Похититель рубашек

“Курва,” - думал Польша о Рейхугольнике, который затащил его к себе в гости после того, как заставил прошвырнуться по всему городу, многократно обнимая, хватая за руки и даже пытаясь “задарить” поцелуями, от коих первый ловко уклонялся, - не скрою, что Империю это расстраивало.       Но и отрицать уют жилища было нельзя: бордовые, синие и тёмно-зелёные тона в сочетании умиротворяли, пусть и делали комнату темнее, старая, но в хорошем состоянии, мебель и радио на тумбочке, откуда с некоторыми помехами доносилась музыка непонятного жанра. - Сходи в душ, если хочешь, и возвращайся, а я пока тебе постелю, - голос у ГИ как всегда был тихим и слегка неприятным, но поляк привык, так как именно он был тем, к кому чаще всего лезет эта прямоугольная морда. Но как раз таки то, что Польше нравятся эти приставания и знаки внимания признавать он не хотел ни себе, ни другим. Тем более самому Германской Империи.       С душем парень управился быстро, ему даже удалось прогнать назойливые мысли о ГИ. Замотавшись в полотенце, тот вышел из ванной комнаты и пропустил туда владельца комнаты, который был уже раздет, из-за чего поляк точно непроизвольно произнёс своё “любимое” ругательство.       Но взгляд упал на верхний элемент одежды Рейхугольного, который Польша после взял в руки. - Рубашка ГИ… - тихо прошептал тот и убежал в комнату, где ему подготовили постель. Убедившись, что хозяин дома ещё не закончил, гость же скинул полотенце и натянул чужую рубашку, чудом застегнув её хотя бы на две пуговицы. На Польше чужая вещь висела хуже мешка, что неудивительно, ведь немец в два раза выше и шире. Но даже если и рубашка висела хуже мешка, смотрелась она на поляке как нельзя мило. Тот, сделав два оборота на 360 градусов, прижал руки к носу. - Приятно пахнет, - сам себе сказал Польша. А может, и не самому себе. - Я то думал, куда делась моя рубашка… Polen, я и не думал, что настолько нравлюсь тебе~, - раздался весёлый, но чуть помешанный голос со спины, откуда сразу же обнял ГИ. И даже если поляк уже успел вспомнить всех известных богов, того, чего он ожидал, не случилось. И он явно не ожидал, что его возьмут с поличным, но всё же не то нежно, не то по-собственнически обнимут, после проведя длинными пальцами по шее и ключице. В голове проносились ругательства на себя любимого, какие-то неразборчивые “бы” и даже крупица о космосе нашла своё место в этом сумбуре.       Рейхугольный сел на кровать, обнимая такого маленького относительно него Польшу и положил свою голову на макушку другого. От такой тёплой атмосферы расслабился даже сам поляк. Никогда он не думал, что расслабится в чьих-то руках. Тем более в руках ГИ. - Ох, курва, - прошептал тот сам тебе, снова поднося потонувшие в рукавах руки к носу и чуть ёрзая бёдрами. - И ты ничего не сделаешь? - А должен? Или же ты хочешь чего-то эдакого? - Германская Империя хитро сощурил довольные глаза, голос начинал хрипеть больше обычного. Его заносит, как это обычно случалось при присутствии Польши. Он всегда становится чуть более хищным и устрашающим, объятья становятся ещё более собственническими, чем были, а в голову лезли шаловливые мысли. - Польша, давай поиграем? - тот повалил объект обожания на кровать. - Ты должен будешь молчать как можно дольше. Ни звука, - Рейхугольный отошёл, совсем ненадолго, а вернулся со светло-красной свечой, которая уже горела, стекая по своему же корпусу.       За это время поляк мог сбежать. Дважды и вернуться за чем-то. Но этого не сделал, а лишь смотрел на Империю из под предплечья, нервно выдыхая, но даже про себя не называя последнего курвой. Чёрт. Всё именно настолько плохо. - Готов, Polen? Ещё не поздно убежать, - Рейхугольный перевернул парня на живот, но чтобы бёдра были подняты вверх, небрежно провёл рукой по позвоночнику, словно прижимая длинной рукой к постели и свободной наклонил свечу.       На самом деле Польша всегда был слегка пароноиком, боялся прикосновений и всегда остакакивал, когда его трогали без предупреждения. А сейчас позволяет Германской Империи и обнимать себя, и резко прикасаться куда-либо. Со временем это даже перестало его пугать и он интуитивно знал, что это приближается Рейхугольный.        