Тактический ход

— О, вундеркинд! Салют, как делишки? Первым, что увидел Геркулес, переступив через порог своих покоев — был Аид, владыка подземного царства, по-хозяйски развалившийся на кушетке с бокалом чего-то вонючего в руках. Кажется, в этом бокале ещё и плавал чей-то глаз. Или оливка. Зная Аида — скорее, глаз. На мгновение Герк остолбенел от такой наглости — так и замер, ошеломлённый, с полотенцем на мокрой шее, растерянно хлопая глазами на подземное божество. Тот бросил на него небрежный взгляд искоса: мол, так и будешь стоять столбом, или всё-таки проявишь вежливость и гостеприимство? Ладно, так и быть, только потому, что мы с тобой во вроде как близких отношениях, дам тебе немного времени… Аид сделал долгий, неспешный глоток — и Геркулесу этого как раз хватило, чтобы прийти в себя. — Что ты здесь делаешь?! — Хм? Малыш, что за вопиющее хамство, разве так здороваются с родными дядями? Я что — не могу заглянуть на огонёк к родному и любимому племяннику? Герк остолбенел во второй раз. Дядя? Он не ослышался — дядя? «А ведь правда… — юноша ошеломлённо провёл ладонью по шее. — Аид — он же брат Зевса. Моего отца. Старший. То есть, получается, он действительно…» Но думать об этом было так же дико, как называть родным дядей какую-нибудь лернейскую гидру. Они ведь даже не похожи — ни Аид и Зевс, ни Аид и Геркулес. Даже сейчас они стояли друг на против друга, словно живые воплощения жизни и смерти: Аид — мертвенно, до синевы бледный, угольно-чёрные волосы безжизненно лежат на плечах, по ним изредка пробегают голубые искры, словно отблески пламени, синюшные губы тронуты разложением, глубоко запавшие глаза горят тёмным огнём Флегетона, под ними — такие круги, словно в последний раз он спал ещё до Титаномахии, облачённый в чёрное, с фибулой в виде черепа на плече, приносящий с собой запах тяжёлого дыма, как от пылающих в огне городов; сам Герк — полный жизни, зацелованный солнцем, со смуглой кожей и рыжими волосами, с ослепительной улыбкой и яркими синими глазами. Копия отца. — А ведь я даже был на твоём дне рождения! — продолжал болтать Аид. — Между прочим, на Олимп я выбираюсь так редко, что местные привратники ставки делают: когда я в следующий раз приду, не то чтобы меня были рады там видеть, знаешь ли, они все такие, ну, ты в курсе, сиятельные олимпийцы, весёлые, беззаботные, блёстками посыпаны, тьфу, смотреть тошно, а я… Хммм, я немного не вписываюсь в пейзаж. — Подземный широко ухмыльнулся, показывая острые зубы, и напустил на себя мечтательный вид: — И вот помню: облака, золота столько, что можно купить Фивы и Афины в придачу, Афродита надела отпадную тунику, Афина ей старательно не завидует, Дионис опять наклюкался и еле ворочает языком, твой папаша сияет, как начищенный чайник, будто ты его первый сын… Геркулес вздрогнул. — Что ты сказал? — Ась? А что я сказал? Про тунику? Ну, извини, вундеркинд, на себе я это не изображу, хотя… — Аид сделал замысловатое движение длинными пальцами, и густой, пахнущий пожарами дым сложился в манящую, грудастую фигурку Афродиты, но Геркулес тут же её развеял. — Что ты сказал про первого сына? У меня есть братья и сёстры? — Да целая куча! — Аид встал с кушетки и принялся прохаживаться по покоям. — А ты не знал? Амфион и Зет, Персей, Персефона, Минос, Сарпедон, Радамант, Эпаф, Полидевк, Елена, Гермес, Аполлон и Артемида, Афина, красотки-Музы — ну и штучкой, должно быть, была их мать! — Пандия, Дионис… Лучше не спрашивай, как он родился… Кстати, старушки-Мойры — тоже его дети! И это ещё не все, вундеркинд, из детей Зевса можно состряпать небольшой город! Ошарашенный, Геркулес медленно опустился на