Фортепиано и лесной чай

Даже если вы всю жизнь живёте в деревне и знаете каждый уголок не только своего дома, но и растущего вблизи леса и всего, что там цветёт, это ни в коем случае не помешает вам заблудиться в знакомой местности, споткнуться о камень, который обходили каждый раз изо дня в день. Или провалиться в колодец. Стоя на дне глубокой скважины, по грудь в ледяной, мутной воде, Чонгукки не могла перестать сокрушаться из-за врождённого любопытства, что привело её к заброшенному колодцу. Из-за неожиданно спрыгнувшей ей на голову белки и из-за собственной неуклюжести, девушка лихо перегнулась через развалившийся край, сбив при этом пару кирпичей, и упала, буквально, на самое дно. — Белка. Я испугалась белки, — недовольно бормотала Чонгукки себе под нос, вытаскивая жиденькую, словно желе, тину из густой косы. Ух, мерзость! Девушка подняла взгляд, наблюдая через небольшой кружочек за синевой неба и изредка пролетающими мимо листьями деревьев. Насколько было известно местным жителям, колодец был заброшен незадолго после строительства: ширина его оказалась слишком большой, из-за чего края из кирпичной кладки начали рушится. Ремонтировать каждый раз оказалось слишком накладно, поэтому колодец быстро пришёл в негодность. Сейчас же мимо него мало кто ходит, а потому звать на помощь было бессмысленно, но выбираться нужно и срочно, потому что ещё с полчаса в этой ледяной бане и она начнёт заболевать. Болеть Чонгукки не любила и начинала злиться на саму себя, если поднималась температура или начинался бесконечный чих — верный вестник простуды. Поморщившись, девушка опустила руки в воду и подцепила края лёгкого платья, подняла его до уровня бёдер, связав концы в узел, насколько это вообще было возможно. После этого, глубоко вздохнув, она упёрлась плечами в стену позади себя и одной ногой попыталась нащупать опору. Когда ей это удалось, она упёрлась второй ногой в кирпичную кладку и, не теряя времени, начала карабкаться наверх. Старые кирпичики уже давно покрылись мхом и мелкими трещинами, из-за чего Чонгукки то и дело соскальзывала, прилагая в два раза больше сил, чтобы не свалиться обратно в мутную, грязную воду. В голову так и норовили влезть неприятные мысли о том, как она, раз за разом сваливается вниз, силы её покидают, а ледяная вода словно пробирается под самую кожу, сковывая движения и замораживая кровь. Перед глазами мелькало безрадостное будущее на дне этого заброшенного колодца, где её, возможно, никогда не найдут, стоит только на секунду дать слабину… Недовольно фыркнув, она прогнала от себя плохие мысли и продолжила карабкаться, пока силы окончательно не испарились. Когда она добралась до верха, ноги уже начали предательски дрожать, а от приложенных усилий сбилось дыхание. Понемногу носки её туфель начали скользить вниз и в голове Чонгукки пронеслась пугающая мысль: «Я сейчас упаду». Испуганно выдохнув, она уже приготовилась к новому болезненному столкновению с водой и не сразу ощутила цепкий захват чуть выше локтя. — Я держу тебя, оттолкнись ногами! — прозвучал над ухом уверенный, чуть хрипловатый женский голос. Недолго думая, Чонгукки собрала последние силы, упёрлась ногами в стену и оттолкнулась. Чьи-то ладони тут же подхватили её под руки и потянули вверх. Резкий рывок — и Чонгукки нелепо плюхнулась на удивление мягкую почву, отделавшись парой царапин и жутким испугом. Немного отдышавшись и просверлив обвалившийся кирпичный край колодца распахнутыми глазами, Чонгукки облегчённо выдохнула и хотела было расслабленно откинуться на родную землю, как вдруг под ней кто-то сдавленно охнул. — Ой, простите, — пробормотала девушка, отползая в сторону. Повернувшись лицом к своему спасителю, она ожидала увидеть кого-то, вроде неё самой: высокую, загорелую от постоянного нахождения под солнцем и неплохо сложенную крестьянку, но вместо этого перед ней предстала та, кого можно описать буквально одним словом: благородство. Хрупкая, с бледной кожей, точно только что купленная скатерть в самом лучшем магазине города, и