штабе уже несколько дней, и как бы я не протестовала против его заботы, сейчас его дико не хватало. Дейзи хватило только на то, чтобы сделать комнату непроницаемой для света, потому что так, конечно же, будет проще и драматичнее умереть. Он сам бы очень хотел это сделать и поэтому с интересом посмотрит, выйдет ли у меня этот фокус. Меня сотрясают рвотные позывы, но я держусь от того, чтобы не наблевать на пол. Нельзя умирать, захлебнувшись своей рвотой. Не ради этого я сейчас здесь. Сухость больно режет слизистую горла. На языке чувствуются порывы подступающей волны рвотных масс, и я дрожу, боясь шевельнуться, чтобы они не вылились на кровать. Я бы хотела заплакать, но жидкости совсем не осталось, и у меня получается только жалкий истеричный всхлип. Я выдыхаю жар и вирусы в атмосферу и вижу, как они плывут по комнате, не находя выхода. Они сталкиваются друг с другом, такие изящные и простые, образуя новые яркие сочетания молекул. Среди тошного чёрного бреда высвечивается красное пятно. Оно приходит и приносит с собой грязные, грубые слова, удушливый запах, а потом и спасительную прохладу и мёртвый сон. Я плыву по дорожке, оставляя волнующиеся круги в стоячей хлорированной воде. Она расходится, уступая мне место, потому что знает, что по-другому невозможно. Это последний тренировочный заплыв перед завтрашними соревнованиями, и я намерена утереть нос всем, кто ещё сомневается, что "золото" будет моим. Мои пальцы касаются бортика, на котором я знаю каждую выбоину, быстрее самого дерзкого выскочки нашей команды. Я спиной чувствую его прожигающий ненавистью взгляд и с восторгом оглашаю зал победным воплем. - Никто, кроме меня, не сделает это так же. Мой взгляд горит спортивным азартом, и я, расправив плечи, гордо ухожу в раздевалку. Мне всего десять, а кто в этом возрасте может обогнать парня, которому вот-вот стукнет тринадцать. Это его последние соревнования в группе, и я мечтательно думаю о том, как вырву первое место у него из-под носа. Я выхожу из душевой комнаты последней и вижу, что он поджидает меня на выходе. - Это место только для девочек. Ты что, потерялся от расстройства? - я плотнее кутаюсь в полотенце, хотя и не боюсь его мальчишеских провокаций. - Ты хорошо плавала сегодня, да? - И также хорошо сделаю это завтра, - я с вызовом смотрю на соперника, по лицу которого бродят какие-то непонятные для меня чувства. Он приближается ко мне так близко, что я вижу впадину на его выступающих ключицах и чувствую запах хлора, смешанный с разящим мужским дезодорантом. Я не успеваю понять, как полотенце оказывается на мокром полу, а он больно хватает меня за шею и засовывает в рот свой влажный теплый язык. Что-то большое и мокрое лежит на моём лице, собираясь в складки, и мешая дышать. Я скидываю ткань дрожащей рукой и понимаю, что это было махровое полотенце, пропитавшееся солёной морской водой. Я нервно облизываю сухие губы, похожие на наждачную бумагу. На моей ночной рубашке угадываются застывшие кровяные пятна, а на запястьях рук светятся фиолетовые браслеты свежих кровоподтёков. Я откидываю плотное, душное одеяло, под которым лежала последние несколько часов. В комнате очень темно, а кисти чёрных занавесок треплет едва пробивающийся в комнату ночной ветер. Я испытываю жизненно важную потребность выйти на воздух, чтобы просто подышать. Неверные ноги несут меня к двери, за которой, привалившись к стене, лежит Закуро. От неожиданности я едва не вскрикиваю, хотя вместо крика у меня получилось бы скорее какое-то хриплое шипение. Закуро прерывает свой виртуозный храп и через несколько секунд разлепляет тяжёлые веки. Мы смотрим друг на друга, стоя в тёмном коридоре, чувствуя себя не больше, чем бесплотные лунные тени. - Я думала, меня все бросили. - Я думаю, Бьякуран-сан не обрадуется, если ему придётся искать ещё одну дурную девку на роль Хранителя кольца. Я неопределённо пожимаю плечами, не в силах размышлять о Бьякуране. Он просто оставил меня здесь. Как оставил на поле боя Генкеши, у которого сквозь внутренние органы прорасли облачные цветы, дробя кости и сухожилия. А всё потому что он больше не нужен. После этого я ещё долго не могла спать без кошмаров и заглядывать в глаза Кикё. Мой Бог перестал существовать для меня