***
Пройдя вперед, дальше по тропинке, ведущей в заросли кустарников с деревьями и высокой травой и выходящей в открытое поле, они все же увидели деревню справа от них. Селение было окружено тройным частоколом, вокруг, словно муравьи, сновали стража и деревенские. Одна из стен была разрушена, колья выворочены из земли. Над забором вился дым. — Вовремя, — Бин приставил ладонь ко лбу, вглядываясь вдаль. Путники выехали на дорогу. Завидев их, стража вынула из-за ремней дубинки. — Стой! Кто идёт? — Пилигрим, покорный слуга Богини нашей, владычицы земли и неба, Тривиаль. Представитель ордена Белого Креста. А это служитель храма в Высьграде, мой спутник, знаток древних летописей и один из составителей Нового бестиария. — А, ловцы ублюд. Церковь-таки соизволила. Как раз вовремя, голубчики. Мы уж и без вас управились. — Значит, в другой раз не управитесь, — пилигрим спрыгнул с коня, подхватив того за поводья. — Напоите коней и отведите меня к вашему войту. Потолковать мне с ним нужно. — К войту не выйдет. Эй, отведи коней в конюшню, да смотри, если хоть волосок упадет — твои собственные повыдергиваю, — он отдал приказ какому-то мужику, видимо, конюху. — Спасибо. То есть как к это к войту не получится? Не принимает? — он скользнул взглядом чуть влево, за спину капитана стражи. На земле в луже черной крови лежала женская голова. Волосы были растрепаны, слиплись, рот раскрыт в немом крике, обнажив окровавленные зубы. Глаза с лопнувшими капиллярами были сильно выпучены. — Дык нет войта у нас, женщина правит, Старшой зовут. Чтут и уважают. — Прошу прощения, не знал. Отведите меня к вашей Старшей, будьте добры. — Власть женщине вверять, — монах перекрестился. — Но я слышал, здесь был управитель. Помер? — Да вы б хоть у управления вашего уточняли, что ль. Лет двадцать как в могиле. — А наследники? — Давайте вы лучше с хозяйкой поговорите, — видно было, что стражник избегает разговора намеренно. Хакен насторожился. Как-то в этом месте и солнца меньше было, и прохладой веяло, и воздух чище был. Хонбин находил это странным. — Видно, местное не совсем разумное население покоя не дает? — служитель храма внимательно осмотрел труп той самой девушки. Её будто сжало что-то чудовищных размеров, что она лопнула, забрызгав все вокруг кровью. Женщин не было видно, любопытствующие, что выглядывали из окон, сразу же захлопывали ставни, если встречались взглядами с кем-нибудь из путников. — Что это было? Великан? Тролль? — Волколак. — А где же этот самый волколак? — В серебряных цепях закован, переобратился, дрянь поганая, — капитан сплюнул. — По завтрашнему утру казним, а как иначе. — А кем он оказался по итогу-то? — спросил воин. — Да незнаемо. Мужик лет тридцати, на вопросы не отвечает, молчит угрюмо. Не из наших краёв, вот что главно. — И притянуло же его сюда посреди полудня. Интересно, — Хакен задумчиво потер подбородок. Ничего особенного деревушка собой не представляла. Бревенчатые низенькие дома, кое-где крыши косились набекрень, несло сараем и жареным салом из корчмы. Большое селение было, но многие дома пустовали, гнила древесина, проламывались крыши и полы. Когда-то село являлось небольшим городком, со временем не разрослось в размерах, а люду поубавилось. Уезжали отсюда многие, несмотря на плодородную почву и водоем поблизости. Никому не хотелось жить бок о бок с водянками, кикиморами, лешими и прочими бестиями. А оставались в основном старики да те, кто другой жизни не представлял. По дороге могут напасть бандиты, зверье и те же чудища, и никакого частокола рядышком не окажется со стражниками, а ведь путь до ближайшего города ой как далёк. Монстры — это не страшно, их можно ранить, значит, и убить тоже можно, а если они смертны, как и все живое, то они не страшнее голода или засухи, что деревню обходили стороной. Не страшнее также войны, идущей на западной границе с эльфами. Вот что страшно, а не редкие нападки неизвестных и оттого еще более жутких существ. Монстры были скорее