угольно-черными волосами, заплетёнными в незамысловатую, но отчего-то очень элегантную причёску. Пока Чонгукки откровенно пялилась на неё, незнакомка двумя пальчиками убрала с рукава тину и критически себя осмотрела. Проследив за её взглядом, Чонгукки сперва пришла в необычайный восторг от платья цвета васильков, которое было на ней надето. Однако восторг быстро сменился ужасом, стоило увидеть внушительное, тёмное пятно, с редкими комочками мха и тины, тянущееся от груди и до колен, которое, как догадалась девушка, осталось там по её вине. — Ох, я… — слегка замешкавшись, Чонгукки вскочила на ноги и тут же бросилась помогать своей спасительнице. Незнакомка взялась за протянутую руку (ладонь её при этом оказалась тёплой, вопреки всем ожиданиям) и поспешила подняться. — Мне так жаль, из-за меня ваше платье… Простите! — Чонгукки низко поклонилась в качестве извинения не зная, какой реакции ожидать. Большинство аристократов, что живут в городе, очень щепетильны в плане своего внешнего вида: они делают вычурные причёски — и не дай бог хоть одна волосинка выбьется; покупают только дорогую и самую красивую одежду из редких материалов, возместить ущерб которой Чонгукки было бы не по карману. Но, конечно, она понимала, что это полностью её вина и в любом случае готова была отплатить сполна и за помощь, и за испорченную одежду. — Не беспокойся об этом, всего лишь платье, — последовал небрежный ответ. — Ты сама в порядке? У тебя все руки в порезах, — незнакомка обеспокоенно взглянула на многочисленные царапины на руках девушки. — Это ерунда, по сравнению с тем, что остаток жизни я могла провести в том маленьком болоте, — Чонгукки поёжилась и тут же улыбнулась. — Я благодарна вам за спасение и очень хочу отплатить не меньшим. Идёмте, я постараюсь убрать эти пятна с вашего платья! Не дожидаясь ответной реакции, Чонгукки взяла растерявшуюся девушку за руку и резво потащила за собой, в сторону дома. Уже стоя посреди гостевой комнаты, гостья, которую, как выяснилось, звали Юнджи, с интересом рассматривала в зеркале своё отражение. Чтобы девушка не замёрзла и чувствовала себя уютно, Чонгукки отыскала в своём шкафу новёхонькое и простенькое платье, которая сама любила всей душой. Купленное в последний выход в город за умеренную цену, оно одним своим существованием вселило в свою обладательницу радость и гордость за то, что упорная работа смогла окупиться таким вот чудесным подарком. Оно-то сейчас и красовалось на утончённой фигуре Юнджи. Хотя она и привыкла носить наряды исключительно из редких и дорогостоящих материалов, это платье сидело на ней просто отлично, а россыпь нежно-жёлтых и тёмно-персиковых цветов по всей юбке делали бледное личико девушки ещё краше и живее. Улыбнувшись мимо воли доброте и открытости Чонгукки — чего только стоят эти большие, сияющие глаза, точно как у оленёнка! — Юнджи решила воспользоваться врождённой наглостью и осмотреть дом. Зайдя в соседнюю комнату со скромной дверной табличкой «Чонгукки», первое, что она поняла: Чонгукки и в самом деле очень яркая личность. Об этом во всю твердили стены с живыми, яркими изображениями нежно-голубого неба и бескрайними полями подсолнухов, которые, очевидно, были раскрашены вручную. Светло-коричневая мебель, небольшое овальное зеркало в углу и одноместная кровать, застеленная кремового цвета одеялом. Окна были занавешены светло-салатовыми шторами, прикрывая собой многочисленные горшки с растениями. Чонгукки любила уют и весну, и это было видно невооружённым глазом. Следующая, без надписи, оказалась куда проще в оформлении: полностью белые стены с редкими узорами под самым потолком, шкаф цвета коры дуба, широкая кровать и тумбочка. Догадаться кому принадлежит комната было невозможно, но разница между дизайном спален была настолько велика, что Юнджи даже удивилась: как настолько разные люди могут жить в одном доме. Тихо притворив за собой дверь, девушка направилась дальше по коридору, полностью облачённому в зелёные тона, от чего закрадывалось ощущение, будто идёшь по лесу. Изредка