в этот момент и стал просто человеком с грязной тёмной душонкой. - Почему ты здесь? - Хотел убедиться, что ты там не померла после инъекции. - И уснул под дверью? - Много вопросов для воскресшей из мёртвых, сопля. Мы ещё немного стоим в тишине, слушая мерный стук часов, прежде, чем я решаюсь сказать. - Хочу выйти на воздух. - Там мокро, - вижу, как Закуро поёжился на полу. - Мне не страшно. - Если ты опять подхватишь какую-нибудь дрянь, даже не надейся, что я приду лечить тебя. Я убегаю на улицу в не по размеру большой мужской майке и с босыми ногами, предварительно показав Закуро средний палец. Я лежу в кровати Закуро, пружиня на жёстком старом матрасе и рассказывая истории из другой жизни. Он много слушает, мало говорит и беспрерывно курит. Всю комнату уже заволокло этим противным запахом сигарет, но я привыкла и в какой-то момент даже прошу попробовать. - Ты ещё слишком мелкая, чтобы курить, - он отмахивается от меня с видом человека, которому надоело всё на свете. - Я надоела тебе? Он колеблется перед ответом. Я пересаживаюсь поближе и бесхитростно вынимаю сигарету из его пальцев. Он смотрит на мою наглую выходку настороженно, но довольно снисходительно. - Скажи, что будет, если смешать огонь и воду? - Так не бывает, бестолочь, - он тянется к моей руке с зажжённой сигаретой, с которой пепел осыпается на древнее как мир покрывало. - Мне это снилось много отливов назад. - Что именно? - Вулканический пепел, осаждающийся на морской воде. Он был таким отстранённо серым и падал бесконечным потоком на мечущийся океан. И с сигареты тоже падает пепел, осыпаясь на мои заострённые колени. Я смеюсь и делаю первую затяжку. Последние месяцы всё, что происходит в нашей жизни, сводится к жестоким столкновениям и убийствам. Я не против этого, но в голове свербит непрошеная мысль о бессмысленности происходящего. Бьякуран медленно теряет свой пьедестал и всё больше становится похож на безумца. Я сижу на старой заброшке в каком-то богом забытом японском городе и болтаю ногами с разноцветными кроссовками. Они все промокли, пока я шла сюда, пробираясь через разливающиеся лужи и размякшую грязь. Я шарю по карманам джинс с нашивкой в виде капель дождя. В переднем находится сигарета, которую я стрельнула у кого-то из местных, в заднем должна быть зажигалка, которой там не оказывается. Я обречённо закатываю глаза и верчу незадачливую сигарету в руках. Пламя Дождя, конечно, не подойдёт для того, чтобы её зажечь. Сегодня, тринадцать лет назад, таким же хмурым и равнодушно холодным вечером я появилась на свет. В другом мире, правда, но это ничего. Я, кажется, должна быть благодарна за то, что не осталась там выброшенной на берег рыбой со сломаным хребтом. Но вместо эйфоричной радости я испытываю тупое опустошение при мысли о том, что до сих пор жива. Последние события показывают, что эта жизнь скорее дурная привычка, чем возможность свободного полёта. В пылу сражения я не замечаю, как вражеское пламя рассекает мне половину лица от глаза до подбородка. Только когда рот заливает горячая кровь, я с удивлением отмечаю глубину пореза. Я сражаюсь грубо, но небрежно. Отвечаю атакой, замедляющей циркуляцию жидкости в организме, но не смотрю, была ли она успешна. Уворачиваюсь от ударов, но делаю это в последние секунды, словно тело, по инерции стремящееся к жизни, само спасает меня. Мысли мои не на поле битвы. Они где-то в тёмной комнате с чёрными занавесками, где я горстями жру украденные таблетки, чтобы заснуть и не возвращаться сюда. А потом иду на обед как ни в чём не бывало, потому что организму Хранителя кольца всё ни по чём. Я отделываюсь только рвотой. Настолько не принадлежу сама себе, что даже сдохнуть не могу без ведома Бьякурана. - Ты чего сидишь здесь, мелочь? Я вскидываю голову и вижу взявшегося из ниоткуда Закуро. - Подглядываешь? Он фыркает, и в его реакции угадывается «было бы за чем». - Зажги, - я протягиваю Закуро талантливо найденную сигарету. - Кончай этим баловаться, дурная твоя башка. - Давай, не выпендривайся. Сделай хоть что-то полезное в этой бессмысленной жизни. Он грубо выдёргивает мою добычу из рук и с мрачным выражением лица сжигает сигарету красным пламенем. Я меланхолично отмечаю: - Перестарался. - Ты не понимаешь, что