ближайшую скамеечку, не в силах переварить услышанное. Братья. Выходит, у него есть братья и сёстры, целая куча братьев и сестёр, подумать только! И это не кто-нибудь — а боги… Самые настоящие боги! Аполлон, Артемида, Персефона… Но даже не это главное! Главное — что у него могли быть братья и сёстры. Большая, дружная, шумная семья. Друзья… У Герка на несколько мгновений перехватило дыхание, в горле образовался комок. — Ведь у меня… — растерянно пробормотал юноша. — Ведь у меня никогда… никогда не было друзей. Не было даже, с кем играть в игры… Откуда-то в руках Аида оказался носовой платок, и он в него смачно высморкался и утёр несуществующие слёзы сожаления. Герк мгновенно очнулся, вспомнил, с кем разговаривает, и даже с отвращением усмехнулся собственной наивности: нашёл перед кем слюни распускать! Как будто Аиду, подземному владыке, знакомы человеческие чувства, привязанности, жажда быть признанным и любимым! — Извини, вундеркинд, не могу тебе сочувствовать: в детстве я мечтал о каком-то подобии личного пространства. В брюхе у моего папаши было тесновато, знаешь ли, а уж когда Деметра начинала нудить... — взгляд Аида затуманился, напомнив Герку того постоянно пьяного старика из трактира, который каждый день напивался до совершенно скотского состояния и постоянно бубнил что-то про ужасы Троянской войны. Юноша вновь замолчал на несколько мгновений, опустошённо глядя куда-то прямо перед собой. Семья. У него могла быть семья. Папа, мама и много-много сестёр и братьев. Может, он даже с Мойрами нашёл бы общий язык, не говоря уж о таком прекрасном боге как Аполлон или о мудрой Афине. А Арес смог бы научить его новым приёмам, а вместе с Гермесом они бы разыгрывали старика Аргуса, а мама ласково их бы журила, а ещё… Мама… Герк поднял голову и в растерянности заморгал. Что-то не складывалось. — Погоди… — юноша подозрительно воззрился на Аида. Тот небрежно покачивал в руке кубок с вонючей жижей и, казалось, ничуть не интересовался его нравственными метаниями. — Как же матушка могла родить такое количество детей? — А как мой папаша умудрился проглотить с десяток отпрысков, и мы все остались живы в его утробе? Вот сразу видно, что ты человек, вундеркинд! О строение божественного тела ни один врач голову сломал, помню, Гален всё донимал старину-Харона вопросами про то самое папашино брюхо… Герку захотелось закатить глаза. Аид постоянно так много болтает? Ему что — в подземье поговорить не с кем? — Ну так вот, в нашем случае дело не в этом! — Бог прищурился и взглянул на Герка. По мертвенным губам его пробежала лёгкая усмешка, какая-то… Герк, на самом деле, дурно читал человеческие лица. Он был героем, он спасал людей, а не изучал их. Но сейчас ему померещилось — в самых уголках синюшных мёртвых губ — что-то, похожее на… удовлетворение. И предвкушение. Будто Аиду нравилась сама мысль о том, что ему предстоит сказать. — Видишь ли, вундеркинд… Даже не знаю, стоит ли тебе это говорить, боюсь, тебе это не понравится, но… Аид сделал долгий, смачный глоток своей жижи. Герк замер, словно натянутая струна, напряжённо впиваясь в Аида глазами. — …но это не дети Геры, — торжествующе завершил Аид, глядя прямо в его глаза. — Твой драгоценный отец изменял твоей матери направо и налево. На этот раз Герк не остолбенел, о нет. Кровь в венах полыхнула бешеным пламенем — и в следующее мгновение он бросился на Аида, желая сбить его с ног, повалить на пол и бить, бить, бить по этой самодовольной роже, разбивать в кровавую юшку, выбить ему все зубы, изуродовать, искалечить, уничтожить! Любому существу из плоти и крови такой бросок не оставил бы ни единого шанса, но