Зеленый чай и веточка мяты

Асахи снова просыпается посреди ночи с бешено бьющимся сердцем и мокрыми ладонями. Часто моргает, пытаясь понять, где, зачем и почему он находится здесь, вместо того, чтобы быть там. В зелено-мшистом лесу, переполненном звуками птиц и зверей, дышащим на него хвойной свежестью и прохладой воды. Где его соулмейт с диким оскалом на лице вскрывает себе вены тупым ножом. Он подносит руку к лицу и трет пальцы друг о друга. Шорох одеяла в ночной тишине кажется слишком громким. Асахи глубоко вдыхает в себя воздух, а затем очень медленно его выдыхает. Сердце постепенно успокаивается, начиная биться размеренно. Асахи переворачивается на бок и закрывает глаза, молясь, чтобы в этот раз снов не было вообще. Утром Асахи пытается смыть с себя остатки кошмара холодным душем. Кожа под каплями протестующе съеживается и покрывается мурашками, отвлекая внимание от тяжелых мыслей. Но четкие картинки сна намертво въедаются в воспоминания и дергают нервы всякий раз, как Асахи хочет расслабиться. Не отпускают они его ни на уроках, ни на перемене, ни за обедом на крыше в полном одиночестве. Сознание будто специально не отпускает яркие образы деревьев и птиц, человека, чьего лица он никогда не видел. Асахи устало трет переносицу, отставляя коробку с едой в сторону. Безумно не хватало чувства незримого присутствия кого-то родного, кого-то кто смог бы понять без слов. Соулмейта, с которым они делили ощущения на двоих, чье биение сердца Асахи чувствовал как свое. Он скучал по их полуночному общению неровными буквами по коже, по их общим красочным снам, где они делились мыслями, не разговаривая. Тот, лица которого он никогда не видел, голоса которого никогда не слышал, имени которого не знал. Соулмейта бывшего ему ближе собственной души и оставившего его почти полгода назад. Асахи не знает точно, что с ним случилось. Был ли это несчастный случай или его убили намеренно. Тогда он лишь почувствовал нестерпимое, раздирающее на части одиночество, тянущее жилы и вырывающее душу. Осталось лишь почерневшее, оборванное на половине имя сбоку колена и последнее послание под сгибом локтя. «Завтра расскажу. Приятной тебе ночи». – О! Вот ты где! – Нишиноя врывается в его тихое раздумье, как луч фонарика прорезает жуткую тьму. Такой же яркий, вселяющий призрачную надежду. – Поотбиваешь мои пассы? Хочу разогреться перед уроком. Нишиноя смотрит на него сияющим взглядом, которому очень сложно сопротивляться. В белой спортивной футболке и коротких темных шортах он выглядит совсем мальчишкой, едва перешедшим в среднюю школу. На руках виднеются потемневшие пятна синяков – боевые ранения во время тренировок. Ноя бездумно проводит ладонью по ярко-желтым буквам, почти полностью скрытыми тканью шорт. Легонько чешет их, поглаживая края. Асахи улыбается. До конца большой перемены еще много времени, вполне можно чуть-чуть расслабиться и растрясти тяжелые мысли. – Тебя Хината покусал? – Он подбирает коробку с едой и прячет ее в сумку. – Угощал меня вчера фруктовым льдом, – улыбается в ответ Нишиноя, – это считается? Вечером после занятий Асахи спешит на тренировку. Спотыкаясь, он рывком открывает дверь в клубную комнату и застает там почти всю команду. Шумные и веселые, они переодеваются толкаясь и перешучиваясь. Тренировки после школы, товарищеские матчи и выездные игры с лагерями — это то единственное, что может полностью заглушить боль, заставить забыть о пустоте внутри и вытравить одиночество. И Асахи вливается в это крикливое безумие, становясь частью чего-то многорукого, многоногого и безумно счастливого. А затем приходит Дайчи. Хмурый, осунувшийся, и с кругами под глазами. Он тяжело опирается о косяк двери и молчит. – Ого, – почти с восхищением присвистывает Суга, – ты ночью вообще спал? Дайчи кривится подобием улыбки. – Немного. – Всю ночь болтал со своим… Суга осекается, заметив нервно дернувшееся лицо Дайчи. – Да, – он проходит внутрь и закидывает сумку на скамью, – просто не сумел вовремя остановится. Асахи хмурится. Дайчи запросто может пожертвовать сном, но при этом он не будет выглядеть как не совсем свежий труп. Он будет сонным, немного ворчливым, не будет поддаваться на уговоры остаться еще на чуть-чуть. Но при этом он останется прежним Дайчи. И, судя по вопросительному взгляду Суги, он думает о том же самом. Всю тренировку Асахи не может сосредоточиться на игре. Часто мажет по сетке, пропускает мячи, не слышит окружающих, а только неустанно следит за Дайчи. За его движениями, вслушивается в голос, вдумывается в сказанные слова, пытаясь нащупать то непонятное нечто, ту неправильную деталь, которая делает Дайчи другим. И замечает. Мимолетное движение руки, быстро нырнувшая за край футболки ладонь, накрывшая угольно-черные буквы на его пояснице. С багровыми, припухшими, как от воспаления, краями. Они будто пульсируют болью и отчаянием. Асахи замирает. Неотрывно следит за Дайчи, который, почувствовав его взгляд, оборачивается. Быстро понимает, что