Расплавленный воск начал капать. Кап-кап, Польша прикусил губу всё ещё держа рукава у носа, пусть и действие это не несло никакого смысла, учитывая то, на чьей кровати он находится. Кап-кап-кап, воск капал на приоткрытую часть спины и бёдра, предыдущие капли застыли и приятно стягивали кожу. Поляк дрогнул, ГИ подумал, что надо было взять другого цвета свечу, ведь на коже ничего не видно. Хотя даже так для него важна была такая покорность и такой вид возлюбленного. Да, это была именно любовь, ведь Империя всегда имел садисткие замашки, а с Польшей хотелось быть аккуратным и нежным. Нежным, аккуратным, хотелось защитить от всего, забрать к себе и не подпускать никого. Только его Польша. Это подтверждало даже то, что он взял мягкий воск*. И то, что Польша кивнул, когда его спросили про готовность, сам Империя дрогнул. Мягкий воск начал плавиться быстрее, оставляя всё больше розово-красных неровных овалов, кругов, а то и фигур, похожих на кляксы.       Кап-кап, Кап-кап, огонёк игриво притворяется, что погас. Польша проиграл, в то время как Рейхугольный, подцепляющий засохшие капли воска, нарочито проводя по чувствительной от “игры” коже, ухмыльнулся, пусть и победа досталась ему слишком легко. Погасивший свечу Империя улёгся рядом. - И это всё? - даже чуть слабый Польша смог перевернуть лежавшего на боку “мучителя” на спину и усесться сверху. - Идиот. - Ох, Polen, - взгляд упал чуть ниже пояса. - Неужели тебе нравится боль, Польша? - смутившийся поляк на эти слова лишь оперся руками о чужую крепкую грудь и отвернулся. - Э-это не потому, что больно. Это потому что это д-делал ты, Курва, - губы стыдливо сжались в тонкую полоску, пока брови женственно сложились домиком. Довольно странный таки Польша, то смущается, ни себе, ни другим, ни, тем более, Империи не признаёт собственных чувств, то прямо в лицо тому самому “Тем более” признаётся. Тот зажмурился, словно метаясь, открыл глаза и, совсем стушевавшийся, прижался грудью к чужой груди, да поцеловал, - скорее чмокнул и то не понятно, куда, - ухмыляющегося ГИ. Что происходило в головах обоих, непонятно будет, даже если разобрать на двоичный код. Но вывод явно у них был один.        Одной рукой Рейхугольный прижал тело любимого за спину к себе, укусил до крови за плечо дёрнувшегося поляка очень острыми зубами(Что удивительно, ведь у Империи даже рот увидеть можно очень редко). Рука Польши легла на свободную руку Германской Империи, который тут же переплёл пальцы. Первый удивился, насколько длинные пальцы** у хозяина жилища.       Спустившийся ниже Польша укусил чужую шею, оттягивая кожу. Рейхугольному нравилась такая отзывчивость, но и лежать и наслаждаться неинтересно: прижимающая ранее конечность сначала сжала ягодицу зажмурившегося, а после и два пальца разом проникли в колечко мышц, медленно растягивая, отчего зубы кусающего сжались сильнее. Поляк, как в извинениях, зализал случайно оставленную рану и весь словно уменьшился, сжал чужую руку сильнее, когда добавили третий палец, а потом он и вовсе начал дрожать, обессиленно закрыв глаза не то от дискомфорта, не то от непонятно откуда взявшегося удовольствия и возбуждения, которые нахлынули не только на Польшу.        Не было понятно, кто стянул с Рейхгольного штаны, но было понятно, что и сам Польша стал чуть одержимым удовольствием и тем, что разделял его именно с ГИ. Он сам неумело на садился на чужой член, даже не дав себе привыкнуть к размерам, показавшимися не человеческими. Кажется, кисти они друг другу скоро сломают, но явно не расцепят.       Поляк беззвучно открыл рот, поднимая голову вверх, когда Рейхугольный начал чуть толкаться тоже, а после и вовсе направляя Польшу так, чтобы ритм был тот, который он хотел. А его Польша тихо стонал, не то пытаясь специально делать это тихо, не то просто не имея возможности из-за столь часто предательски вырывающегося из лёгких воздуха.        Свободная рука поляка, постоянно сбивающаяся с ритма, легла на свой член в попытках довести себя до конца, содрагараясь, следуя за направляющей бёдра рукой, от толчков всё чаще чуть не теряя равновесие.       Глухо зарычавший, - А то и заурчавший, - Рейхугольный излился внутрь Польши, довёвшего себя секундами позже. Последний, стоило только ГИ выйти, лёг на его грудь, глядя в приподнятое лицо удовлетворенным, но смущённым взглядом. Он прикрыл глаза с полустоном-отголоском недавнего действа. - Курва. Нам теперь опять в душ идти.

А то, что Польша сам начал это, его не волновало.