Аид… Герк прошёл сквозь его тело, словно через облако густой гари — и прокатился по полу, ведомый собственной силой, кашляя до слёз от густого смрада. Аид возвышался над ним, насмешливо изогнув бровь и небрежно покачивая в ладони кубок. — Ещё одна особенность божественного тела, вундеркинд. Один — ноль. Герк бросил на него злобный взгляд. — Десять — один! Аид цокнул языком и шутовски развёл руками. — Уел. Между прочим, немейского льва я любил чесать по пузу, меня это успокаивало. Работёнка нервная, знаешь ли. Ты оставил меня без любимого питомца. — Нечего было натравливать его на бедных детей! — яростно рявкнул Герк, снова оказываясь на ногах, и тут же гневно наставил палец на Аида. — Ты лжёшь! Мой отец не мог, он… — Юношу даже бросило в жар от возмущения, на щеках вспыхнул густой, красный румянец, на шее вспухли жилы. — Он любит мою маму! Я уверен, он её любит! — Любит! Конечно, любит, вундеркинд, скажи мне — разве я когда-нибудь с этим спорил? А ещё он любит… — Аид принялся с наслаждением загибать пальцы. — Евриному, Мнемозину, Лето, Ио, Европу, Фемиду, Каллирою, Фтию, Эгину, Каллисто… — Заткнись! — Геркулес снова попытался своротить на сторону эту гнусную рожу, но его кулак прошёл сквозь лицо Аида, как сквозь дым. Аид — с кулаком в щеке — даже насмешливо поднял брови: мол, тебя что — жизнь совсем ничему не учит? — Ты лжёшь! Докажи хоть одно своё слово! Бог мёртвых равнодушно пожал плечами, мол, у меня плотный график, недосуг тут доказывать очевидные истины непутёвому дитятке. — Не веришь мне — возьми да и спроси у своего ненаглядного папаши. Или боишься? — Он насмешливо прищурился. — Боишься узнать правду? Герк бессильно сжимал кулаки. Глаза его сверкали бешенством, он в любое мгновение готов был вновь броситься на Аида… Но толку? Он даже ударить его не может за оскорбление чести своей семьи! И что возразить? Геркулес… Не знал практически ничего о Зевсе. Его семья не посвящала его в тонкости религиозных верований, он знал лишь самое основное — кто покровительствует чему, какие жертвы ему нужно приносить, чтобы снискать его милость, но не более того. Кроме родителей, приёмных родителей, Герку не от кого было узнать подробности, да он этим и не интересовался. Позже юноша даже спросил у матери, почему так, и та ответила: «Ты казался нам божественным подарком, сынок… Мы всегда знали, что ты принадлежишь не нашему миру, и связан с Зевсом. Возможно, это глупо, я знаю, и прости нас за это, но мы суеверны… Мы не хотели, чтобы ты много знал о богах. Вдруг ты бы ушёл к ним?..» Герк не мог их винить — ведь, в конце концов, в один прекрасный день он это и сделал. Ушёл к богам, ушёл к своему родному, настоящему отцу, и всегда верил, что он добр и справедлив, что у него открытое и любящее сердце, что он любит его, и хрупкую, нежную матушку, и… И, возможно, многих других. — Ты лжёшь, — с отчаянием повторил Герк. Аид взглянул на него с такой снисходительностью, что Герк мгновенно ощутил себя жалким, и будто бы даже уменьшился в размерах, хотя был того же роста, что и бог мёртвых. Небрежным движением Аид выхватил из воздуха свиток — не сотканный из дыма и тьмы, и даже не украшенный черепами, самый обыкновенный, слегка потрёпанный свиток — и протянул Герку. Юноша пробежался глазами: «И тогда увидел красавицу-Европу могучий громовержец Зевс…», «и стала она гладить прекрасного быка, а тот улёгся к её ногам, словно прося усесться на себя верхом…», «и прожила Европа на Крите долгие годы, и родила Зевсу трёх сыновей: Миноса, Радаманта и Сарпедона…», «а в знак своей великой любви Зевс поместил на небо божественного быка — созвездие Тельца». Задохнувшись