делом привычки, все приспособились. Но молодняк все равно выбирал дорогу на восток от деревни, к каменной крепости у подножия гор Хваадль. Придя на место, перед ними предстал не столь большой по размеру дом в два этажа. Он был более крепок на вид, сделан из темного дерева; окна и входная дверь были украшены резными наличниками, навес над крыльцом поддерживали два столба с изображенными на них сюжетами из Древнего Сказания. У дверей стоял стражник с гербом на груди — лисица на зелёном фоне. Герба этого Бин не знал. — Эти милые люди хотят обговорить кой-чего с хозяйкой. Пропусти, — сказал капитан. — Проходите, — стражник распахнул двери. Они вошли в главную залу. Через окна тускло пробивался свет, в помещении всюду играли тени, отбрасываемые головами разных животных: кабана, лося, оленя, волка. Но самым главным из трофеев воистину считалась голова гребенщика — существа действительно опасного и жуткого, повадками и поведением напоминающего задиристого петуха, имеющего такие же, как у него, крылья красной расцветки, оперение — иногда черного цвета, — морду виверны с торчащими клыками и самое главное — алый гребень, который он раздувает в случае опасности, дабы отпугнуть врага. Он плюется токсичным ядом, и победить его не так-то просто, поэтому голова гордо нависала над главным седалищем Старшей. Трон, если его так можно назвать, представлял собой деревянное кресло с перекрещенными ветвями черного дуба, оббитое шкурой белого волка и лисы. По обе стороны от трона висели гобелены с изображением знаменитого события — охоты на белого лося, что и разразило войну между людьми и эльфами. По обе стороны от входа вверх уходили лестницы, ведущие на второй этаж и на балкон, проходивший по всему периметру помещения. Возле одной из лестниц стояли двое: один более старый, в черном колете и выглядывающим из-под него лиловом дублете, с рыжими волосами, затянутыми в тугой хвостик, и козлиной бородкой такого же цвета; второй был молод, аристократично бледен, высок и худощав, с угольными волосами, непослушно лезущими в глаза, в белой рубахе, расстегнутой на одну пуговицу и оголявшей молочную шею. Он озорно щурился и скалил зубы в улыбке, пока не метнул взгляд в сторону прибывших. Уголки губ опустились, когда он в полумраке встретился глазами с пилигримом. — Добрый день, милорды, — Бин не забывал о приветливости и манерах, неловко отвесил поклон и улыбнулся. — Добрый. Главный советник Старшей, Визгрув. С кем имею дело, господа? — Я Хонбин, пилигрим и представитель Белого Креста на Юге. Это Хакен, он служитель храма Трех Божеств и составитель бестиария. Мы здесь от лица церкви, пришли говорить с вашей хозяйкой. — Матушка смотрит сны после настоя трав. Она не может подойти, — заговорил юноша. — Простите, а с кем имею честь разговаривать? — Это единственный сын Хельги, Тэгун. Вы уж извините, господа, сейчас хозяйка не подойдет. После случившегося её хватил удар. Она пусть отлеживается, а вы пока можете пройти в гостиную, обождать там. Хельга сама решит, что с вами делать. Уж не знаю, чем вы помочь тут сможете, — управитель безрадостно и как-то грустно улыбнулся. Тэгун с досадой посмотрел на него и, ни слова не сказав, поднялся вверх по лестнице, скрывшись за деревянной дверью. — Вы уж его простите, он всегда такой. Чужаков не любит, да и вообще вряд ли кого любит, кроме матушки. В гостиной на полу были раскиданы шкуры, посередине комнаты стоял дубовый стол, накрытый скатертью, на нем стояла ваза с фруктами, кувшин с вином и пару чарок с серебряной отделкой. У левой стены стояли шкафы, набитые книгами и свитками, между ними стояло чучело бурого медведя, вставшего на задние лапы и разинувшего зубастую пасть. У правой стены размещался камин, отделанный темным камнем, и два кресла из орешника. — Чудесная у вас морда гребенщика висит в холе, — сказал Хакен, наливая себе в чарку вина. — Очень любопытно послушать эту историю. — Ну да, бестия. Зверюга страшная, воистину ужас на