(no more) mr. nice guy

Каждому королевству полагается свой волшебник. И не вина Вильяма, что ему достался взбалмошный рыжий подросток, который вполне способен, забавляясь, одним щелчком пальцев превратить всех кур в округе в пучки картофельной ботвы (что привело к страшному переполоху на рынке) или облачить всех дам на балу в одинаковые платья (что едва не привело к смертоубийству и разрыву дипломатических отношений). «Приструните своего колдуна», - сказали ему. Вильям попытался. Он нашел рыжего на берегу реки, ночью, в полнолуние; стоя по колено в воде, тот усердно копался в прибрежных камышах. Вильям остановил коня. Он устал, был раздражен, ему все надоело, и больше всего ему в этот момент хотелось очутиться дома, в теплой постели, но при виде этой сцены, нелепой и странной до того, что она кажется нереальной, почти сказочной, он спросил только: - Что ты делаешь? Рыжий поднял голову. - Ищу принца, - буднично ответил он. Вильям помотал головой. Может, он уснул в седле и видит сны? - Какого еще принца? - Говорят, где-то здесь живет заколдованный принц, превращенный в лягушку. И освободить его способен только поцелуй истинной любви. - А тебе-то он зачем? Рыжий ухмыльнулся и не ответил. Вместо этого он в упор уставился на Вильяма, так, что тому стало неловко. Под рыжими лохмами, свисающими на лоб, выражения лица было не разобрать. - А ты, значит, король? - Да, я король, - строго произнес Вильям, вспоминая о своих обязанностях. – И, раз уж ты на землях моего королевства, будь добр соблюдать мои законы. Не превращай никого в картофельную ботву и не устраивай себе развлечений за мой счет. Рыжий выбрался на берег, взрывая сапогами песок, который тут же засыпал его совершенно сухие следы. - Изволь, - сказал он почти весело, глядя на Вильяма снизу вверх. – Только мне тогда будет скучно. Будешь приглашать меня на свои балы? Вильям заколебался, и рыжий быстро добавил: - А то заходи ко мне. Мой дом за восточной стеной, самый ближний к опушке. Не пропустишь. Королю и волшебнику полагается дружить, верно? Тогда Вильяму и впрямь казалось, что он выбирает меньшее зло. На это указывал и восстановившийся в королевстве покой, и то, что ему самому поездки к волшебнику, которых он поначалу побаивался, понравились – он стал их ждать, стал огорчаться из-за того, что дела не позволяют ему видеться с Ротбартом чаще. Рыжего звали Ротбартом. Он рассказывал ему странные истории, похожие на нянюшкины сказки – только не всегда они оканчивались для героев добром, а если Вильяму нужен был совет, выслушивал его и давал ценные замечания – не со всем Вильям соглашался, но порой именно слова Ротбарта помогали ему взглянуть на ситуацию отвлеченно и понять, чего же хочет он сам. - Зачем ты искал принца-лягушку? – спросил он как-то. День клонился к закату, Ротбарт что-то мурлыкал себе под нос, помешивая в кипящем на зеленоватом огне котелке какой-то подозрительного вида отвар, а у Вильяма кончились предлоги, чтобы задержаться еще хоть на минутку. Ротбарт искоса взглянул на него через плечо: - Кого? Вильям знал, что колдун прекрасно его расслышал, но он уже немного привык к его кошачьей повадке и потому терпеливо повторил: - Принца-лягушку. Ночью, на реке, когда… - он почему-то замялся. – Зачем ты его искал? - Ах, его, - без видимого интереса протянул Ротбарт, оставив поварешку и принимаясь перелистывать страницы книги, раскрытой на столе. – Могу тебя успокоить: расколдовывать я его не собирался. Нет, я хотел подвергнуть его самой тщательной экспертизе… узнать, как накладываются такие заклятия. У чар превращения есть свои особенности, и лучше всего их изучать на живом экземпляре. Он покосился на Вильяма и криво усмехнулся: - Шучу. Принц-лягушка – это всего лишь сказка. Одна из многих… к несчастью. – Он снова взял поварешку и, размеренно помешивая ею в котле, буднично добавил: - К тому же зачем мне принц, раз у меня есть король? - Что… ты хочешь сказать? В горле у Вильяма пересохло. Захваченный собственными ощущениями, он не заметил, как Ротбарт оставил свой котелок и оказался совсем близко. Опасно близко. - Знаешь, - тихо сказал он, - я мог бы дать тебе все, чего ты хочешь. Исполнить твое заветное желание. Это не так уж трудно. Но… ты никогда не сможешь расплатиться со мной. - Почему? – выдохнул Вильям, не в силах отвести взгляд от горящих алым глаз. - Потому что даже короли не всесильны. А когда ты не сможешь со мной расплатиться, мне придется забрать у тебя все, что принадлежит тебе, все, что ты любишь… потому что магия требует жертв. Он первый отвел взгляд, будто опомнившись, отодвинулся, и Вильям очнулся. - Прости, - пробормотал он, нашаривая