на стенах можно было увидеть белые, изящные стволы берёз и лиловые цветочки. Первое, что бросилось в глаза Юнджи в новой комнате — не абсолютная пустота, отсутствие мебели, каких-либо обоев и даже занавесок. А предмет, стоявший возле наглухо закрытого окна, который заставил сердце болезненно замереть. Сглотнув образовавшийся в горле ком, Юнджи неуверенно шагнула вперёд. Фортепиано. Старенькое, забытое и покрытое толстым слоем пыли, оно стояло одиноко в застывшей во времени комнате. Словно сцена из печального сна, выбраться из которого невозможно до тех пор, пока тебя не разотрёт в песок от бушующих эмоций. Подойдя чуть ближе, Юнджи аккуратно провела пальцем по полированной крышке, оставив видную дорожку. «На нём пыли больше, чем во всех домах этой деревни» — оскорблённая таким отношением к её излюбленному инструменту, Юнджи недовольно хмыкнула, прикидывая, чем можно смахнуть всё это серое безобразие. Платье, которое ей любезно вручила Чонгукки, пачкать она не собиралась, однако, вокруг не было никакой более-менее подходящей тряпки. Пойти спросить у Чонгукки она так же постеснялась, побоявшись, что девушка разозлиться за её чрезмерное любопытство. Не придумав ничего лучше и не найдя причин, почему делать то, что она собиралась, не стоит, Юнджи приспустила верх платья и сняла с себя бюстгальтер. С одной стороны, как воспитаннице из богатой, аристократической семьи, ей следовало бы постесняться быть настолько свободной в своих действиях. А вот с другой, у неё выпала редкая возможность забыть о правилах и манерах, и почувствовать себя обычным человеком. Вновь одевшись, девушка бросила последний взгляд на свой излюбленный белый лифчик, цельный и с изящным кружевным узором под грудью и по краям бретелек. — Иногда приходится чем-то жертвовать, — небрежно бросила она, и любя, с особой тщательностью, стёрла толстый слой пыли с чёрно-белых клавиш и крышки, которая, как оказалось, имела глубокий, бордовый цвет. Отбросив уже ненужную часть гардероба в сторону, Юнджи совершенно растерянно стояла, не зная, что делать дальше. Сколько лет она уже не прикасалась к фортепиано? Год? Два? Нет, определённо больше. Но отзвуки каждой сыграной когда-то ноты всё ещё звенели в ушах, неумолимо проникая в каждую клеточку тела и распространяясь по венам, поднимая воспоминания из глубины сознания. Поблекшие воспоминания о тех днях, когда мама учила Юнджи правильно сидеть перед величественным созданием, которое назвать инструментом у неё не поворачивался язык; как женщина брала крохотные детские ручки в свои ладони и объясняла, как их следует держать на белоснежных клавишах. Долгими вечерами они сидели вместе и Юнджи слушала пропитанную эмоциями игру матери, от чего-то тоскливую до невозможности. А после её смерти, Юнджи долгое время находила утешение во всё новых нотах, новых звуках, играя не переставая, до мозолей на пальцах. Но тётя, взявшая над девочкой опеку, считала подобное занятие не элегантным и вскоре фортепиано было продано. И вместе с ним оказалась отобрана часть ценных воспоминаний Юнджи о матери, и часть её самой. С тех пор она не прикасалась и даже не смотрела в его сторону. Просто не могла себя заставить, потому что чувствовала стыд. Вину. Винила себя за то, что позволила себе так легко расстаться с частью собственной души. Подавив судорожный вдох, Юнджи плавно коснулась клавиш. Тем временем, переодевшись в чистое и более простенькое платье, Чонгукки сидела в ванной на стуле у тазика с водой и самой своей довольной улыбкой смотрела на абсолютно чистое платье без лишних пятен. Никогда прежде ей не приходилось иметь дело с такими нежными и лёгкими тканями, поэтому она очень боялась сделать всё ещё хуже. В процессе мозг услужливо подкидывал образы, как ей приходится работать не покладая рук до конца жизни на одно только это платье или как её вешают в наказание. Но, к счастью, благодаря проверенному поколениями средству от бабули — пусть на небесах её ждёт заслуженный отдых и рай! — на платье ни пятнышка. Аккуратно развесив платье на