крыльях, правда, петушиных, но оттого не менее смертоносная. Я тогда моложе был. Зимой это было, пошли слухи, что в лесу затесалось чудовище, двум дровосекам кишки на ветки намотало, охотника загрызло. И ведь избирательная скотина: предпочитает голову отрывать сразу, как кот мышке, а внутренности вырывает, не трогает, брезгливый выродок. И войту пришлось устроить петуху веселую жизнь. Собрались мы тогда на него всей оравой, всех, кто хотел, принимали, кроме баб, их жалко. Знали мы и о ядовитой слюне, запаслись противоядиями. Настигли его у елей, отдыхал, зараза, утомился. Нас услышал быстрее, чем сообразили стрельнуть ему промеж глаз из арбалета. Завизжал, вскружил снег, поднял метель целую, ели голыми стали. Начали мы его со всех сторон обстреливать, он не знал, на кого кидаться. Одному руку оттяпал, ну это ничего. Он уже бежал нападать на войта, да так быстро, когда — поверите? — поскользнулся. Под слоем снега, видимо, запруда была замёрзшая али ещё какая лужа. Позорно свалился, а хозяин медлить не стал: всадил в шею клинок. Чудовище издало предсмертный хрип… — … и с тех пор его прозвали Тормундом Грозой Гребенщиков, — все трое обернулись на низкий голос. В проходе стояла статная женщина в длинном бежевом платье, отороченном золотыми нитями, на голове у неё красовалась диадема с нефритами, волосы цвета золотистой ржи были убраны в тугую косу, спускающуюся до поясницы. Она стояла, опёршись спиной о проем и скрестив руки на груди. — Старшая, это… — Я знаю. Оставь нас, Визгрув. — Слушаюсь, — управитель кратко поклонился и скрылся за дверью. — Меня зовут… — Не нужно. Достаточно того, что вы представляете Церковь. Деревне угрожает постоянная опасность, и нам нужна защита. Я много раз отправляла голубей в столицу, но ответом мне всегда служила тишина. А стоило всего лишь написать о плате драгоценными камнями… — Заказов и так слишком много, а сама церковь терпит большие убытки. Ну, знаете, эти ушастые, — Хакен ухмыльнулся, сделал глоток вина. — В вашем случае вот что странно: выродков сюда будто магнитом тянет. Ни днем ни ночью покоя нет. Это… странно. Такое случается, когда они чувствуют зов силы. Потусторонний, магический, темный зов мира Кошмаров. Понимаете? — он заострил свое внимание на подвеске из черного камня, обрамленного чистым серебром. Гладкий, без блеска, заточающий в себе мглу обсидиан. Камень ведьмачек, видунов и колдунов. — Не понимаю, к чему вы клоните, — Хельга сощурилась. — У нас в поселении нет и не будет ворожей и магов, если вы об этом. — Знаете, порой люди совершают… разное, а потом это их преследует всю жизнь. Возможно, кто-то сглупил единожды, ну… сами наверняка понимаете. Эта странная беседа была понятна лишь им двоим, оба знали, о чем речь и что на самом деле происходит. Бин лишь ждал ясного приказа, он не любил двоякости и мутности. Пусть с этим разбираются ученые умы, его дело разить святым мечом, а не словами. Хотя отдаленно и он осознавал, о чем речь. Речь о колдовстве — вот все, что он понял, но и этого было достаточно. Если кто-то коснулся вуали тьмы, он никогда не отмоется, не спрячется от призрачной метки. — Мы можем бороться словесно хоть до поздней ночи, но плачу я вам не за это. Люди могут ошибаться хоть сколько раз, но разве устранять последствия — это не ваша работа? — женщина всплеснула руками и скрестила их на груди. — Метко подмечено, сударыня. Нам действительно стоит приступить к делу, но неужели вы думаете, что я просто так вас допытываю? Мне важно знать источник, чтобы решить проблему и зачистить следы. Так позвольте узнать всю подноготную. — Вы правы, я… — она устало плюхнулась в кресло и тяжело вздохнула. — Простите, право, я не хотела. Конечно, вам нужны подробности. Я не всегда была старейшиной, я даже мечтать о том не могла. Мне была уготована жизнь обычной крестьянки, я работала в поле, доила коров и чистила сараи, как и все в этой деревушке. Но однажды, щеголяя по лесу с другими деревенскими сорванцами, я заблудилась, стала