шляпу, - кажется, мне пора. С того дня визиты короля Вильяма в жилище волшебника Ротбарта стали реже, а потом и вовсе прекратились: короля задерживали то дела, то непогода, то жена, а то все взятое вместе. Ротбарт не отвечал на бестолковые извинительные письма, и в конце концов Вильям перестал их писать. Он слышал, что Ротбарт взял себе в услужение немую девчонку, дочь мясника, отец которой во всеуслышанье жаловался в таверне, что не может себе позволить растить бесполезный лишний рот. Жизнь в королевстве текла своим чередом – ни бурь, ни землетрясений, ни колдовских фейерверков – и сердцу короля Вильяма больше нечего было желать. Лишь одно омрачало его счастье – отсутствие наследника. Он и его жена, королева Элен, выполняли все предписания придворного лекаря; ходили слухи, что королева обращалась даже к знахаркам – но ничего не помогало, и наконец настал тот день, когда лекарь со скорбным видом объявил, что королева уже не способна понести. Вильяму советовали отказаться от нее, взять в жены молодую – «для тебя-то еще не все потеряно»; ему советовали найти любовницу, поздоровее и поглупее, чтоб не претендовала на слишком многое. Но ему было жаль Элен, которая после слов лекаря проплакала целый день и еще почти две недели не показывалась на люди; он знал, как сильно она хотела этого ребенка – ничуть не меньше, чем он. И потому в один особенно неспокойный вечер, когда ветер завывал за окном и голые черные ветви, точно пальцы, скребли по стеклу, после двух бокалов и пяти испорченных кусков пергамента король Вильям велел оседлать себе коня и умчался в ночь по давно забытой дороге. Он весь продрог, пока добрался до дома Ротбарта, кости ныли – все-таки он уже не мальчик; но в окне, к его великому облегчению, горел свет. Вильям слез с коня, после нескольких бесполезных окриков сам привязал его у забора – пальцы плохо слушались – и забарабанил в дверь. Когда дверь открылась, он сперва решил, что она это сделала сама по себе, и решительно шагнул вперед – и едва не споткнулся обо что-то. Опустив взгляд ниже, он увидел маленькое взъерошенное существо, которое смотрело на него, раскрыв рот. Тусклые волосы выбивались из-под нелепого чепчика. Дочь мясника, запоздало вспомнил Вильям. - Кто там? При звуке этого голоса оба они одинаково вздрогнули, и девчонка принялась усиленно махать руками и корчить страшные рожи, загораживая Вильяму проход. Но она была слишком мала, чтобы ему помешать. Он обошел ее, едва не запутав полами своего плаща, и решительно двинулся на голос. Ротбарт сидел у огня, лениво вытянув ноги, и листал какую-то книгу. Он изменился – отпустил бородку и усы, такие же рыжие и буйные; на лбу появились залысины, черты стали резче. В нем мало осталось от того мальчишки, который когда-то сидел напротив Вильяма и рассказывал причудливые, больше похожие на вымысел истории со своей неизменной недоброй улыбкой. При виде Вильяма его глаза вспыхнули – а может, то был отблеск огня из очага, где как раз заискрило и распалось на части полено. Он отложил книгу, поднялся и потянулся. - Ах, какие гости. Чем обязан, ваше величество, в этот исключительно мрачный вечер? Вильяму было не до шуток. Он шагнул к волшебнику. - Ты сказал, что можешь выполнить мое заветное желание. Это правда? Он не чувствовал тепла, хотя в комнате должно было быть тепло; его била дрожь. Глаза Ротбарта сузились. - Выйди, Бриджит! – резко приказал он. Дверь стукнула. До этого момента Вильям и не сознавал, что в комнате находится еще кто-то. Ротбарт пристально рассматривал его. - Что случилось? – наконец спросил он. Это был необычный для него тон: без подначки, без издевки. Только глаза мерцали алым, как у разбуженной змеи. - Моя жена… Элен не может понести. А у меня до сих пор нет наследника… Волшебник молча придвинул Вильяму кресло (разве здесь было второе?), и Вильям, упав в него, дрожа и запинаясь, рассказал свою печальную историю. Его трясло, но глаза оставались сухими. Ротбарт молча слушал. - Ты можешь мне помочь? – Это вышло так жалко, что части Вильяма, еще оставшейся в трезвом рассудке после бешеной скачки и выворачивания души наизнанку, немедленно захотелось взять эти слова обратно. Но Ротбарт улыбнулся и сказал: - Это нетрудно. Вильям готов был броситься волшебнику на шею, но улыбка того быстро погасла. - Цена… - начал он. Вильям перебил его: - Я заплачу любую цену, любую, какую скажешь. - Любую? Что ж… - Ротбарт тяжело поднялся из своего кресла. – Тогда жди здесь. Мне нужно приготовить зелье. Должно быть, он задремал, потому что следующее, что он помнил – кто-то внезапно потряс его за плечо, и он очнулся. Ротбарт стоял над ним, в его руке переливался – алым, конечно же, алым – крошечный пузырек. Вильям потянулся к пузырьку. Ротбарт отстранил его руку. - Не так быстро, - сказал он. Потом поднес пузырек к губам и осушил его. Вильям ошалело уставился на волшебника. - А вот теперь… Он наклонился к Вильяму – близко, совсем близко – и прежде чем тот успел произнести хотя бы слово, поцеловал его. Это было все равно что прыгнуть в кипящую лаву. Все равно что ухватить за хвост разъяренного дракона. Вильям задыхался, ему казалось, что он вот-вот умрет – и все же в этом беге по лезвию ножа, в мгновении между жизнью и смертью было что-то необъяснимо притягательное. Как будто только теперь он понял, чего ему недоставало всю его мирную, спокойную, безоблачную жизнь. Потом волшебник выпрямился, и Вильям наконец смог перевести дух. - А теперь беги к своей королеве. Быстрее, пока эффект не прошел. Она понесет, будь она хоть трижды бесплодна… но ты еще проклянешь этот день. Теперь ты знаешь, что мне нужно, знаешь, что я попрошу в уплату за эту услугу. Готов ли ты дать мне это? Вильям обмяк в кресле, будто раздавленный. Он беспомощно взирал на волшебника снизу вверх. Они оба знали ответ. - Тогда иди. – Ротбарт отвернулся. – Наслаждайся исполнением своего заветного желания… пока не настанет тот день, когда я приду и отберу у тебя все. Вышние силы были милостивы к королеве Элен: она еще успела подержать малышку Одетт на руках и даже улыбнуться ей, но страшное напряжение родов – и, возможно, то дьявольское зелье, давшее ее организму сил на этот последний рывок – сделали свое дело. Вечером того дня она тихо скончалась. Она шепнула Вильяму, что умирает счастливой, и все же он не мог сдержать слез. События того страшного вечера, когда он, будто пьяный, несся во весь опор через город в поисках ответа, заволокло в его памяти какой-то мутной дымкой; но когда на дне рождения Одетт он увидел мелькнувшие в толпе рыжие лохмы, он испытал прилив безотчетного ужаса – и понял, что сделает все, чтобы его дочери ничто не угрожало. Поэтому он приказал разрушить жилище зловредного колдуна Ротбарта и изгнать его из королевства – и забыл о нем на долгие благословенные годы до тех пор, пока они с Одетт, возвращаясь ночью по тряской дороге после так нелепо неудавшейся помолвки, не услышали раскаты грома и не увидали на дороге неподвижную фигуру в развевающемся черном плаще. - Оставайся на месте! – крикнул Вильям дочери и потянулся распахнуть дверцу кареты, но следующий раскат прозвучал совсем близко, и страшный удар сотряс карету; дверца распахнулась, и потерявшего равновесие Вильяма выбросило из нее и швырнуло на камни, в глухую черноту. Он почувствовал чье-то прикосновение и с трудом разлепил веки. Слабое «Одетт?..» замерло на губах: он увидел встопорщенные рыжие усы и алые глаза, мерцавшие, точно угольки, в сгустившемся мраке. - Здравствуй, король Вильям, - улыбнулся Ротбарт. – Вот я и пришел исполнить свое обещание. - Одетт… - прохрипел Вильям. – Не трогай мою дочь… Ротбарт покачал головой: - Прости, любовь моя. Впрочем, ты потерял право даже на этот титул. Я ведь сказал, что вернусь отобрать у тебя все, что принадлежит тебе, все, что ты любишь – а что у тебя осталось? Только королевство и Одетт. И – какое совпадение! – одно нельзя получить без другого. О, я не причиню малышке Одетт зла. Я заберу ее с собой и буду держать у себя, пока она не согласится выйти за меня замуж. А чтобы обеспечить ее покорность, пожалуй, придется провести небольшой ритуал… Знаешь, мне никогда не нравились лягушки. Как насчет лебедя? Из твоей дочери получится превосходнейший лебедь. Глаза Вильяма расширились от ужаса, но Ротбарт бесцеремонно закрыл ему рот рукой в перчатке. - Тише. Я еще не закончил. А когда я взойду на престол… будь уверен, дорогой Вильям, я стану самым ужасным королем в истории. Еще столетия спустя моим именем будут пугать детей. Я разрушу все, что ты построил, и на обломках воздвигну новый мир – свой мир, где я буду волен делать все, что захочу. И никакие трусливые короли мне будут не указ. А теперь прощай. Я рассказал тебе все, что намерен сделать. И я не стану тебя добивать. Можешь напоследок поразмыслить, что из этого я сделал из ненависти, а что – из любви. На мгновение выражение его лица стало серьезным, но затем он расхохотался, рывком поднялся и исчез из поля зрения Вильяма. Вильям с усилием повернул голову. Подле темной громады лежавшей на боку кареты он различил белое пятно – платье Одетт; какое-то время Вильям еще видел его, а потом черная тень накрыла его, послышался свист, и оба пропали – из глаз Вильяма и с этой проклятой дороги. - Одетт! – удалось выкрикнуть Вильяму. – Одетт… Но дорога была пуста.