house of gold

так они росли, и на общих снимках вместо умершего образовывался провал чей-то голос теплел, чей-то юмор устаревал, но уж если они смеялись, то в терцию или квинту — в какой-то правильный интервал

— Это мой брат, — и он кладет руку на плечо Реджи. Тому не нужно даже поворачиваться, чтобы понять, что у них одинаковые злые глаза с проблесками молний. И никакого грома, в боксе никто не будет делать предупредительный удар, братья Крэй скорее ударят на упреждение. Реджи конечно выворачивается из-под руки близнеца и становится с ним рядом, они — стена, как один человек, лучше, чем один человек. Ронни поправляет волосы, падающие на глаза, он бежал сюда. — Это мой брат, — снова повторяет он компании из пятерых парней, в голосе нет даже пустоты, там чёрная дыра, а ничего всегда страшит людей. Особенно когда ничего помножают на двое. Противники конечно не хотят уступать — это было бы трусостью, им бы это не забыли. Реджи разминает пальцы. Ронни просто смотрит исподлобья волком, медведем-шатуном, самым опасным зимним зверем. Реджи косится в его сторону, плечи сводит судорога от приближающейся драки, это дрожь свободы и ветра, коротких взмахов крыльев в каждом ударе по лицу врага. Отец говорит, что они не видали врагов, что он может знать, всю войну просидевший на задворках дома, у них тут своя война, а братья Крэй не любят проигрывать. — Ну и забирай своего братца, — вдруг фыркает долговязый блондин с велосипедом. Противники переглядываются. И отходят. Когда близнецы возвращаются домой, в голове Ронни стучатся слова, он хочет кричать их, но он всего лишь поворачивается к Ронни и говорит: — Ты тоже мой брат. — Я знаю, — отвечает тот и улыбается. Они растут, боясь то ли не догнать, то ли перегнать друг друга, никто из них не хочет разбивать зеркало, потому что это даже хуже черной кошки, кто знает, что живёт внутри стекла? Они дерутся, но не так как тогда, в детстве, это возня волчат, у которых зубы острее, чем у взрослых волков, многообещающая возня, как отмечает дед. Мама ругает за протертые коленки и грязные воротнички. В боксе никто не посмотрит на твой ворот. Зато за него может зацепить Ронни, подтягивая к себе. Реджи всегда будто на вторых ролях, но не для брата, когда тот зажимает его в переулке и быстро, смазано целует. Это ощущается, как будто бы прислоняешься лицом к оконному стеклу поздней зимней ночью, а оттуда смотрит тебе в глаза твое же собственное лицо. Дуешь на него и пририсовываешь себе рожки. Реджи не шарахается. Он не видит ни смысла, ни причины. Для братьев Крэй никакой закон не писан. Ронни всё еще цепляется за воротник, да, не держит, цепляется, Ронни хмыкает, но делает это про себя. Он просто кладет руку на плечо своему отражению и, глядя слезящимися на солнце глазами, говорит: — Ты мой брат. Потом они идут к тёте, и она кормит их печеньем, и спрашивает об успехах, и волнуется, и смеётся. Больше тёти Реджи любит только Ронни, после Ронни — ничего, пустота над обрывом, ветер на самом высоком пике Гималаев. Сто лет назад он дул, через сто лет будет, у них всё так же. Ты мой брат. Я знаю. Ронни не нравится армия, Реджи не любит, когда ему указывают, так что они, конечно же, дезертируют, это у них в крови, и кто бы спорил. Кто бы посмел, вот вопрос. И они набираются опыта, набирают полные мешки полезных знакомств, новых словечек и правил игры. Преимущественно, конечно, в биллиард. Но и это может пригодиться. Ронни загоняет шар в лузу, Реджи фыркает и с искрами усмешки в глазах говорит всему бару: «Это мой брат!» Как будто кому-то нужно подтверждение. Все истории кончаются, зеркала разбиваются,[1] кто-то бьет их окровавленными руками в чужой голове, надрывно рыдая.[2] Чёрт, другая сказка. Но и в этой прекрасные принцы вырастают в не менее прекрасных разбойников. Иногда Реджи и правда думает о том, что они — герои чьей-то злой сказки. В такие моменты он вспоминает, как в театре они стояли на сцене, а пустой зал рукоплескал им так громко, как не мог этого делать целый мир, полный шумов и людей. Он вспоминает, как хватал руками деньги, которые, конечно же, были всего лишь реквизитом, но сейчас волшебница превратила деревянного мальчика в настоящего, а крашеные бумажки — в настоящую наличность. В этом их сила — добрая фея превращает их медяки в золотые соверены, выдавая кредиты налево и направо. А там, по левую и правую руку, стоят братья Крэй, принимая всё с благодушным видом. Будто не нужно платить. Карета станет тыквой. Зеркало разобьется. Реджи старается об этом не думать, потому что у него есть всё, что нужно, а может даже и сверх этого списка. Реджи смотрит на брата, отгоняя мысли о том, что тот больше похож на безумца-колдуна, чем на разбойника из зелёного леса. Реджи подкидывает монетку, та, конечно, встает ребром и это ответ на его вопросы, даже не задаваемые вслух. Ронни попадает в психбольницу. Реджи бросает монетку за спину, не смотря, как она упадёт. Монетку затягивает в себя круговорот жизни. Ронни сидит перед ним, положив ногу на ногу, он сам делает так же, это нелепо, они делали так в детстве, чтобы заставить понервничать знакомых семьи, но сейчас этот прием не работает. У Ронни в глазах всё совсем пусто, никаких разбуженных посреди зимы медведей, никаких волчьих выводков. Вообще никого, даже самого Ронни. Реджи это пугает больше всего. Но монетка крутится, крутится, крутится юлой, Крэи не могут просто так сдаться, даже если их теперь всего один относительно разумный индивид. — Ты мой брат, — Реджи говорит это твердо, но его голосовые связки противятся такой твердости, желая задать вопрос, а не отвечать на чужой, тоже не заданный. Да, да ты мне всё еще дорог, как никто, так будет всегда, прости, если я не часто бываю здесь, ты слышишь, Ронни, это всё злая ведьма, но я найду её и вышибу из неё противоядие от проклятия. Они как-то идут в город, и брат замирает у витрины, долго вглядывается в даль зеркала, обычно им этого не нужно, смотреться на искусственно созданные отражения. Он трогает свое лицо, как будто поправляет маску, а потому поворачивается к Реджи и говорит: — Ты не мой брат. Зачем вы все притворяетесь? Для чего? В его голосе нет ни злости, ни страха, только тоска и непонимание. Для Реджи это всё сродни выстрелу в голову. Уж лучше, чем от водки и от простуд,[3] но всё равно ужасно больно. Солнце бликует и играется с их одинаковыми темными блестящими волосами. С их похожими темными блестящими волосами. Больше никаких отражений.