от возмущения, Герк отбросил свиток и в отчаянии закрыл лицо ладонями. Он знал! Знал и царя Миноса, знал и созвездие Тельца, Фил сам учил его определять дорогу по звёздам! Но это же не могло… не могло быть правдой! — Ну, ну… — в голосе Аида зазвучало насмешливое сочувствие. — Что ты так огорчаешься, это ещё не самое интересное. В кого только мой драгоценный брат не обращался, чтобы заполучить девицу! А одну он сумел обрюхатить, будучи золотым дождём! Боюсь даже представить, как это выглядело. О, кстати, я говорил, что у него были не только любовницы, но и любовники? На этот раз Герк даже не нашёл в себе сил, чтобы как следует приложить бога мёртвых по наглой роже. Он лишь бросил на него отчаянный взгляд, словно умоляя заткнуться. — Какая жалость… — вкрадчиво продолжал Аид. — Рваться всей душой на Олимп — и узнать, как неприглядны его обитатели. Зевс… — Жёсткие нотки промелькнули в его голосе. — Всего лишь мальчишка. Вся его сила — в умении ловко метать молнии. Я не спорю, он великий воин. Как и ты. Но одного лишь умения махать кулаками недостаточно, чтобы быть достойным правителем и богом. Что он за правитель такой, что даже в собственной семье не смог навести порядок? Выбрать женщину, от которой не тянуло бы гулять налево? Сберечь собственного сына? Да хотя бы не плодить в таком количестве бастардов?! Зевс — безответственное дитя. Для него всё — игра, забава, ему от всего смешно. «А ведь отец… Зевс… отец и правда постоянно улыбается, — мелькнула в голове предательская мысль. — Даже когда я к нему пришёл — он смеялся. Мой второй папа, земной папа, он бы, наверное, заплакал, если бы не видел меня шестнадцать лет, а Зевс смеялся…» — Даже когда мы сражались с титанами — ты думаешь, это Зевс вёл войну? Зевс развлекался с нимфами и плодил детей, вундеркинд. Войну вёл я. Герк ошеломлённо поднял голову и недоверчиво уставился на бога мёртвых. Тот помахал рукой, мол, вот он я, весь такой поразительный, салют! — Жуткое было времечко, я тебе скажу. Тебе не нравилось сражаться с гидрой, а? Так вот, титаны — это как сто тысяч гидр. Жуткие твари. — Но как же… Я слышал… Зевс… Молнии… По губам Аида змеёй скользнула довольная улыбка, когда Герк назвал отца по имени, но оглушённый свалившимся на него знанием юноша не заметил. — О, конечно! Зевс, молнии, победоносный последний удар… А кто их пригнал в то место? Кто их вымотал? Кто подготовил операцию? Кого потом в подземье сослали, чтобы их сдерживать?! Герк с трудом поднял на Аида взгляд потерявшегося ребёнка, который не понимает, где хорошо, а где плохо. — Та-даааа! — Аид показал на себя двумя большими пальцами. — Аплодисменты, фанфары, ковровая дорожка, букет цветов, мать благодарить не буду — она меня папаше скормила. Если бы Герк стоял, то его бы, наверное, зашатало. Не верилось. Не хотелось верить! Отец — такой добрый, весёлый, солнечный, источающий внутренний свет, с громким голосом, с любящими глазами, всегда поддерживающий его во всём… Изменяет матери?! Направо и налево? Не участвовал в великой войне, о которой рассказывают легенды, а свалил всё на старшего брата? Только и знает, что развлекаться? Тартар побери, да ведь он… Он ведь даже его, Герка, выходит, упустил. Его кто-то украл с Олимпа и сделал смертным. Родного сына, которого Зевс вроде как… любит. — Неудивительно, что он тебя прозевал, — будто услышав его мысли, ухмыльнулся Аид. — Столько детей, столько детей — за всеми и не уследишь. Герк поднял на ненавистное существо потухший, болезненный взгляд. Даже цвет его глаз переменился, словно ядовитое голубое пламя проникло в их свежую, наивную, небесную лазурь и очернило, отравило, словно