Мама

Юпитер действительно надеялась, что все уже закончилось, смотря сквозь экран звездолета на все еще горящие руины Альказара. Ей хотелось поскорее убраться с этого места на свою обычную планету к своей совершенно обычной жизни, но они еще пытались отыскать выживших на догорающей станции. Юпитер понимает, что удача никогда не была на ее стороне с королевским статусом или без него, когда Стингер находит на одном из уровней все еще живого Балема. Ну или то, что от него осталось. Кровавое и бесформенное месиво. На Земле он был бы уже давно мертв, но здесь с их продвинутыми технологиями и супервампирским коктейлем эта плоть продолжает жить и медленно, очень медленно возвращаться к человеческим очертаниям. Балем кричит так громко, пронзительно и надрывно когда действие седативных хоть немного ослабляется. И каждый раз он зовет ее. Свою мать. Это тысячелетнее существо, которое одним взмахом руки решало судьбы бесконечного количества людей, этот монстр, который видел, как рождаются и умирают целые солнечные системы, зовет свою чертову мамочку, как бы смешно это не звучало. Юпитер старается держаться подальше от медотсека, подальше от всего, но все равно ей отчего-то на душе так мерзко. Она не Серафи Абрасакс, она не королева, она не божество, она не убийца. И еще она не чертова мамочка это проклятой троицы бессмертных уродцев. Она не та женщина, задушенная своим собственным сыном полвека назад. И все же она иногда приходит к Балему, когда думает, что никто не видит, садиться рядом с его кроватью и под звуки работы медицинских приборов думает о том какая все-таки сумасшедшая вещь эта жизнь. Иногда Балем просыпается и смотрит на нее из мира своего делириума и шепчет что-то почти бессвязное. — Ты пришла, ты пришла ко мне. — Иногда Юпитер все-таки удается расслышать хоть что-то в его словах. Иногда он молит ее о прощении и почти незаметно тянется к ней своей слабой обожженной рукой. Юпитер понимает, что все его слова обращены не к ней, а к Серафи. — Мне так жаль, что я не стал сыном, которым бы ты гордилась. — Однажды, проснувшись, шепчет Балем. — Ты простишь меня, мама? Юпитер таким диким кажется все, что сейчас происходит. Она устала, просто безумно устала и, наверное, сама хочет сейчас быть там далеко, на Земле, рядом со своей мамой. Но она только бережно касается кончиками пальцев воспаленной кожи Абраксаса, убирая с его глаз прилипшие от пота волосы. — Шшш, все хорошо, — шепчет она, наклоняясь, чтобы поцеловать его горячий лоб.