это недетские игрушки? У меня нет сил спорить, и я просто ложусь спиной на бетонный пол, куда уже никогда не ступит нога человека. Убийственно холодный. - Я с тобой разговариваю, малявка, - Закуро нетерпеливо дёргает меня за руку, чтобы привести в исходное положение. Смертельно горячий. - Да отвали ты от меня, - я пытаюсь вырвать свою ладонь из его животной хватки. - Хватит мораль читать, ты мне не указ. - А кто ещё тебе скажет о том, что после твоих демонстративных выходок роль Хранителя кольца опять будет свободна. И Бьякурану.. - Пошёл он к чёрту, - я говорю это так резко, что Закуро от неожиданности разжимает пальцы. - Пропади пропадом этот самовлюблённый маньяк с комплексом Бога. Закуро ошарашено смотрит на меня, а я ухожу, лишь бы скорее сбежать от этого всего. - И хватит уже прикрываться Бьякураном. - Это конец? Я возвожу глаза к выбеленному потолку, на котором звёздная россыпь оставляет свою печать. В доме так темно, но комната полнится этим ночным светом. Рядом со мной, в темноте, сидит Закуро, который неопределённо пожимает плечами. Его руку пересекает свежая рана, полученная от стилета варийского офицера. А потом он вонзил его в место, на котором последний раз стоял Бькуран. Наш Бог исчез. Растворился в Небесном пламени Савады Тсунаёши. А вместе с ним исчезли и мы. Наши кольца отобрали, а жалкие жизни сохранили. Мы все вернулись на базу, кроме Торикабуто, который в момент поражения растворился в воздухе так, словно его и не существовало. Иногда я думаю, что существование нас всех – какая-то дурацкая шутка. Мне не хотелось ни с кем говорить, и я просто слонялась по пустому особняку, пока не очутилась у комнаты Закуро. Я вошла к нему на цыпочках и почти не дыша, но он, конечно, всё слышал. - Закрой дверь. Я послушно довожу ручку до знакомого щелчка, и мы уже оказываемся отрезаны от всего мира несколькими сантиметрами древесины. Я по-хозяйски забираюсь в кровать Закуро и накрываюсь древним как мир пледом, не в силах что-то сказать. Сложно оценить, сколько часов проходит, прежде чем мне удаётся как-то собрать мысли. Он сидит всё это время рядом, и глаза его смотрят в пустоту. Никто не задаёт вопросов о будущем, потому что это слишком тонкий лёд, по которому не хочется ходить. - Ты сильно ранен? - я думаю о том, что спрашиваю это скорее, чтобы сгладить молчание. К своему удивлению, я слышу в ответ сдавленное шипение и что-то о том, что Пламя Урагана адски опасное дерьмо. Я свешиваюсь с кровати, чтобы коснуться руки Закуро. Его мышцы напряжены, и я провожу по ним кончиками пальцев, используя все свои силы, что успокоить боль. Я, конечно, не Дейзи, но даже это неплохо. Особенно теперь, когда мы так растеряно и слепо мечемся в разные стороны. Закуро расслабленно выдыхает, и в этот момент его бледное лицо начинает возвращать естественный цвет. - Это твои остатки пламени? Я киваю и в этот момент непроизвольно прислоняюсь головой к его здоровому плечу. В мире, когда за бортом нет ничего, кроме яростно бушующего шторма, полезно иметь твёрдую опору под ногами, чтобы не сойти с ума. Закуро переводит взгляд на меня, и в его глазах я вижу падающие хлопья серого вулканического пепла. Утро застаёт нас только ближе к полудню. Оно бесстыдно проникает за занавески, принося с собой невыносимую тяжесть нового дня. Я закрываю глаза, лишь бы не вступать в этот совершенно незнакомый мир, на развалинах которого теперь придётся жить. Ещё хотя бы минуту. Рядом ворочается Закуро, дыхание которого я отчётливо ощущаю на своём плече. Я не позволяю себе будить его, потому что это было бы слишком жестоко. Тысячу раз мимо проносился вопрос: «Что с нами будет?», и его эхо гулко звучало в пустой голове. - Теперь мы сами по себе, правда? Он смотрит на меня ясными и непривычно выразительными глазами. Что с нами случилось, если мы теперь не похожи на самих себя. - Что правда, то правда, мелочь. Закуро усмехается, изображая свой обычный самоуверенный оскал. Вот только теперь это был совсем другой человек. Ночь и день. Дождь и Ураган. Всё смешалось в момент, когда рухнуло Небо. Но всё живое в природе никуда не исчезает. И если одно место освобождается, его обязательно займёт что-то другое. Наши пальцы переплетаются. Так происходит циркуляция.