на ясное небо легли сумерки сомнений и тревоги. — Уходи, — хрипло выдохнул Герк. — Прошу, уходи, Аид. Бог мёртвых поклонился с лёгкой усмешкой на синюшных губах — и в следующее мгновение пропал, как не было, оставив после себя лишь струйку тёмного дыма. От него покои Геркулеса, такие уютные и светлые, по-прежнему хранили настойчивый запах гари, и он лез в ноздри так же настойчиво, как в голову герою лезли сомнения, и как бы Герк ни пытался отринуть их прочь — это было бы также невозможно, как поймать в пальцы дым. В голове у героя звенело. Ни единой мысли — только тихий, назойливый звон, словно это ему, а не Аиду, хорошенько съездили по лицу. Чувствуя себя вдвое, вчетверо, вдесятеро более уставшим, чем после самой тяжёлой тренировки, юноша медленно опустился на край постели и пустыми глазами посмотрел прямо перед собой — и взгляд сам натолкнулся на бюст Зевса. Геркулес сам попросил поставить его в своих покоях, чтобы отец всегда был рядом, чтобы Герк мог взглянуть на него и приободриться, если станет вдруг тяжело. Прежде его лицо всегда казалось юноше ласковым и приветливым, а теперь… Геркулес резким движением отвернул его от себя и со всего размаху рухнул в постель, так, что она чуть не треснула под тяжестью и силой его тела. Спать. Всё, чего ему сейчас хотелось — это спать и ни о чём не думать. Забыть про визит Аида. Стать снова тем Герком, каким он был пару часов назад. Ни в чём не сомневающимся.

***

— Пум-пум-пум, привет, рыбка, папочка дома! — Аид появился из ниоткуда за спиной Мэг и небрежно, по-хозяйски, пробежался руками по её талии, с наслаждением вдохнул лёгкий и сладкий аромат фиалок, исходящий от нежной кожи. Девушка вздрогнула и мгновенно отстранилась, бросив на него полный отвращения взгляд. — Фу, какая невежливость. Папочка может разозлиться. — Отвали, — злобно рыкнула Мэг, но Аид только усмехнулся. Её тщетные попытки скалить зубки его всегда только забавляли: они оба знали, что девушка перед ним абсолютно бессильна, и стоит ему пожелать… У Мэг такие слабые кости. — Позже поговорим о твоих манерах, крошка, а сейчас… — Аид посерьезнел, но на губах его по-прежнему блуждала полная предвкушения усмешка. — У меня для тебя задание. — Я не полезу снова соблазнять кентавра! — О, нет, что ты, я не подвергну такую лапочку опасности! — Мэг закатила глаза. Как же, не подвергнет, конечно. Для Аида все и всё — лишь фигуры на карте, и ею он пожертвует без сожаления, также, как пожертвовал всеми монстрами, которых отправил в небытие вундеркинд. — На этот раз задание самое простое: тебе просто нужно немножко солгать. Мэг подняла бровь, безмолвно требуя объяснений. Аид весь светился от предвкушения, чуть ли не потирал руки, глаза его горели от удовольствия. Похоже, куда бы он ни отлучался на последние пару часов — всё прошло благополучно. — Итак, слушай меня внимательно. — Аид властно притянул Мэг к себе, обхватив рукой тонкую талию, и приподнял её лицо за подбородок, заставляя взглянуть в глаза и не обращая никакого внимания на то, как девушка морщится и отворачивается от его непрошенных ласк. — Завтра утром ты пойдёшь к нашей мускулистой проблеме. Ты подстроишь встречу с ним, как — не моё дело, ты ведь у меня умненькая девочка, правда, Мэг, м? — Аид небрежно пощекотал её за ухом, заставив девушку дёрнуться, но бог держал слишком крепко. Пытаться высвободиться из его рук было всё равно, что пытаться вырваться из объятий внезапно ожившей статуи. — Ты сделаешь ваш разговор интимным и откровенным. Чтобы он расчувствовался. Чтобы понял, как ты ему доверяешь. По телу Мэг пробежал холодок, лавандовые глаза расширились в ужасе. На