петлять тропинками. Я бы начала плакать и звать на помощь, но вышла на какую-то опушку. Она вся поросла крапивой, полынью и молочаем. Ноги жгло, но что-то вело меня туда. Будто… будто кто-то звал. То был зов мира Кошмаров, место, где тень осела. Там стоял один-единственный дуб, он был черным, иссохшим. Я подошла к нему. В нем зияло затянутое паутиной дупло, но я уже была не в силах противиться, и запустила туда руку. Помимо сушеных тараканов и, кажется, одного живого паука, там валялся старинный том. Гримуар, если точнее. Дальше… дальше все пошло своим чередом. Непонятные буквы и слова сложились в понятный мне слог, я засиделась на опушке допоздна, домой вернулась ближе к ночи, ведомая неизвестными мне силами. Не знаю, под чье влияние я попала, кому служила, но все, что я делала, было направлено на благо деревни. Мы отдалены от города, нам было трудно прокормиться зимой, провизия сюда доставлялась один-два раза в месяц, но зимой… Зима истощала нас, делала слабыми. Ослаблял нас и зной летом, когда горели леса, задевая огнем посевы, плохо приживались плантации. В двух милях отсюда озеро, но тогда близ него располагался аванпост бандитов. Место было самое неудачное, я просто пыталась помочь, понимаете? Я сделала зимы сносными, лето — в меру дождливым, наслала холеру на бандитов, а неподалеку отсюда мы вырыли речушку, — цвет ее зеленых глаз потух, она что-то вспоминала, сжимая и разжимая подол платья ладонями. — Я завязала с этим, как только родился мой сын. Он все для меня. Моя кровь, плоть и душа. Я пообещала себе, что больше никакого колдовства и черной магии, сожгла гримуар, дабы никто не притронулся к нему боле, но то, с чем я связалась… Он потребовал плату. И плата — мой сын. Я знаю, когда он явится. Он обещал прийти за своим в первое полнолуние семнадцатилетия. Тэгуну недавно исполнилось семнадцать, это его первое полнолуние, и я боюсь, что последнее. Потому прошу помощи. — С этого и надо было начинать, голубушка! — Хакен хлопнул в ладоши. — Божиня с вами, госпожа, не волнуйтесь, вытурим мы этого рогатого восвояси. — Боюсь, Тривиаль давно от меня отвернулась. — Поверьте, — Хонбин подошел к Старшей и взял её руки в свои, — Владычица никогда не оставит детей своих, какие бы действия они ни совершили. Тем более вам страшиться нечего, вы спасли это место от гибели. То благородное деяние. Мы вам поможем, даю слово церкви.***
Путники вышли из здания. Старшая проводила их до самого порога, беспокойно теребят пальцами волшебный камень на шее. — Да направит вас Богиня. — Мы вернемся ночью при полном параде, госпожа, — Хакен отвесил поклон. Бин кратко кивнул. Как только дверь закрылась, церковник добавил: — Завязала она с этим, конечно. Рад бы верить, да вот только… — он поймал на себе взгляд стража. — Че таращишься? — Нам пора, — Бин схватил его за рукав и поволок в сторону. Друзья заскочили в ближайшую корчму. Пахло водкой и чем-то жареным, днем тут было не так людно, как вечером, но заядлым пьяницам без разницы, в какое время суток пить. — Думаешь, она до сих пор шаманит? — спросил пилигрим, заодно сметая крошки со стула и со стола. — Шаманит или нет, но демоны еще никогда в истории не брали определенную плату за обычную помощь в ведьмачьих делах. Да они спасибо обычно говорят, ведь люди, что увлеклись черной магией, выпускают их на свободу. Они вольны творить всякие бесчинства, благодаря колдунам. Плату они требуют за что-то определенное, когда заключают сделку. Сделку сцепляют кровью, а цена ей… Ну, кому что в голову взбредет: бывали случаи, когда платой было зерно, еловая веточка или душа. Или самое драгоценное в жизни заклинателя — дитя. Всё просто: наша дама просто не рассказала некоторых подробностей, но в целом дела это не меняет. Нам в любом случае придется прикончить эту тварь. Интересно, что она загадала? Положение? — Не думаю… Через этот лес во время первого этапа военных действий проходило вражеское войско, да? — Скажу больше: этот лес был их