Ребро монеты

Протяжный стон сквозь стиснутые зубы, плавное движение навстречу – выдох, выдох, выдох на чужую кожу. Так мало света, ты совсем ничего не видишь, только то, как играют под кожей мышцы, когда Артур, упираясь обеими руками в постель, двигается медленно, плавно... … и ты просыпаешься. Широко раскрыв глаза, смотришь в темноту. Бело-голубой свет от полоски луны играет на швах каменных плит, а тебя бьёт дрожь – ты узнала, ты не могла не узнать этого – когда капля пота скользит по виску, по светлой влажной пряди, ресницы смыкаются, бросая длинные тени на алеющие щеки, ты узнала, потому что, должно быть, уже видела это раньше. Или хотела видеть. Или это тоже было твоим сном, Моргана, в котором ты узнала второго – выгнувшееся на перине тело, бессильно закинутая темноволосая голова, а там, за стенами век, мерцание на светло-зелёном золотых искр. Ты видишь странные сны, Моргана. Слишком осязаемые, чтобы быть просто снами. Ты не знаешь, что именно грызет тебя изнутри, но оно тёмное, древнее, страшное, зовущее, нежное, оно - то, чего ты ещё никогда не знала, и руки, которыми утром облекаешься в шелк и шифон, бессильно падают вдоль тела – ты не понимаешь, надо ли что-то делать с этим - или забыть. Но то, что ты видишь, никуда не уйдёт. То, к чему ты прикоснулась, стало тобой. Что ты знаешь о страхе, Моргана? О желании? Ты вздрагиваешь, встречаясь глазами с Артуром, и отворачиваешься, когда Мерлин тебе улыбается. Ты боишься, что в изгибе дрогнувших губ они оба прочтут: ты знаешь их тайну. Эту несуществующую тайну, которая – о, тебе так хочется – лишь выдумка и злая игра древних сил, жаждущих свести тебя с ума. Но: так что ты знаешь о жажде? Ты ведёшь рукой по мехам покрывал и, склоняя голову, вдыхаешь запах тканей и перин – запах твоих снов. Содрогаются плечи. Ты не знаешь, за что тебе это проклятие – видеть то, чего ты не можешь подтвердить себе, то, чего не может быть ни в этом, ни в одном из других миров, то, что кажется тебе чужим, ирреальным, мучительным, отвратительным, прекрасным. Наверное, так действительно не могло длиться долго. Наверное, есть сила, которая больше твоей силы и твоей воли, и она тянет тебя за собой, вглубь и в топь, и ты уже ничего не знаешь. Когда-то ты знала одно: Артур, но у мечей, страстей и монет всегда две стороны. Ты боишься, что оборотную кто-то занял до тебя, кто-то вместо тебя стал руками, губами, глазами, стоном и вспышкой. Но они забыли, что глаза этого мира – ты. Глаза, в которые он так и не заглянул. Наверное, так действительно должно было быть. Мех не греет плеч и, касаясь ладонью закрытой двери, ты зябко льнешь к окованному дереву. Это не сон, хватит, так больше невозможно, это двери в чужой мир, в который кто-то – по злой или доброй воле – неисповедимость – позволил тебе заглянуть. Там – ты знаешь – узнаёшь – тяжелое отрывистое дыхание падает с его губ на чужое лицо – юное, почти детское, нежное лицо. Ты толкаешь дверь. Такая опрометчивая доступность – она легко поддается руке и с тихим скрипом – ты никогда не слышала звука громче – распахивается перед тобой, и ты падаешь в сон, мягкий, тягучий, знакомый сон, жаром растекающийся по телу. С тихим рыком Артур подается вперёд – последнее, иступленное движение – и накрывает собой другое, узкое, податливое белое тело. Мерлин рвано всхлипывает ему в плечо – так знакомо тебе, полу-выдохом, горячечным бредом, которого ты никогда не знала по себе. Артур, поднимая голову, кусает губы прижимается к его рту и соскальзывает рядом, на измятые простыни, закрыв глаза. А потом ты встречаешься взглядом с чужим золотом – и не отводишь глаз. Мерлин смотрит на тебя долго, так, что тебе кажется, будто века проходят над головами, а потом поднимает руку и касается плеча Артура. Тот открывает глаза. Взгляд тяжелый – более, чем знакомый! – а его матовая синь глубока и темна, и он что-то спрашивает, и жалеет тебя, и просит тебя, и зовёт, и ты делаешь шаг – один только шаг – не шаг даже, а движение всего тела вперед, изгиб и головокруженье. Дверь с тихим щелчком – ты никогда не слышала звука глуше – захлопывается за твоей спиной. Ты никогда не скажешь вслух, зачем ты здесь. Глаза не отпускают тебя – пока он медленно встаёт с постели, глаза не отпускают тебя, пока он подходит ближе – ничего нет кроме них, а ещё жара, странного, режущего жара вокруг и внутри тебя. Ты уже не помнишь, что хотела только подтверждения, потому что вот – он, вот – страсть, которой ты никогда не знала, вот – две пары глаз, утягивающих тебя за собой. Сегодня или больше никогда, Моргана. Всю древнюю силы, впитанную из чужого тела – тел – сегодня или больше никогда. Вы поделите его, Моргана, вы оба будете с ним. Ты позволяешь Артуру за руку подвести себя к постели, и его глаза, наконец, больше не держат тебя, ты цепляешься за другие, чтобы держаться на ногах. Когда ладони – сильные, горячие – ложатся на твои плечи и ведут по рукам, плавно и уверенно, а прозрачный шифон облаком падает к твоим ногам, - тогда ты выдыхаешь, коротко и хрипло, переступаешь через него, делая шаг вперёд, в даль от отпускающих рук. Ты по-прежнему держишься за эти глаза – темнеющие на знакомом, юношеском лице, опускаешься в ворох смятых, теплых тканей – и поворачиваешь голову. Никогда – ты готова класться кровью, стыдом и миром – ты не видела у Мерлина таких глаз. Они смотрят глубоко, нежно, разрешающе – и, кажется, он понимает всё и больше, гораздо больше тебя. Ты нервно сглатываешь, поднимая глаза на Артура. Он сидит в изножье, не переводя взгляда, вы для него – один штрих, сегодня и никогда больше. Ты не помнишь, что такое стыд, которым желала клясться, и позволяешь этим глазам смотреть, смотреть сколько будет угодно, жизнь и века, потому что это выжигает тебя, но ты готова гореть так вечно. Это лучше снов, Моргана, и слаще их. Ты снова выдыхаешь – ровно, медленно - и, найдя руку Мерлина, переплетаешь ваши пальцы, а он сжимает твою ладонь – секундно, почти лаской. У вас есть король и повелитель, Моргана, вы оба предназначены ему – грехом смирения, судьбы и любви, если это – любовь. Но ты не знаешь других названий. Артур, по-прежнему не отводя глаз, подается вперёд. У монеты две оборотные стороны – и ребро меж ними, единящее. Единственная свеча тусклым рыжим светом выхватывает переплетение рук и тел. Ты больше не боишься ни ночей, ни снов, Моргана.

март 2009-го.