сушилке, Чонгукки стянула с себя фартук, бросила его на стул и вышла из комнаты, оповестив свою гостью, что миссия прошла более, чем успешно. Однако, вернувшись в комнату, предназначенную для гостей, Чонгукки никого не обнаружила. Недоумённо прищурив глаза, она медленно обвела помещение внимательным взглядом, словно Юнджи решила слиться с обоями в углу и сейчас чем-нибудь себя выдаст. Но ничего подобного так и не произошло, и тогда Чонгукки решила пройтись по дому. С одной стороны понятно, что сидеть столько времени на одном месте слишком уж скучно, но Чонгукки всё равно была удивлена пропажей гостьи. Вернее, она не ожидала того, что кто-то столь благородного происхождения может заинтересоваться обустройством обычного деревенского домика какой-то крестьянки. Заглянув на кухню и никого там не обнаружив, Чонгукки хотела было проверить и спальню старшей сестры, но, увидев мельком движение со стороны открытой, пустой комнаты, она направилась туда. Как и ожидалось, Юнджи оказалась там. Девушка молча стояла возле старого фортепиано, которому было лет… Десять, если не больше. Она плавно водила тонкими, изящными пальцами по клавишам, не нажимая на них. — Юнджи-ним… — аккуратно позвала Чонгукки, боясь спугнуть своим неожиданным появлением. Юнджи, однако, была настолько поглощена собственными воспоминаниями, что всё равно испуганно вздрогнула и обернулась так резко, что на мгновение утратила равновесие и столкнулась спиной с фортепиано, которое отозвалось недовольным стоном. — Ох… — облегчённо выдохнув, Юнджи похлопала себя по груди, пытаясь унять мечущееся от испуга сердце. — Я не слышала, как ты подошла… Прости, что без спроса пошла гулять по дому. — Всё хорошо, — Чонгукки улыбнулась, подходя ближе. Споткнувшись буквально на ровном месте, девушка, однако, удержала равновесие и, стушевавшись, добавила: -– Это лучше, чем сидеть и скучать без дела. Как вам наш дом, кстати? Не хоромы, конечно, однако… Неловко посмеявшись, она нагнулась, чтобы скрыть покрасневшие от неловкости за собственную неуклюжесть щёки, а заодно поднять тряпицу, о которую и зацепилась. — По мне, так лучше уютный домик, чем дворец с кучей ненужных, пустых комнат, — Юнджи недовольно выдохнула, вспоминая любовь тёти к гигантским дворцам и огромными залами не пойми какого предназначения, учитывая, что на каждый большой праздник женщина предпочитает проводить в гостях, а не устраивать собственные мероприятия. — Мне очень понравилась роспись стен в коридоре, это ведь нарисовано вручную? Юнджи улыбнулась, подняв взгляд на Чонгукки, и тут же обомлела. Подняв неизвестную тряпицу, коей оказался небрежно покинутый лифчик, девушка с самым неоднозначным выражением полного охреневания на лице смотрела на него, пытаясь понять, с какого бы вопроса начать углубляться в историю его появления в этой комнате. Невинно похлопав глазами, она перевела взгляд на Юнджи и открыла рот, чтобы задать несколько вопросов, но всё, что смогла выдавить, это осипшее «Амм». Юнджи в свою очередь, с самым своим непроницаемым лицом, глядя обалдевшей Чонгукки прямо в глаза, молча потянулась за лифчиком, неспеша подцепила его за бретельку и вытянула из чужих рук, спрятав себе за спину. Супер-неловкая атмосфера всё накалялась, а вопросов в голове Чонгукки становилось всё больше. Чувствуя, как сильно начинают пылать её щёки, Юнджи отвела взгляд в сторону и твёрдо произнесла: — Я просто скажу, что лучший инструмент требует лучшего материала и мы никогда больше не вернёмся к этой теме, — с этими словами она резко развернулась к выходу и выскочила из комнаты. И Чонгукки осталась один на один с шокирующе-неловкой мыслью о том, что практически обнажённая девушка, которую она впервые встретила два часа назад, сейчас ходит в её любимом платье. Ситуация была настолько неординарной, что Чонгукки не знала, как же правильно на неё реагировать. В конце-концов, когда нервная система дала сбой, она пожала плечами и тоже просто молча вышла из комнаты. Юнджи она догнала только возле кухни. Взяв девушку за руку, Чонгукки