убежищем. Ушастые любят природу, читают деревья как книги, лес — воистину их стихия. А здешние леса славятся своей запутанностью. В чащах легко потеряться, эльфы наносили удары исподтишка, не давая даже опомниться. А в иное время выползали из леса и атаковали ничего неподозревающие отряды. Зачем спрашиваешь? — Ну… Эта деревня — один из немногих источников провизии в этих местах. Эльфы кровожадны и жестоки, они палили все, через что проходили. Другие селения в округе сильно пострадали, они только-только начали восстанавливаться после ужасов войны, половина домов сожжена дотла, большая часть населения была уведена в рабство или добровольно сдалась врагу, отсюда вопрос: как война стороной обошла эту деревню? Нет ни сожженных домов, — только один-два сгоревших, но явно не от рук эльфов, — ни вытоптанной конями и стальными сапогами земли, как в других местах. Могла ли наша драгая ведьмачка пожелать защиты и процветания для деревни? — Вполне. И всё-таки это не объясняет причину, почему сюда твари дуром лезут. — Красавчики, так вы заказывать чего будете, нет? Не лясы точить сюда люд приходит, тем более старейшин обсуждать, — немолодая мощная женщина стояла возле стола, уперев руки в боки. На ней был грязный фартук с жирными пятнами, на голове красовался чепчик, волосы, как ни странно, были хорошо убраны, на левой щеке женщины красовался страшный шрам от ожога. — Тебе бы нос поменьше не в свои дела совать, не то его лишишься, — Хакен хотел было продолжить, но тут приметил у дверей хмурого мужика, сверлящего их с Бином взглядом. Хозяйка ухмыльнулась. — Слушай, голубушка, ты как давно в этой деревушке живешь? — Да с самого рождения. — И наверняка много чего повидала, верно? — Смотря что интересует. — Золотце моё, расскажешь нам о своей госпоже? О её становлении старейшиной, о ненаглядном сыночке? — Не принято у нас за спиной хозяйскую семью обсуждать, и вам советую свою работу выполнять, а не вынюхивать. Хакен достал кожаный мешочек и побрякал содержимым. Управительница нахмурилась. — Ты что же это, окаянный, думаешь, я настолько ошалела, что продам свою госпожу? — монах медленно запихнул сверток обратно за пазуху. — Но это не значит, что я не помогу в борьбе против нечестивого всем, чем смогу, — она присела на свободный стул, оправила фартук и с гордым видом посмотрела на церковника. Он вытащил мешочек обратно и передал женщине. Та охотно приняла монеты. — Что вас интересует конкретно? — Начнем с того, как давно Хельга заняла пост управителя деревни? — С того самого дня, когда спасла нас от воинов Высьграда. Тогда… — Придержи коней, от кого спасла? Воины Высьграда — авангард в борьбе против ушастых, в смысле она вас от них спасла? — Хакен и Бин переглянулись. — Дослушайте до конца, олухи, не перебивайте. Мне тогда было где-то двадцать, через нас проходили ушастые, да, но они просили убежища, защиты. Они были истощены, ранены и ослаблены, что нам оставалось? Мы прятали их в погребах и сараях, когда отряды наших войск разыскивали бежавших с поля брани. Мы помогали всем, кто просил помощи, такой уж у нас был порядок, и никто не был против. Наш войт был великим человеком, добродушным, милостивым и справедливым. Эта война была всем не в радость, на ней гибли родные и близкие каждого из нас. И вот однажды заявились царские рыцари. Они как-то просекли о наших делах, обвинили нас в содействии врагу, хотя мы помогали и нашим, и вашим. Они не хотели слушать. Люди эти настолько обезумели от войны и резни, что решили устроить то же у нас в деревне. Они закололи войта и подвесили его за веревку перед входом в его дом на будущее остальным. Брали все, что считали нужным. Или кого считали. Они насиловали, убивали и жгли сараи с жилищами. Меня они тоже схватили, поставили раком, но я была не робкого десятка. Я хотела убежать, но… — она потерла место ожога. — Шестеро человек глумились надо мной, пока я не потеряла сознание. Все продолжалось до заката солнца. Тогда явилась она. Сама вся