Научи меня любить

Выстрел, затем второй, третий… С тихим звоном летят на бетонную поверхность крыши использованные патроны, цель падает замертво, даже не вскрикнув — убийца знает свое дело. Зимний Солдат встает, забирает винтовку, бесшумно продвигается по направлению к противопожарной лестнице, по которой собирается спуститься с крыши… И вдруг останавливается. Первые лучи обложенного невесомыми тучами солнца кажутся блеклыми и сероватыми, этот слабый свет едва касается темных, грязных крыш и столь же неопрятных переулков. Даже кровь убитого мужчины, медленно растекающаяся по потрескавшемуся асфальту, кажется какой-то грязновато-бурой. Солдат не помнит ничего, кроме своей цели, своего уже выполненного задания — но он знает, что внизу, под этим уродливым зданием, он должен встретиться с оперативной группой ГИДРЫ. Вдруг вспышка легкого, почти незаметного жжения касается сгиба его локтя, и Зимний, едва понимая, что происходит, приподнимает рукав своей громоздкой формы. Прямо на глазах на его молочно-белой коже расцветает небольшой красноватый рубец, пересекающий внутреннюю сторону локтя. Солдат касается рубца металлической рукой, отмечая то, как потеплела его живая плоть под этой отметиной. Он почти уверен, что испытывал это явление раньше. Память неожиданно легко подбрасывает рваные образы, которых ему, впрочем, достаточно. Он вспоминает свой длинный шрам на плече, еще один — на лодыжке, и несколько маленьких и незаметных — на коленной чашечке. А потом на ум приходит слово, которое он слышал, возможно, раз или два при подготовке к очередному своему убийству. Соулмейт. Родственная душа. Зимний Солдат снова касается красноватого шрама холодными металлическими пальцами. Где-то в этом огромном мире его ждет человек, предназначенный одному ему. Быстро опустив рукав формы, он бежит по направлению к лестнице, спускается вниз, ловкий, как кошка, и исчезает в предрассветном полумраке вместе с подоспевшей оперативной группой. *** В свои школьные годы Сэм Уилсон частенько думал, что ему просто не повезло в жизни, несмотря на то что он уже давно научился игнорировать всевозможные издевательства и насмешки. Наиболее излюбленной темой для издевок был, как бы глупо это не звучало, цвет его кожи, а заодно — когда дети стали старше и умнее — инвалидность его соулмейта. Конечно, Сэм даже не думал отказываться от своей родственной души, кем бы она не оказалась — он не придавал особенного значения отсутствующей руке. Шрамы, опоясывающие левое плечо, были далеко не самыми ужасными отметинами, полученными Уилсоном при рождении. Следы от всевозможных ранений, побоев и даже пыток почти полностью покрывали кожу младенца, его родственники приходили в ужас от одного только его вида. Жуткие отметины продолжали появляться до тех пор, пока Сэму не исполнилось три месяца, а следующий шрам — глубокий порез, пересекающий уголок губ — Уилсон получил в два года. В семь лет Сэм узнал, откуда на его теле эти страшные отметины — и с тех пор ему было больно даже смотреть на них, видеть, что испытала его родственная душа, не имея возможности утешить, защитить… Больше всего на свете ему хотелось найти своего соулмейта, привести домой, любить и не отпускать, чтобы избавить его от всей той боли, что ему довелось испытать. И Сэм день за днем пристально наблюдал за своим телом, выискивая шрамы, стараясь выяснить хоть что-то о своей родственной душе. Жуткие старые отметины не исчезали, но новые появлялись очень редко, как будто его соулмейт годами не выходил из дома и сторонился всех острых или колющих предметов. Когда же долгожданные отметины наконец начинали появляться снова, голова Сэма наливалась чужеродной пульсирующей тяжестью, иногда даже до темноты в глазах. Все усилия Сэма были тщетны — никакие наблюдения не могли указать ему его соулмейта, и вскоре Уилсон перестал обращать на отметины столь пристальное внимание. *** После очередного «обнуления» память у Зимнего Солдата снова оборвалась, но, к его собственному удивлению, не вся — даже после разморозки он без особенных усилий вспомнил те минуты, проведенные на крыше. И не сказал об этом ни одной живой душе — слишком уж сокровенными были эти воспоминания. Шрамы продолжали понемногу появляться, и Солдат, не умея чувствовать и не до конца понимая, что такое родственная душа, все же дорожил ими, хранил их и тщательно оберегал от чужих глаз. До тех пор, пока его соулмейта не угораздило получить здоровенный, глубокий кровоподтек прямо под правым