Людоед Винитарий

Словарь Зелхата Мельсинского, по подсчётам исследователей его книг, составлял около двенадцати тысяч слов. Словарь типичного харюка из глухих лесов за Кайераннскими болотами насчитывает примерно триста слов. Кунс Винитарий с острова Закатных Вершин легко и свободно обходился тридцатью. За это его и прозвали Людоедом. *** — Здравствуй, папа, — сказал Винитар, сын Винитария, — а что это? Откуда замок? И почему так быстро? — Хо-хо! — самодовольно отозвался Людоед. — Это что же… мастер тебе замок, а ты его в клетку? — Как ребёнка, — невозмутимо подтвердил Людоед. — Нет, я так больше не могу! Это против воинской чести… — Не учи меня жить. — Я думаю, папа, нам надо пожить раздельно. Сегодня же уезжаю в Велимор. — Мрак! — Ну, дружину я с собой забираю, она тебе всё равно ни к чему… Людоед задумался, ища подходящие для момента расставания слова. Они быстро нашлись: — Поедешь на «косатке»? Кр-расота! *** Волкодав поднял копьё. — Хамишь, парниша, — сказал Людоед. Волкодав не ответил. Он и так не собирался заговаривать с врагом, а уж с тем, кому достаточно тридцати слов, и подавно. — У тебя вся спина белая, — сказал Людоед. Он вообще был провокатор по натуре. Волкодав отбросил копьё и сгрёб со стола чайное ситечко. Блики огня катались в ситечке, как итигульские тушканы, не поделившие норку. На нём пребывали Солнце, Гром и Огонь. — Хо-хо! — воскликнул Людоед, успевший забыть, что у него среди прочего награбленного добра есть и такое шикарное ситечко. Которое, помимо прочего, шикарно впечатывается между глаз. Он, конечно, не предполагал, что придётся говорить знаменитые предсмертные слова. Но, по крайней мере, выбрал наиболее выразительное из тридцати. *** — Хо-хо! — осклабился Хёгг, валявшийся на отмели Холодной реки, и почесал когтистой лапой волосатое брюхо. — Мрачный кунс пришёл. Знаменито! А ты толстый красивый парниша. И Людоед понял, что посмертие, в общем-то, не такая уж плохая штука. Особенно когда с тобой разговаривают на твоём языке.