ободранная, грязная, в крови. Она что-то пробормотала, что-то невнятное, я такого языка никогда не слышала, и всех их, — всех этих чертовых вояк утащили тени. Сцапали, как паук жертву. Никого не осталось. А на следующее утро не осталось ни следа после вчерашнего: все такие же целые дома, сараи, не было ни крови, ни вытоптанной травы, ни запаха гари. Как будто все это было страшным сном. Ну, а под вечер народ принял решение назначить Хельгу новой управительницей, и плевать на черную магию. Нас спасла ведьма, ну так и что ж? С тех пор жизнь только налаживалась, не было ни сильных бедствий, ни мора, ни засухи — ничего. Мы живем вполне нормально, не считая тварей из лесу, но это не так страшно. Мимо нас прошли остальные ужасы войны, прошла и чума. Разве это плохо? — Вот тебе и история… — Хакен потер переносицу. — Так, ладно. Милая моя, скажи, а сын госпожи твоей, он никакими странностями не обладает? — Да парень как парень, мы его редко видим. Вообще поговаривают, что он не от мира сего. — Как это? — Бин насторожился. — Вот так. Она родила его через три года после того, как стала править. Не видели с ней рядом никого и никогда. Она всегда была одна, часто уходила в себя и надолго запиралась в комнате. Откуда у нее взялся мальчик — никто не в курсе. Должен же был кто-то принимать роды? Но все это покрыто тайной. Никто её даже с животом не видел. Но нам до этого дела нет, какая разница? Если уж вам совсем интересно, то люди тут считают, что именно из-за мальчугана вся эта шваль и лезет. Может, он как мед для пчел, или еще чего. Во всяком случае, я сказала все, что можно было и нельзя, потому забуду об этом разговоре и сделаю вид, что вас тут не было. Уходите. — Спасибо, моя пышечка, — монах поцеловал женщину в щеку. Та удивленно на него уставилась. И Бин тоже. — Я питаю слабость к разговорчивым женщинам. Бин кротко поклонился и последовал за быстроногим другом.***
— Вон! Выметайтесь из моей деревни, чтоб ноги вашей здесь больше не было! Троньте его только пальцем, и я клянусь, вы будете молить меня о смерти, — русые косы хозяйки распатлались, в глазах горел, казалось, живой огонь. Хотя кто их знает, ведьм этих. — Не устраивайте драму, госпожа. Мы здесь от имени церкви, а вы скрыли много интересных подробностей, — теперь настало время говорить Бину. — Например то, что твари сюда дуром лезут как раз из-за вашего сына. Он центр тяготения всего, что существует во мраке. И это нужно было сказать в первую очередь… — Да я ведь и не говорила потому, что вы, стервятники, всех детей, подобных Тэгуну, увозите в Цитадель на Юге, и потом оттуда никто не возвращается! — Увозим и садим под замок, дабы ваши задницы сохранить в целости и сохранности, глупая ты женщина. Таков закон, и даже тебе, местной легенде, не позволено его нарушать, — прошипел Хакен. — Последние, кто говорил о законе, пытались уничтожить мою деревню, а после их поглотили тени, — вдруг все вокруг задрожало. Тени заплясали перед лицами путников, послышался шорох и топот конских копыт, но никого в зале не было. — А наша бывшая колдунья не такая уж и бывшая, — монах, недолго думая, начал медленно отступать к выходу. — Подожди, Хельга, тебе все еще нужна наша помощь! Мы уничтожим демона, но надо решить, как обезопасить деревню от дальнейших нападок. Не продержится она долго под гнетом темной силы. Подумай, как обезопасить это место, — Бин попытался образумить женщину. Тряска закончилась. Тени отступили, шумы прекратились. — Хорошо. Я… я решу этот вопрос после того, как вы расправитесь с демоном. Но не дай божиня из-за вас с его головы хоть волосок упадет… — Да-да, участь будет хлеще тех недалеких вояк. Мы уяснили. Но всё же… — Хакен, умолкни, — Бин заткнул рот друга рукой в пыльной кожаной перчатке. — Мы прибудем сюда в полночь. Никого быть в доме не должно. Поблизости тоже. Жителям объявите комендантский час, чтобы и духу ничьего на улице не было. Демон может сбежать и пойти по дворам, скажите, чтобы не открывали окна и двери, задвинули ставни и не откликались ни на какие мольбы, даже если это будет их мертвая троюродная бабка, утонувшая в болоте десять лет назад. — А если вы не вернетесь оттуда живыми? — Нет такого демона, который бы смог смыться от братьев Вин… — Хакен-а, я тебе сказал… — Молчу. Всё. Будет сделано, госпожа, не волнуйтесь. Подтирать за другими — наша работа, как вы и сказали ранее, — он осклабился.***