глазом. Все, что было потом, ему хотелось бы забыть, навсегда вычеркнуть из своей памяти, и так напоминавшей старую изорванную тряпку. Шрам заметили почти сразу, несмотря на то что Солдат пытался его прикрыть. Зимнего долго, мучительно «обрабатывали», его, едва дышащего, приволокли в камеру только к полуночи — и он просидел в темноте, тишине и сырости до самого рассвета, не двигаясь и медленно истекая кровью. Впервые за время своей службы ГИДРЕ Солдат понял, что чувствует острую необходимость — то, что у простых людей обозначалось коротеньким словом «хочу». Он желал для себя смерти в эту самую секунду и был в этом уверен. Ведь его следующей целью должен был стать его соулмейт. Но у ГИДРЫ не было ни времени, ни возможности искать родственную душу Джеймса Барнса. Как говорил сам Зола, проще было убедить Солдата в том, что он своими руками уничтожил своего соулмейта, чем пытаться обнаружить этого человека. Поэтому агенты ГИДРЫ просто захватил на улице одного из многочисленных прохожих и поставили своей жертве свежий кровоподтек под глазом. Этого несчастного паренька и подсунули Зимнему Солдату, а тот, не смея показать ни единого проблеска чувств на своем обнаженном, не скрытом маской лице, задушил свою цель металлической рукой. Затем Солдата подвергли хирургической операции, подавляющей естественную способность тела воспроизводить шрамы родственной души, лишив его последней связи с его, казалось бы, погибшим соулмейтом. И снова после «обнуления» Зимний не мог вспомнить абсолютно ничего. Забылось все — и взгляд паренька, не вовремя попавшегося под руку ГИДРЕ, и его судорожные метания, и слезы, забылись светлые волосы и зеленые глаза… В памяти Солдата осталась лишь одна-единственная горькая, но непреложная истина — он убил своего соулмейта. *** Вернувшись со службы, Сэм нашел работу и наладил, наконец, свою размеренную гражданскую жизнь хотя отвыкнуть от армейской действительности до конца так и не смог. А потом случайная встреча с Капитаном Америка во время пробежки снова все изменила. Уилсон не поверил глазам, когда на его пороге обнаружились не кто иные, как Стив Роджерс и Наташа Романофф, помятые, слегка обгоревшие и объявленные в розыск. «Кто я, черт возьми, такой, чтобы отказывать Капитану Америка?» — подумал тогда Сэм, укрывая двух Мстителей в своей квартире, и, стоило признать, он ни разу не пожалел о том, что ввязался в эту войну. В душе Сэм Уилсон все же оставался солдатом, кроме того, ему вернули его костюм и возможность испытывать уже полузабытое, но все такое же ошеломляющее ощущение полета. Все шло гладко до тех пор, пока на них не напал Зимний Солдат, появившийся буквально из ниоткуда средь бела дня на оживленном шоссе, а в частности на крыше их машины. За все долгое время своей службы Уилсон ни разу не сталкивался со столь грозным врагом, одним своим видом внушавшим серьезные опасения, поэтому необъяснимое чувство, сдавившее горло при виде Зимнего, он поневоле принял за страх. Однако закаленные в армии стальные нервы не подвели Сэма — ему почти сразу удалось задавить странное чувство, вступить в бой, выбив автомат из рук какого-то агента ГИДРЫ, и прикрыть спину Капитану. Привычный всплеск адреналина в крови, верные крылья, изученные до последнего сантиметра, давно ставшие продолжением его рук, — Сэм принялся за оставшихся оперативников ГИДРЫ, нашел и уничтожил их всех за несколько минут, а затем взмыл в воздух и осмотрелся, выискивая взглядом соратников. И вдруг увидел фигуру Стива — суперсолдат почему-то стоял без движения, вглядываясь в уже открытое лицо Зимнего Солдата и не обращая никакого внимания на автомат в его руках. Сэм устремился вниз, и уже потянулся было к своим пистолетам, чтобы открыть огонь по Солдату, как тот вдруг поднял на него глаза. Уилсону было достаточно одного-единственного взгляда, чтобы потерять себя в этих небесно-голубых глазах, таких, казалось бы, ледяных и помертвевших, но в то же время невероятно родных. Он почувствовал, как в груди разливается та самая необъяснимая нежность, то тепло, о котором он слышал множество раз. Едва не потеряв управление крыльями, Сэм выронил один из своих пистолетов и, не успев замедлиться, врезался в застывшего посреди автомобильной дороги Солдата. Несколько раз неуклюже взмахнув крыльями, чтобы смягчить приземление, Уилсон тяжело осел на асфальт и поднял глаза на Зимнего. На своего соулмейта. А сам Солдат, вставая, не удостоил его даже взглядом и снова направил свой автомат на Роджерса…