Связанные судьбой не могут ей противоречить

Твоё тело обжигает меня каждый раз, когда ты касаешься моей кожи. Потрясающее чувство. В комнате жарко настолько, что в голове становится тяжело, и всё, что я могу — лишь постанывать в такт твоим движениям. Ты в этом деле не новичок — делаешь все точно, без промедлений и запинок, как, в общем-то, и все в своей жизни. Простынь давно пропиталась потом, противно прилипая к спине. Но когда внутри тебя двигаются с такой скоростью, с каждым разом входя все глубже и глубже, ты не обращаешь внимания на подобные вещи. Твой член едва ли задел простату, но я уже начинаю стонать, не в силах сдерживать бурлящие в груди чувства. Сейчас уже не больно, в отличие от нашего первого раза. Тогда я искренне удивился, как девушки могут получать от такого удовольствие. На твоей шее багровеют засосы, которые я оставил когда ты потянул меня на себя — ничего, это месть за мою походку на ближайшие несколько дней. Ты переворачиваешь меня на живот, из-за чего мне приходится упереться локтями в матрас, вдалбливаясь с новой силой, в это время играешь с моим соском, а второй рукой проходишься своими элегантными пальцами по всей длине напряженного члена. Предэякулят служит вместо смазки — сегодня мы совсем о ней забыли. Это действительно больно. Очень больно, но я терплю. Я никогда не покажу тебе свою слабость. Может, ты специально спрятал бутылёк со смазкой, чтобы заставить меня молить о пощаде? Будучи на пике, наклоняешься и кладёшь голову на мою спину впереди себя, повторяя моё имя. Сплетаешь наши пальцы, сжимая кисть. Мы кончаем практически одновременно, и ты падаешь без сил рядом со мной. Подумать только. При нашей первой встрече мы были готовы разбить друг другу лица. Твоя физиономия плейбоя, когда ты заигрывал с каждой мимо проходящей девушкой, раздражала меня до коликов, в то время как ты считал меня грубым и неотесанным болваном. И даже сейчас, когда ты кончил дважды за эту ночь, твоё лицо, освещаемое лишь отражением луны от поверхности воды за окном, все такое же соблазнительное. Раздражает. Не столько сам факт того, что своей улыбкой ты можешь соблазнить даже самую бесчувственную девушку с каменным сердцем, а то, что я тоже не могу противостоять твоим чарам. Я не сдерживаюсь, и легонько целую тебя в лоб, отодвигая в сторону прилипшие к лицу мокрые золотистые пряди. Ты морщишь лоб, но я уверен — тебе это нравится. Утром мы отправимся на тренировку, где, скорее всего, опять поругаемся по какой-нибудь глупости. Лиза Лиза, разозлившись, заставит нас драить весь остров, вполне возможно, зубными щётками. И даже там, уставшие от отработки, мы найдём причину поссориться. Ты слишком упёрт. Слишком правильный. Хотя и я не лучше — такой же упёртый, но уж точно не пример для подражания. И вечером, когда последние лучи солнца отразятся от нарастающих волн и скроются за горизонтом, раскаявшись в своих ошибках, я приду к твоей комнате, где ты уже будешь стоять в дверях и ждать меня. Ты поймёшь без слов, лишь по моему смущенному виду, и вновь потянешь в страстный поцелуй, прикусывая нижнюю губу — я сразу заметил эту привычку. Под утро мы снова будем лежать в обнимку в твоей кровати — без одежды, испачканные, но радостные тому, что находимся рядом друг с другом. Я прижмусь к широкой спине, зароюсь носом в твои золотистые волосы. Пахнут цветами и, немного, мылом — именно его ты используешь для своего фирменного приема? Чувствую тепло, исходящее от тебя, несущее уют. Пока я рядом с тобой, я чувствую себя в безопасности. Ты ворчишь и хочешь подняться, говоря что-то про тренировки, но через несколько секунд сдаёшься под моим натиском, и возвращаешься под одеяло. Не уходи. Не хочу отпускать тебя, Цезарь… Не хочу отпускать… Цезарь… Вернись… На часах пять