Налитый серебром пузатый диск повис в небе, залив землю бледным светом. Красиво, но жутко. Скоро здесь прольется черная кровь демона, все озарится ярким праведным пламенем и, по приданиям, луна обагрится красным. Хотя на самом деле это вранье. И кровь у демонов не черная, её у них вообще нет, ведь они уже мертвы. Поэтому они просто рассыпаются, подобно пыли. И праведного пламени тоже не будет, потому что оно еще более всепожирающее, чем адское. То хотя бы грешников не трогает, а небесное любит жертвенность. Ну и луна не обагрится, потому что делать ей, что ли, больше нечего? Бин и Хакен поджидали своего гостя в полной тишине. Он опаздывал, что удивительно. Рогатые любят пунктуальность. Может, он заплутал в перепутьях? Наготове мужчины держали все, чем там обычно убивают нечисть. У монаха был молитвенник на коленях, крест в руках и фляга со святой водой. Он дважды перепроверил, точно ли там святая вода, а не медовуха, потому что он их уже путал. И не раз. У Бина был в руках освещенный короткий меч. Его выковали во времена, когда в их земли вторгся Вельзевул. Этой штукой положили не немало демонов. Да и людей, на самом деле, тоже. В общем, все было в лучших традициях экзорцизма. За окном что-то зашуршало. Они даже не дрогнули. Так и продолжили смиренно выжидать, уставившись в одну точку. Окно было открыто. Через некоторое мгновение в помещении появился черт. У него не было козлиной морды и характерной бородки, он, скорее, походил на суккуба. Его выдавали «задние» лапы с копытами и облезлый хвост. Еще из примечательного были закрученные рога и красные хитрые глазенки. В остальном он был как человек: взлохмаченные волосы, обычное овальное лицо, кожа без чешуи и лишней шерсти, на груди не было третьего соска и все в таком духе. Тварь в нерешительности застыла, уставившись на чужаков. Он подергал ноздрями, по запаху определив двоих экзорцистов. Ощетинился, оскалился. — Поблей, козочка, — Хакен ухмыльнулся. — Ублюдки, вас сюда не звали! На кой вы сюда приперлись? — По твою душу. Ой, прости, у тебя ж её нет. — Где Тэгун? — на монаха он едва ли обратил внимание, вперившись взглядом в пилигрима. Тот смотрел демону прямо в глаза, не боясь сглаза или проклятия со стороны оного. — Назови свое имя, дух, — голос Бина был холоден и отстранен. — Я спрашиваю, где он?! — черт схватил деревянную табуретку, стоящую рядом, и запустил ею в стену. Та разлетелась в щепки. Хакен присвистнул, схватившись за деревянный крест. — Имя, — Бину нужно было имя, данное демону при жизни, когда тот еще был человеком, ведь только так можно было изничтожить нечисть. И обычно они называли его пилигриму рано или поздно, ведь в слове его — магия, что питается от рун на теле воина. — Твои заклинательские штучки не пройдут. Последний раз спрашиваю, где Тэгун, сучьи вы дети? Алые бусины горели в темноте, повеяло холодом. Слышалось тяжелое дыхание демона и свист разрезаемого нервным хвостом воздуха. — Лучше бы и дальше сидел в своей преисподней, козел, — воин встал, приставил меч вертикально к лицу, шепча какие-то непонятные слова. — Будь по-твоему, человек, — он кинулся к мужчине, прыгнув будто кошка. Монах еле успел среагировать, обрызгав рогатого водой и встав между ними, выгораживая крест вперед, пока демон плевался и проклинал весь род Хакена вплоть до седьмого колена. Бин перестал читать заклинания. Меч в его руках заполыхал, ровно как и его глаза. — Да очистится душа твоя и да вознесется она на небеса! — он замахнулся клинком, демон зашипел, взглянув на охваченную пламенем сталь. В этот момент