развернула её к себе лицом и обезоруживающе улыбнулась, пытаясь отвлечь их обеих от недавнего происшествия. — Ум… Мне удалось отстирать ваше платье, оно как новенькое! Но несколько часов ему нужно высохнуть, — Чонгукки виновато сложила брови домиком, как бы говоря, что с этим она, увы, ничего сделать не может. — Спасибо, — Юнджи кивнула и поспешила отвести взгляд. Смотреть в глаза всё ещё было неудобно и стыдно, а щёки так и продолжали алеть, делая её похожую на помидор. — И можешь отбросить формальности, — «учитывая то, что мы вместе успели пережить за эти часы» — неозвученное продолжение. — Я попробую, — Чонгукки весело хихикнула в ответ. — Знаете… То есть, знаешь пока платье сохнет, мы могли бы пойти прогуляться и попить чаю, — произнеся это, Чонгукки вмиг смутилась собственной смелости. Отчасти было странно предлагать малознакомой девушке прогуляться, словно они давние друзья, но это именно то, чего она хотела и именно с Юнджи. — Бабуля научила меня варить очень вкусный чай из трав и лесных ягод, — улыбнулась невесомо, отчего-то спустившись рукой чуть ниже и сжав холодные пальцы девушки в своей ладони. От Юнджи не укрылось, как у Чонгукки задрожали уголки губ от того, как сильно она нервничала, боясь услышать отказ на своё предложение. Но Юнджи отказывать не собиралась. Не когда перед тобой стоит, вероятно, самый искренний и чистый душой человек из всего её окружения, к которому хочется тянуться и оберегать. — Звучит интригующе, я с радостью. Время, проведенное в компании Чонгукки пролетело так стремительно и незаметно, но до чего незабываемо и волшебно. Как девушка и обещала, они отправились в лес, и пока Юнджи было доверено разведение костра и подогрев воды, Чонгукки отправилась на поиски трав для настоящего, походного чая. Вернулась она с большой кипой ягод, листьев и разнообразных трав. А вот у Юнджи вышла небольшая заминка с огнём. С детства приученная получать всё готовое, она страшно боялась что-либо испортить и огорчить свою новую знакомую, которая ей определённо нравилась. Внешне девушка сохраняла привычное спокойствие, но руки предательски начали дрожать после того, как две спички были сломаны, а третья улетела прямиком во влажную траву. Украдкой наблюдая за шепчущей проклятия Юнджи, Чонгукки перебирала свою находку и выбрасывала ягодки, которые в чай не годятся. С одной стороны, будь здесь сейчас сестра Чонгукки, неспособная справиться даже с парой спичек, девушка скорее всего разозлилась бы, но разве можно гневиться на ту, что так очаровательно дует искусанные от нервов губы и хмурит переносицу, становясь похожей на пельмешек. Тихо хохотнув над таким удачным сравнением, Чонгукки сложила все ингредиенты в одну кучку на пеньке. Юнджи, которой всё-таки удалось нормально зажечь спичку после пятой попытки, казалось, светилась даже ярче огонька, который подносила к хворосту. Через пару секунд вспыхнуло небольшое пламя, вмиг окутав сухие веточки. «Я наконец сделала это!» — с огромным облегчением подумала она, едва сдержав себя, чтобы не рассмеяться счастливо. Спустя мгновение она спохватилась и, отыскав взглядом котелок с водой, установила его над огнём, убедившись, что он стоит прочно и не собирается упасть, разрушив такой тяжкий труд. А Чонгукки вот сдерживаться не собиралась. Она громко рассмеялась, наблюдая за такими детскими переменами на серьёзном личике. Сердце отчего-то радостно трепетало и грозилось взорваться тысячей маленьких фейерверков в груди, а что служило причиной — любимый лесной воздух, пропитанный влагой, размеренное шуршание деревьев или сегодняшнее приключение — было не ясно. Но Чонгукки казалось, что ни с кем другим такой атмосферы у неё создать не получилось бы. Даже с любимой старшей сестрой, с которой они неразлучно вместе с самого детства. Когда вода вскипела, Чонгукки начала по-очереди бросать пучки трав и свежих, сочных ягод, попутно рассказывая Юнджи о том, откуда у неё такие обширные знания в этой области. — Моя бабуля была травницей. Она знала буквально каждое растение в этом лесу