Раньше, чем я опомнюсь.

Давиду казалось, что он всегда будет один. Когда ему было шесть лет, он впервые увидел мертвеца. Конечно, он понял, что видит мёртвых не сразу. Для него-то призраки были живее всех живых, может, только немного блеклыми, словно из их лиц забрали все краски. Давиду хотелось рассказать о том, что он видит, каждому, кого знал. Позже родители постарались над тем, чтобы убедить его в том, что у него слишком живое воображение и всё, что он видит не по-настоящему, говорили, что это глупости и баловство, а потом, когда Давид стал немного старше, мать отвела его к психологу. В тринадцать лет он железно уяснил, что о таких вещах лучше молчать. Давид рос замкнутым малым, другие дети его сторонились, некоторые даже побаивались, но у него, как и любого в этом мире ребёнка, было большое желание иметь хотя бы одного настоящего друга. Живого друга. И когда-нибудь рассказать ему свой самый большой секрет. Не только призраки следовали за ним повсюду, однажды Давиду не повезло встретиться с настоящим злом. Духи были, по большей части, безобидными, они жаждали внимания, им хотелось быть услышанными, и Давид по возможности говорил с ними, объяснял, почему остальные люди их больше не видят. Но были и другие существа. Давид называл их демонами, потому что, на самом деле, не знал, кто они такие. Некоторые из них выглядели отвратительно, словно персонажи самых жутких хорроров, другие же были вполне человекопободными и даже красивыми, но всем демонам нужно было только одно: они пытались его убить. И, нет, не так как убивают пули или наркотики, совсем нет. У всех были свои методы и ухищрения, они действовали деликатно, обманом или соблазном, пытаясь сбить Давида с пути. И иногда у них это получалось. Однажды Давид решил, что проклят. Сколько он себя помнил, ему постоянно снились кислотные сны, в которых он путешествовал по другим мирам и порой спускался в преисподнюю. Даже во снах его не оставляли одного. Отчего-то этим самым демонам он приходился по вкусу, они постоянно нашептывали на ухо, что Давид такой же, как и они, что он тёмный и однажды ему придется вернуться домой. Разве они могли понять, что у Давида не было никакого дома? Он был бродягой, вечно в дороге, не имел корней. Ни одна адская гончая не смогла бы его удержать. Давид никогда не считал себя тёмным, он не считал себя плохим человеком, но он боялся, что близкие люди могут пострадать из-за тех, кто незримо присутствует вокруг. Поэтому он старался не иметь ни с кем долгих отношений, ведь, когда Давид привыкал к кому-либо настолько, что потом не мог его отпустить, с этим человеком непременно случалась какая-нибудь беда. Бабушка всегда повторяла, что он приносит несчастье. Давид не мог винить её за эти слова, не мог как-то опровергнуть. Однажды её дом сгорел, она потеряла мужа и всё накопленное за долгую жизнь имущество. Она просто не могла справиться с таким горем. Это была неподъемная ноша. Давид хотел и пытался помочь, он предупреждал бабушку незадолго до трагедии, но разве хоть кто-нибудь когда-нибудь его слушал? Нет. Все посчитали, что своими словами Давид навлёк на их род беду, и ему ничего не оставалось, как только смириться. Постепенно мир живых стал менее реальным, чем мир мертвых. Иногда Давид обращался за помощью к наркотикам, а в свои не лучшие дни, обращался к богу, спрашивал у того, почему не помогает, почему у Давида нет ангелов хранителей, как у других, и чем же провинился, раз заслужил такое. Только ему, конечно же, никто не отвечал. Демоны смеялись над его наивностью. Давиду помогала только музыка. Помогала заглушить голоса в голове, помогала успокоить рябь мыслей. Неожиданно для себя самого Давид увлекся рэпом, хотя никогда не думал о том, чтобы сделать его частью своей жизни. Ему нравился рэп за то, что практически любой текст можно было закольцевать определённой рифмой, превращая свой монолог в некое заклинание. Он чувствовал себя сильнее, когда читал эти тексты, потому что, пусть хоть и ненадолго, но все тени разбредались по углам, а потом превращались в пыль. Это удивляло. Тогда Давид решил: раз он не может прогнать демонов из своей жизни навсегда, то хотя бы попробует их подчинить. И когда ему это удавалось, жизнь становилась менее невыносимой. Музыка приносила деньги, женщины не обделяли его вниманием, всё вроде бы складывалось неплохо, но Давиду всё равно чего-то не хватало. На душе лежал камень весом в тонну и Давиду чертовски хотелось выкинуть его в море, как если бы камень был видимым и осязаемым или броситься в это море самому. Только он понимал, что нельзя. Ему необходимо нести своё бремя, каким бы неподъемным оно ни было. Да, Давиду казалось, что он всегда будет один. Но именно в тот день, когда Давид потерял свою последнюю надежду, у него появился друг. Тогда он будучи под сразу даже и не понял кто перед ним стоит, от этого человека словно бы шёл свет. Люди не испускали настолько яркое свечение, по крайней мере, на своём пути Давиду не приходилось таких встречать. Но этот человек…он был каким-то особенным. Совсем, как сам Давид, но с другим полярным знаком, как если бы Давид был минусом, а его друг плюсом. Этого друга звали Дима. Дима рисовал странные рисунки в пухлых тетрадях огрызком карандаша, когда ему запретили рисовать на стенах, он имел ужасную привычку грызть ногти и улыбался так открыто и ярко, что Давиду иногда становилось очень неловко и очень больно. Ему никогда и никто так не улыбался. Камень весом в тонну с каждым разом становился легче. Дима читал рэп намного лучше, чем он сам. Давиду казалось именно так, хотя сам Дима каждый раз убеждал его в том, что они на равных и никак иначе. Их тексты были похожи, словно заклинания из одной и той же книги, только зачитанные с разных страниц. Они понимали друг друга с полуслова, а иногда и с полувздоха. Но, что самое странное, когда Дима находился рядом с ним, демоны расступались и убегали, им было страшно. «Светлый, светлый» — всё время шептались они. Гул их голосов становился донельзя громким, а потом затихал и окончательно мерк, когда Дима опускал свою руку на его плечо. В свои не лучшие дни, Давиду казалось, что он просто напросто всё выдумал и у него слишком живое воображение, а Дима совершенно обыкновенный, но в другие, дни абсолютной ясности, он замечал, как Дима замирает на полпути и пристально вглядывается в пустоту, словно видит в ней что-то или кого-то. Словно прислушивается. Может, там он видит своих демонов? Или же это были ангелы? Давид не знал, он и не спрашивал, внутренне чувствуя, что задавать такие вопросы ни к чему. Если это всё было действительно правдой и, если Дима этого захочет, то непременно расскажет сам. Их доверие друг к другу было безграничным. Единственное, в чем Давид был уверен на всю сотню процентов — если кто-нибудь хоть когда-нибудь попытается забрать у него Диму, кто бы это ни был: человек, дух или сам дьявол, не имело значения, ведь… Давид никогда не считал себя плохим человеком. Просто так вышло, что бог не дал ему ни одного ангела хранителя. Никто не пожелал его защищать. …он был готов убить каждого из них. И впервые в жизни собственная тьма его не пугала. * …истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому. — Евангелие от Иоанна. 1:51.