Асахи все видел и обо всем догадался. Он качает головой. «Не здесь». – Ну, я пойду? – На перекрестке Суга неловко переминается с ноги на ногу, не решаясь свернуть. – Ага, – глухо отзывается Дайчи, – до завтра. Суга не сдвигается с места. Асахи видит, в какой он растерянности. Взгляд обеспокоенно перемещается с него на Дайчи, светлые брови нахмурены, пальцы сильно сжимают лямку сумки. – Дайчи, если я могу… – Суга, пожалуйста, – обрывает его Дайчи, – пожалуйста, давай завтра? Суга кивает и, немного помедлив, ободряюще сжимает его плечо. – Пока, – говорит он Асахи и скрывается за поворотом. Дальше они идут молча, под мерный звук шагов по асфальту и тихое гудение фонарей. Дайчи – впереди, Асахи – чуть отставая. Он пытается подобрать нужные слова, но не может. Все слова кажутся до банальности избитыми, способными лишь сделать все хуже. Когда они доходят до дома Асахи, Дайчи, не оборачиваясь, прощается. Асахи не отвечает. Утешить Дайчи невозможно, но и отпускать в таком состоянии к себе домой нельзя. В пустоте своей комнаты, в ее пугающей тьме, его наверняка поглотит безумное отчаяние. Асахи перехватывает руку Дайчи и тянет на себя. – Позвони домой и скажи, что переночуешь у меня. Дайчи непонимающе хмурится. – Ты сегодня один? – Нет, – пальцы на запястье сжимаются сильнее, – но я не хочу оставлять одного тебя. Дайчи долго молчит, а затем, устало кивнув, достает из кармана мобильник. – Вот, выпей, – Асахи ставит перед Дайчи чашку горячего чая, – мама приготовила. Это должно немного тебя успокоить. Они сидят за низким столиком на коленях в полутьме комнаты. Дайчи берет в руки чашку и принюхивается. – Что в нем? – Зеленый чай и мята, в основном, – Асахи немного отпивает из своей, – и вроде бы еще жасмин, но я не уверен. Помогает заснуть. – Мне сложно об этом говорить, – уткнувшись взглядом в чашку, после некоторой тишины говорит Дайчи. – И не нужно, – Асахи накрывает его ладонь своей, – я просто хочу убедиться, что с тобой будет все в порядке. Хотя бы сегодня. – Я знаю, – глухо отзывается он, – но мне все равно очень больно. Асахи подсаживается ближе и мягко гладит его спину, от затылка до поясницы и обратно. – Он перестал отзываться на мои сообщения еще два дня назад. Я чувствовал, что с ним что-то происходит, но не мог понять что, – Дайчи отхлебывает немного чая, – а потом все исчезло. Просто как будто кто-то нажал на выключатель. Щелк, и все. И ты остаешься один на один с собой. Напуганный, как маленький ребенок. Дайчи шмыгает носом. – Хотел бы я сказать тебе, что со временем все пройдет, – шепчет ему в ответ Асахи, утыкаясь подбородком об его плечо, – но я сам до сих пор просыпаюсь от кошмаров. – А пустота внутри? – Дайчи трется лбом о его лоб. Асахи молчит. – Черт… Позже, лежа на полу, Асахи слушает дыхание Дайчи, пытаясь различить в нем хоть намек на беспокойство. Но на кровати все тихо. Дайчи даже не ворочается, и кажется, что давно спит. Успокоенный Асахи плотнее закутывается в мягкое одеяло. Он искренне надеется, что его присутствие сегодня поможет Дайчи пережить все происходящее. Хотя бы немного. Если это ему удастся, Асахи будет счастлив. Скрип пружин кровати отвлекает Асахи от мыслей. Он оборачивается на шум и видит, как Дайчи осторожно слезает на пол и, чуть пошатываясь в темноте, подходит к нему. Встает на колени, а затем ложится рядом. – Ты в порядке? – Асахи чувствует, как горячий лоб упирается ему в загривок. – Да, – глухо отзывается Дайчи, – я просто немного полежу здесь. Можно? – Ложись ближе, – Асахи сдвигает часть подушки назад, давая возможность Дайчи устроиться на ней, – на полу холодно. Дайчи тянет на себя одеяло, забирается под него, плотно прижимаясь телом к спине Асахи. Горячий, как печка, и очень напряженный. Асахи вздыхает, нащупывает позади себя руку Дайчи, придвигается еще ближе и прижимает его ладонь к груди. Так они лежат довольно долго, не шевелясь и не разговаривая. Погруженные каждый в свои тяжелые мысли. Дайчи отрывисто выдыхает. Еще раз и еще, подрагивая плечами, не отрывая лба от загривка. Сердце Асахи сжимается от тоски, когда он понимает, что Дайчи плачет. Почти бесшумно, рваными кусками выдыхая воздух из легких. Наверняка в глубине стыдясь своих слез, но не способный сдержать их, заботливо укрытый темнотой комнаты и спиной Асахи. Жалкий, если бы кто-то решил над ним смеяться. «Я с тобой», – мысленно проговаривает Асахи, мягко поглаживая ладонь Дайчи. Целует ее, трется щекой и снова целует. Постепенно всхлипы Дайчи переходят в частое дыхание, а после и вовсе затихают. Он наконец расслабляется и устало переплетает пальцы. – Прости, – сипло говорит он, – все-таки не стоило сегодня оставаться у тебя. – Почему? – Асахи оборачивается. – Потому что я не хочу, чтобы ты видел меня таким. – Я видел тебя в костюме горничной на прошлое Рождество, – фыркает Асахи, – думаешь, твои слезы после такого смогут меня удивить? Дайчи не отвечает, но в темноте комнаты Асахи чувствует, как он, наконец, улыбается.