damn fire

      Сабрина Спеллман была огоньком. От неё веяло теплом, она сама была словно лучик солнца, впервые пробившийся сквозь хмурые тучи после дождя, под который с удовольствием подставляешь лицо, жмурясь.       Этот самый огонь жил в ней всегда, Николас заметил это ещё в первый день их знакомства. После того, как она подписала книгу, ему казалось, что этот огонек погаснет, но нет. Совсем нет.       Скорее, наоборот, он разгорался, становился жарче и ярче. Опасней.

осторожней, не обожгись

      — О чём-то задумался? — Сабрина откладывает толстый том в чёрном переплете и потягивается, разминая затекшую шею. — Не нужно быть одной из сестричек, чтобы услышать твои мысли. Рассказывай, Ник, — она складывает локти на столе, подпирая кулачком щёку в предвкушении.       Скрэтч отвлекается от собственных размышлений, вопросительно выгибает бровь, мол, а что не так? Но Сабрина столь же проницательна, сколько и упряма, а потому требует ответа.       — Что у тебя с твоим смертным, Спеллман? — он намеревался задать иной, более нейтральный вопрос, но... как-то само вырывается. Она ничего не рассказывала о своём бойфренде с тех пор, как подписала книгу. — Я просто хочу ясности.       — Мы... — она продолжает улыбаться, — расстались. Ему не по душе все эти...       — Ведьминские штучки? — подсказывает он, а Брина кивает, всё так же сдержанно улыбаясь. — Всё ещё переживаешь?       Мотнув головой, ведьма хватается за следующий учебник, дав понять, что тема закрыта.       Сабрина Спеллман была пламенем. Взглядом она превращала в пепел, обжигала, стоило лишь прикоснуться, но, Дьявол, как же это влекло. Общепринятая истина — как дважды два для смертных, как бытовые чары для ведьм и колдунов — огонь опасен, огонь сжигает, как чёртовых мотыльков. Ник чувствовал себя одним из них. Жар уже вот-вот подберется к крыльям, не оставит ничего, кроме пепла, погубит.       — Дьявол.       Где-то под боком хихикает Спеллман, целиком и полностью удовлетворенная его реакцией. А может, и не полностью.       — Знаешь, некоторые смертные говорят «не поминай господа всуе», — Ник лениво приоткрывает один глаз, явно ожидая услышать продолжение. — Это значит, что нельзя произносить имя Лжебога просто так. Может, и тебе не стоит попросту беспокоить Темного Владыку?       Лукавая улыбка тронула её губы. Скрэтч закатывает глаза, но усмехается, заставляя и Сабрину рассмеяться. Едва он успевает восстановить сбитое напрочь дыхание, как тонкая девичья ладонь вновь скользит по его торсу, неторопливо оглаживая кожу и пробираясь под одеяло.       — Нет, Спеллман, — страдальчески стонет Николас, — уже не терпится?       — Третий раунд, Николас. Или же слабо?       На шее Спеллман цвели розы, там же поселились фиалки. Эмброуз, когда они случайно сталкивались в зале у Дориана, загадочно ухмылялся со своим двусмысленным: «не кажется ли тебе, брат Николас, что стоит с ней полегче?». Ник слышал, как Зельда Спеллман отчитывала племянницу за неподобающее поведение, слышал ответное «разве ты не развлекалась с парнями в моем возрасте?» и тихо смеялся, понимая, что снова нужно лезть в окно, потому что вряд ли его сейчас пустят даже на порог.       Сабрина жаловалась, что на её тонкой коже ничего не заживает, а Ник обещал найти какое-нибудь заклинание (и отмечал про себя, что ей чертовски идут эти синяки). Он возмущался, что в предыдущий раз она прокусила ему губу, а та парировала, мол, вообще-то, ты прокусил мне шею. Обычно на том их стычки и прекращались, но кусаться и царапаться никто и не думал прекращать.       Чаще они ночевали в разных постелях. В таких случаях Ник часто являлся к ней перед сном астральной проекцией, игнорируя её извечное «а если бы я занималась личными вещами?», а с утра будил ее объятиями. Порой просто любовался, но после и сам предавался сну, чтобы Сабрина, проснувшись, обнаружила его в облюбованном Салемом кресле (фамильяр, ворча, устраивался на постели ведьмы). Конечно, она дулась: «гораздо лучше было бы спать на кровати», а Ник оправдывался тем, что не хотел тревожить её сон, но, при всем ее возмущении, каждый раз, когда он просыпался, он находил у себя на плечах уютный клетчатый плед.       И это было так странно. Ник говорил, что отдал бы все оргии мира, чтобы почувствовать то же, что было у Сабрины с Харви, но в итоге получил ещё больше. Больше, чем заслуживал.       Сабрина Спеллман стала для него пожаром, сама того не осознавая. Глубокими вечерами, когда они в сотый раз пересматривали те самые фильмы ужасов, что Сабрина так любила, а Ник так презирал (конечно же, не всерьез), она зарывалась тонкими пальцами в чёрные, словно смоль, кудри, мягко оттягивая, зная, что Ник тотчас зажмурится от удовольствия, невесомо касалась губами чужого лба, почему-то ощущая безграничное тепло.       — Огонь, Спеллман.       — О чём ты, Ник?       — Твой огонь. Он греет, Сабрина. Но, клянусь всем, что есть у меня, когда-нибудь он сожжет меня до тла.