откровение

      Я боюсь признаваться сам себе в том, что сердце уходит в пятки или вовсе перестаёт стучать, когда ты подолгу не открываешь обшарпанную дверь своей съемной квартиры. Это так безрассудно, ведь я знаю, что сначала ты посмотришь в глазок, затем натянешь клетчатые тапочки (кажется, они мужские, и это не может не смущать), и только тогда появишься на лестничной клетке — такая сонная, растрёпанная и с огромными синяками под глазами. Тоненькие ручки выхватят целлофановый пакет, а я буду топтаться на пороге в надежде на то самое особое приглашение. Ты, увы, скроешься за дверным косяком. Судорожный вздох — привет, Лиза, я вешаю свою куртку на металлический крючок.       Когда простуда не даёт тебе нормально спать, ты всегда набираешь мой номер. Чаще всего ночью, когда я вижу десятый сон. Это, конечно, не даёт мне никакого права оставить тебя в одиночестве, и поэтому на следующий день я приношу тебе все, о чем мечтает твой воспалённый мозг.       Романтика—это не про нас. Все строго по списку: куриный бульон из столовой, парацетамол и смазанный поцелуй в уголок губ. Мы друзья советских хрущевок, мы любовники школьных дворов, мы потерянные люди современного грязного Питера.       Ты совсем перестала мне улыбаться. От тебя веет полнейшим безразличием, и, кажется, ты думаешь только о том, как бы мне поскорее уйти. Смотришь на меня так жалобно и просишь стакан воды—кажется, у тебя жар, моя милая.       — Мне нехорошо. Проводи меня в спальню.       Неосознанно покрываюсь легкой испариной и мысленно воспроизвожу нашу киноленту. Эта спальня — наша с тобой обитель и разукрашенная кровью плаха одновременно. Атласное постельное белье выглядит глупой пошлостью на фоне благородных, сероватых оттенков стен. Я собираю твои волосы в хвост и накрываю одеяло с головой — знала бы ты, как не хочется мне сейчас встречаться с твоим заискивающим взглядом.       Ты стала затворницей: это легко понять по пустому холодильнику и аккуратным стопкам свежего белья. Грустно наблюдать за твоим саморазрушением — но, увы, мы перешагнули черту с названием «приятели», а следственно это не должно меня заботить так сильно, как раньше. Кстати, ты до сих пор не отдала мне деньги за продукты.       — Прочитаешь мне что-нибудь? Хочу классику.       Ты осторожно перебираешь слова своими пересохшими губами, и выглядишь так очаровательно, что я не могу тебе отказать. Признаться, читать мне особо не хочется. Но руки сами тянутся к засаленным страничкам небольшого томика Ахматовой — и это поразительно, что в один момент твоя грубая с виду натура превращается в утонченный норов.       Я сажусь на самый край, чтобы (не дай бог!) не дотронуться до твоего полуобнаженного бедра. Ты плюешь на запреты своего терапевта и садишься рядом, облокачиваясь на мое плечо. Озноб отбивает ловкую чечетку на твоих ключицах — я вижу, как ты дрожишь, но закрываю на это глаза, чтобы прочитать выученное наизусть твоё любимое стихотворение.       Наверное, такие моменты являются одними из самых приятных в моей жизни — губы сами лепечут высокие строки, пока глаза жадно упиваются твоими чертами. Я изучил твоё невзрачное лицо настолько, что перестал удивляться даже мелочам. Однако сегодня особенный день: я смог разглядеть твои ресницы. Они неестественно длинные и смешно кудрявятся — но, кажется, в них и закладывается та самая изюминка.       Говорить больше не хочется. Желание одно — поближе подойти к вышедшему из-за крыши соседнего дома лучику звезды С и вдоволь насладиться солнечными ванными, словно мартовский кот.       Но ты, Лиза, поступаешь абсолютно нерационально — пытаешься обхватить полупрозрачными запястьями мой торс и не даёшь встать. Излишняя инициатива с твоей стороны раздражает. Хочется списать необдуманный поступок на сильную лихорадку, однако твой разум совершенно трезв. Твои руки в диком танце совершают преступление в отношении меня — пока они расстёгивают верхнюю пуговицу рубашки, ты оставляешь влажный след где-то в районе скулы. Твои пухлые губы пленят так сильно, что хочется поддаться, и, кажется, я вот-вот начну отвечать тебе взаимностью, но…       Мы оба знаем, что «но» больше не случится в нашей жизни. Нет нас — существуем я, ты и разрухи совместного прошлого. Я словно переехал на другой континент, чтобы сбежать от твоих пьянящих поцелуев, маленького тела и сумасшедшего запаха волос, и получил пожизненный запрет на тебя.       Ты бываешь Лизочкой, Елизаветой, птичкой, шлюхой, Неред, и никогда не предугадаешь, в каком образе ты сейчас. Твои актерские качества достойны высших похвал—всячески располагая меня к себе, я, идиот, никогда не понимаю, можно ли считать твои чувства искренними.       Твои глаза наполняются похотью так же быстро, как окрашивается небо в малиновый цвет. Ты изголодалась не по сексу, ты изголодалась по платонической любви. Ты вызываешь жалость и желание обнять.       Крепко прижимаю твою фигурку к себе и шепчу шаблонные фразы, пока в голове крутится одна мысль, словно навязчивая идея: «Кажется, я не смогу влюбиться в тебя снова».