и для чего оно используется. До сих пор помню её потрясающие настойки, домашние мази и лечебные чаи, — Чонгукки тепло улыбнулась своим воспоминаниям. Воздух понемногу наполнялся густым ароматом мяты, малины и сосны. Высыпав в котелок предусмотрительно захваченный сахар, девушка отставила его в сторону, после чего, вооружившись длинной палкой, вытащила из огня тлеющую головешку и наполовину окунула её в чай. Наблюдавшая за этим Юнджи от растерянности даже приоткрыла рот и слегка поморщила носик, уловив в воздухе нотки горелого. Ей никогда не приходилось варить чай в лесу, но она точно была уверена, что угольки в рецепт напитка явно не входили. — А ты… Точно уверена в том, что делаешь? — Юнджи подошла ближе, чуть склонившись над котелком. — Конечно, — Чонгукки мягко рассмеялась, затем размешала сахар и налила в аккуратную, деревянную чашку, протянув её своей новой знакомой. — Попробуй, не бойся, — добавила она, глядя на неуверенно-испуганные глаза напротив. Прикусив щеку изнутри, Юнджи думала о том, что после спасения человека из колодца и того момента, как её пыльный лифчик оказался в чужих руках, бояться ей уже точно нечего. Дёрнув плечиками, она сделала пробный глоток. В нос тут же ударил запах костра, поднявший бурю какого-то детского восторга перед новым открытием. На вкус чай казался слегка терпким, но таким невероятно вкусным, что вторым глотком, дождавшись, пока напиток чуть остынет, Юнджи совершенно не по-аристократически осушила чашку полностью. — Это потрясающе! — выдохнула она. — Даже самые дорогие сорта чая, что я пила за свою жизнь, с этим не сравнятся. Польщённая столь хвалебной реакцией, Чонгукки зарделась, наливая чай во вторую кружку и поднося её к губам. Горячий напиток слегка обжёг горло, но был всё таким же вкусным, как и в детстве, когда его готовила бабушка. Чонгукки до сих пор помнила, как они вместе ходили в лес глубокой ночью, чтобы попить чай в тишине и спокойствии, под полной луной. Её бабушка была женщиной прямой, как рельса, острой на язык и, казалось, ничего не боялась, а потому смело шагала непролазными тропами сквозь лесную чащу, словно гуляла по рынку. Когда кружка Юнджи была наполнена во второй и в третий раз, чай согрел их обеих настолько, что смог растопить привычную стену-щит, которая возникает у двух, только встретившихся людей. Так, на всякий случай. Даже когда солнце исчезло с неба, осветив последними огненными лучами кромки деревьев, девушки всё сидели на месте, делясь воспоминаниями и позволяя друг другу узнать о себе побольше. Так Юнджи узнала, что Чонгукки хороша не только в собирании трав и заваривании чая, но и шитье, резьбе по дереву, рисовании и даже — кто бы мог подумать! — кузнечном деле. В доказательство своих слов, Чонгукки гордо возвестила, что деревянные чашки, с простыми, но красивыми узорами, из которых они пьют чай — её работа. Как и стены, разрисованные полями с подсолнухами и берёзовой рощей. Таким обилием талантов Юнджи похвастаться не могла, да и не особо стремилась, ведь так не хотелось, чтобы этот приятный, звонкий и сладкий, словно карамель голос замолкал хоть на секунду. С Чонгукки было тепло и по-настоящему, искренне. Хотелось улыбаться и быть рядом всегда, сидеть близко-близко, касаясь плечами и чувствуя, как густые каштановые волосы щекочут щёки. — Если хочешь, я научу тебя варить такой же чай, — сказала Чонгукки, когда на лес уже опустились сумерки, окутав деревья тёмно-синей пеленой, а сами девушки были уже возле дома. — Нет, не нужно. Лучше я буду сбегать из дома и приходить к тебе, слёзно моля сделать мне чашечку того самого нектара, а иначе не прожить мне и минуты, — Юнджи улыбнулась. — Ой… — Чонгукки вдруг резко остановилась и обернулась на девушку, прикрыв рот рукой. Брови её сложились домиком, а в глазах мелькали сотни извинений. — Как же так, я совсем забыла… Уже так поздно, а мы до сих пор здесь! Твоя тётя наверняка будет злиться. Юнджи фыркнула, а потом вдруг звонко рассмеялась, потому что ей впервые было плевать. — Да пусть злится, иногда