двадцать утра, в моих объятиях лишь подушка. На щеках чувствуется неприятная влажность, когда легкое дуновение ветра врывается в комнату. Такое ощущение, что я проснулся в густой пелене. В одной руке я сжимаю простынь, в другой повязку с геометрическим узором. Она пахнет цветами и мылом. Прямо так, как когда-то пах ты. Но сейчас ты пахнешь пылью и кровью, погребённый крестом. Сейчас ты пахнешь могилой. Так же холодно и безжизненно. Я вспоминаю наши последние моменты, проведённые вместе. Мне жаль. Я мог бы предотвратить это, если бы был хоть немного серьёзней. В груди болезненно щемит, хотя, это не сравнится с той болью, что испытал ты. С трудом сдерживаю крик, когда вспоминаю, как мы зашли в то здание с тренером Лизой Лизой. Мы оба понимали, что ты не смог выжить в том бою, но до последнего верили, что ты где-то рядом. Мне показалось, что тренер до последнего отказывалась принимать реальность. И ты оказался рядом. Об этом говорила лужа крови, вытекшая из-под креста, на котором лежала твоя повязка. Я ложусь обратно в кровать, в надежде уснуть хотя бы на час. После того дня не прошло ни одной ночи, когда бы я не просыпался по несколько раз, и опять не вспоминал бы, что тебя больше нет и не будет рядом со мной. Что мы больше никогда не поругаемся из-за мелочи, что я не смогу врезать тебе за флирт с очередной незнакомой девушкой. Из открытого окна дует слабый морской ветерок. Я чувствую знакомый запах цветов и мыла, и неожиданное прикосновение, словно что-то мягкое коснулось моей щеки. «Я люблю тебя, Джозеф» — слышится в шелесте листьев. А потом ещё раз. Но теперь я слышу это где-то возле уха. Громче. Громче, и отчетливей. Солнце светит прямо в глаза через небольшую щель в шторах, из-за чего я пытаюсь зажмуриться и отвернуться, но кто-то хватает меня за плечо и заставляет повернуться обратно. Знакомый запах, знакомый силуэт. — Проснись, ДжоДжо. Солнце уже давно встало. — Цезарь поднимается с края кровати, и, как бы в доказательство своих слов, распахивает настежь занавески, отчего комната заполняется светом. От этого я только сильнее жмурюсь и прячусь под одеяло с головой. — И тебе доброе утро, ЦеЦе. Он не любит, когда я его так называю, и потому мне прилетает локтем в живот. Что ж, я это заслужил. Видно, устав ждать, пока я поднимусь, Цезарь сорвал с меня одеяло и скинул его на пол. Вот ведь заноза в заднице. Когда у меня забрали источник тепла, тело невольно поежилось от прохлады комнаты. — Ты снова вёл себя странно во сне. — продолжает блондин, натягивая на себя голубую футболку и повязывая ленту с геометрическим узором. — И ты звал меня. Опять этот дурацкий сон? По спине пробегают мурашки от этого вопроса. Я начинаю вспоминать, как тело Цезаря было погребено под каменным крестом, и от него не осталось буквально ничего, кроме каши из плоти и крови. И то, как я вновь и вновь просыпаюсь в одиночестве, оплакивая его смерть. Вместо ответа я просто отвернулся, смотря в стену. В горле застрял ком. Я не ценю времени, проведённого с ним. Постоянно возмущаюсь, не слушаюсь и нарываюсь на драку. Но он и так понял меня, и, вздохнув, подошёл сзади и обнял, прижимая к себе. Такой тёплый… Все плохие мысли улетучиваются, когда ты рядом со мной. — Я всегда буду рядом с тобой, Джозеф. — Я никогда тебя не отпущу. Ты наклоняешься к моему лицу и целуешь в щёку. Мягко, словно мать целует своего ребёнка. Звенит будильник. Я лежу в холодной кровати, сжимая в руках повязку — последнее, что от тебя осталось. То, что символизирует твою смерть, и то, что спасло мою жизнь. В комнате стоит лёгкий аромат цветов и мыла. Но, чуть позже, лишь запах крови и пыли. Здесь нет никого, но почему-то я чувствую, как кто-то обнимает меня сзади, и шепчет что-то, словно через сон. Кажется, я сошёл с ума.