этот раз она уже не отводила от Аида взгляд в отвращении — она смотрела прямо в его глаза, пытаясь прочесть хоть что-то в их непроглядной тьме. — Что ты хочешь, чтобы я сказала?.. Аид усмехнулся, услышав, как сел её голос. — Ничего особенного, крошка. Правду. Ну, почти. Ты скажешь, что заключила контракт со мной, поскольку тебя обманул любимый тобой мужчина… — Мэг недоверчиво распахнула глаза. Раскрыть себя? Раскрыть, что она работает на Аида, на его врага? Что задумала эта подземная тварь, Тартар забери?! — Ты скажешь, что это был Зевс. Больше Аиду ничего не нужно было объяснять. С возмущённым воплем Мэг попыталась отпихнуть его от себя, вырваться, залепить ему пощёчину, выцарапать эти жестокие, не знающие никакой жалости, никаких принципов глаза, но всё тщетно — она билась в его руках, словно пойманная рыба, а Аид продолжал, жёстко и безжалостно, словно вколачивал гвозди в её разум: — Ты скажешь, что он пытался тебя изнасиловать. Или изнасиловал — не столь важно, главное — что это скажешь ты. Тебе он поверит, не так ли, Мэг? — Бог мёртвых издевательски усмехнулся, склонившись к её уху ниже, его вкрадчивый голос дымом, ядом заползал в мозг. — Он так любит тебя. Так доверяет. Ему так невыносима сама мысль, что ты можешь пострадать… Если бы Мэг могла — она плюнула бы ему прямо в рожу. — Ты скажешь, что искала защиты. Скажешь, что знала: защитить от Зевса смогу только я, в моё царство он не сунется. Выставишь меня героем, защитником слабых и обездоленных. Скажешь, что ненавидишь его всем сердцем… — Я ненавижу тебя всем сердцем! — в ярости вскричала Мэг. — Ты хочешь отвратить Герка от его отца! Ты, беспринципный, лицемерный… Плотный и горький дым заткнул ей рот. Аид больше не держал её… По крайней мере, руками, но дымовые щупальца схватили её за лодыжки и запястья, не позволяя пошевелиться, Мэг не могла даже ступить на пол по своей воле — дым держал её на весу. — Детка, у папочки жутко болит голова, — лениво промурлыкал Аид, небрежно ковыряя мизинцем в ухе. — И, пожалуйста, избавь меня от криков, что ты этого не сделаешь. Сделаешь. Или ты забыла условия нашего контракта? Ослушаешься меня… — Хищно усмехнувшись, Аид навис над искажённым от ярости и боли лицом Мэг и небрежно ущипнул её за щёку. — В тот же миг отправишься прямиком в Стикс. Дым отпустил её, но Мэг не сумела ничего возразить — она упала на четвереньки, до слёз кашляя и задыхаясь. Дым забился в горло так, что теперь девушке казалось, что она сейчас выкашляет на холодный, тёмный мрамор собственные лёгкие. — Ты не посмеешь! — прохрипела она в отчаянии, едва отдышавшись, уже зная, что это бесполезно. — Я не сделаю этого! Ты… Голос девушки оборвался — словно лопнула струна. В покоях она была одна. Он был занятым богом, в конце концов, и у него совсем не было времени слушать глупые вопли неразумных детей. Дрожа, Мэг медленно поднялась на ноги. Они подгибались, но не оттого, что она только что чуть не задохнулась. Её знобило. Взгляд метался по покоям, не зная, на чём остановиться, сердце билось с такой силой, будто его сдавила чья-то рука. Чья-то сильная, обжигающе-горячая, пахнущая дымом и разложением рука, сдавила, как сдавливают горло птице, прежде чем убить. Герк… Такой милый, добрый Герк с наивными, полудетскими глазами, Герк с его тёплыми пальцами, Герк… Который обещал, что никогда не сделает ей больно так искренне, так нежно, что ему — единственному — хотелось верить. Он говорил, что не сделает ей больно… Но что, если больно ему сделает она?.. Мэг опустошённо опустилась на край постели и уронила лицо в тонкие пальцы. Из её глаз катились бессильные и яростные, отчаянные слёзы.