эмоциональная встряска полезна! С каждым словом в воздух уходили всё напряжение и страх, унося их куда-то далеко, без возможности вернуться и вновь побеспокоить чью-то душу. И стало так неожиданно легко и весело, что пусть тётя хоть взорвётся от злости, разве это сейчас важно? Нет, важно то, что впервые со смерти мамы ей хорошо. Важно, что она сейчас абсолютно свободна от правил и прежней себя. Важно то, что рядом Чонгукки и смотрит она на неё, а не сквозь. — Пойдём со мной, — на выдохе произнесла Юнджи и, взяв девушку за руку, повела её за собой в дом. Забежав в ту самую пустую комнату, она остановилась возле фортепиано. В голове больше не мелькали привычные воспоминания, отдаваясь болью в каждой клеточке тела. Мысли оставались кристально чистыми и Юнджи поняла, что это её шанс. Шанс создать новые воспоминания, которые в этот раз она не отдаст никому. — Я не прикасалась к нему более шести лет, — прошептала Юнджи, проведя пальцами вдоль белых клавиш. — Но хочу сыграть для тебя, — она обернулась на Чонгукки и улыбнулась. А Чонгукки ничего не ответила, лишь молча кивнула и встала рядом, завороженно глядя на мягкий, нежный взгляд с отблесками лунного света в чёрных зрачках. Игра Юнджи не была похожа ни на одну из тех, что доводилось слышать ранее. Не было просто заученных наизусть движений, не было присущего великим музыкантам их времени пафоса или излишней экстравагантности. Даже несмотря на то, что инструмент был заметно расстроен, девушке удавалось выжать из него всё прекрасное. В каждой ноте и мелодии, заполняющих комнату, было столько всего: лёгкой тоски, будоражащего душу чувства дежавю и утраченных воспоминаний, и… Самой Юнджи. Чонгукки казалось, что сейчас ей позволили заглянуть в самый укромный уголок чужой души, прикоснуться к чему-то интимному и доступному лишь им двоим. И никому больше. — Он немного разлажен, — усмехнулась Юнджи, доиграв первую пришедшую ей в голову мелодию — ту самую, что они когда-то придумали с мамой. — Не помешало бы настроить. Но, конечно, если вы не будете играть на нём… На последнем слове, девушка перевела взгляд на своего первого за столько лет слушателя и удивлённо замерла. Облокотившись на крышку фортепиано и подперев щеку рукой, Чонгукки стояла с чуть приоткрытым ртом, завороженно глядя на Юнджи. От переполняющих эмоций она дышала через раз, боясь, что любым неловким вздохом может смести всю эту загадочную атмосферу, словно сахарную пудру со стола. В глазах так и мелькали восторжённо-лихорадочные блики, сердце в груди стучало так сильно, что его можно было бы услышать и на другом конце улицы. А если бы в комнате горел свет, то Юнджи наверняка увидела бы и алеющие щёки. Сдержав рвущийся наружу смех, Юнджи улыбнулась и, облокотившись на фортепиано, подобно Чонгукки, вдруг подмигнула ей. — Неужели настолько сильно понравилось, что и слов не находишь? — Я, кажется, влюбилась в тебя, — ответила Чонгукки просто, улыбнувшись так мечтательно и сладко, словно самый довольный в мире кот. Произнеся затаённую мысль вслух, по всему телу разлилось столько тепла, что хватило бы растопить пару ледников. — Глупая, — смущённо пробормотала Юнджи. Не вынеся её пристального и искреннего взгляда, она потрепала чёлку девушки и отвернулась, пряча собственное смущение. Рассмеявшись своим самым обворожительным смехом, Чонгукки подошла к ней сзади и… Застыла в нерешительности. До покалывания в пальцах хотелось обнять со спины, прижаться виском к тёмной макушке и поймать хрипловатый смех в ответ, но… Нельзя. Чонгукки чувствовала, что для таких откровенностей ещё не время, и всё, на что она смогла решиться: дрожащими руками взять Юнджи за ладонь, переплетая пальцы, и дрогнувшим голосом произнести: — Было бы… Было бы здорово услышать твою игру ещё раз. Что думаешь об этом? — Думаю, что это не последняя наша встреча, — последовал незамедлительный ответ, после чего Юнджи прислонилась щекой к загорелому плечу Чонгукки и прикрыла глаза, с улыбкой слушая стук чужого сердца, что был волнительнее любых мелодий из детства.