распахнулась дверь и в комнату влетел Тэгун. Легким движением руки он затушил огонь и обездвижил всех в комнате. — Стоять! — крикнул он и без того обездвиженным людям и демону. Его хмурое лицо переменилось, когда он посмотрел на нечистого. — Рави! Неужели ты собирался их убить? В моем доме? — Рави? Что? — Хакен чувствовал себя максимально неловко, держа перед носом крест. У него затекла рука и чесалась коленка. — Тэгун, они первыми начали. Это была… самозащита, так сказать, — рогатый оправдывался. Перед смертным. — Да что, святая божиня, тут творится? И расколдуй нас уже! — Вы хотели испепелить моего друга. Перетерпите. — Малец, а якшаться с рогатыми чревато последствиями, между прочим. Спроси у своей ненаглядной мамочки, — монах съязвил, и у него отнялся язык. — Я в курсе о делах моей матери. И знал про сегодняшнюю ночь. Но я не позволю убить вам единственного друга. — Пропащая ты душа, совсем разума лишился? Да этот только и ждет, когда сможет оттяпать от тебя кусочек! — Неправда. Он явился мне год назад с целью посмотреть на свою плату. И мы с ним разговорились. Он чувствовал мою ауру — темную, как патока, мою бесовскую сущность. Матушке не дано было зачать дитя, она обращалась к ворожейству и заклятиям, но помогло лишь… в общем, помогло то, что помогло. Мы с Рави во многом похожи. Он повидал мир, в его голове столько знаний, что любой алхимик или ведьмак был бы готов все ради неё отдать. — Ради головы? — уточнил пилигрим. — Колдовство — дело тонкое… — протянул Хакен, снова обретший способность говорить. — Так что вы не имеете права, — продолжил гнуть свое Тэгун, — отнимать у меня то, что по праву принадлежит мне! — А как же конвенция о правах всех рогатых и прочих нечистых?! — на самом деле, такой конвенции, конечно же, не существует. — Помолчи. Рави, он… балбес. Голову на отсечение даю, он и мухи не обидит! Ну, люди не мухи, людей он не очень любит, он отшельник, аскет. Так что проваливайте подобру-поздорову, а я матушке скажу, что вы доблестно испепелили гадкое отродье. — Тьфу, — Хакен сплюнул на пол. — На чертей мы еще глазов не закрывали. Это что ж выходит, мы приспешниками диавола станем? Увольте, не хочу потом в котле вариться до конца времен. — Ты прекрасно знаешь, что никакого котла не будет, — обратился пилигрим к монаху, на что тот разочарованно цокнул языком. Не то чтобы ему нравились адские котлы, просто идея однозначного конца и пустоты казалась не очень-то радостной, хотелось верить хоть в какое-то продолжение. — Мы не можем оставить все как есть. Это место злополучно, оно источает темную силу, несмотря на живописную местность. Всё зримое — иллюзия. Нутро моё чувствует здесь неладное, а источником всех бед являетесь ты и твой бесёнок, — Хонбин глянул на чертягу, ловившего назойливых мотылей. Животные любили чертов и фавнов. — Мы покинем это место. Вместе уйдем туда, где не доставим никому проблем. Я не хочу обременять матушку и всех жителей деревни. И я понимаю, кто… что я такое и почему вся гадь сюда дуром лезет. Они чувствуют хозяина. Я уведу нечисть из этих краев за собой. Только попрощаюсь со всеми. — Отродья тьмы-отшельники. Как… романтишно. А теперь, будь добр, расколдуй нас, парень.***
Утро было встречено женским плачем. То был плач матери, проводившей родного сына из отчего дома. Она стояла у кольчатых ворот и глядела во след уже совсем рослого мужа*. Он давно пропал из зоны видимости, но что от того горюющей матери. Знала она, видела силуэт за спиной сына с горящими глазами, с закрученными как у барана рогами. Тот взял-таки свою плату, всё было честно. Как он и сказал тогда, «буде дитя твое само идти ко мне в лапы, не противясь, а с радостию». Утренняя заря сошла с небосвода, забрав с собой глухой туман и обнажив синь небес. Двое путников покидали деревню. Один из них на ходу черкал в своем дневнике. В будущем эту рукопись будут знать как сборник былин и сказок мэтра Хакена — известнейшего писателя прошлой эпохи. Эпохи Грехопадения.