Кто ты?

А возвращаемся мы уже в ад. Точнее, нет, не так. Этери возвращается в него раньше. А я прилетаю уже после показательных. В один день Этери становится прозрачной тенью себя. Звонит Марина, говорит что-то, чего я не слышу, и у Этери подкашиваются ноги. Я успеваю подхватить её в последний момент, чтобы она не упала прямо на пол. -Этери, что? - спрашиваю, вглядываясь в её затуманенные безумные глаза. -Мама, - выдыхает она. Глаза Этери наполняются слезами и всё, что я могу - это сильнее прижать её к себе. Позволить ей быть слабой и дать понять, что я рядом и буду держать её, даже если она висит над пропастью. Она плачет, а я баюкаю её в своих руках. Потом мы оба одеваемся и едем за Дианой. Этери молчит и цепляется за мою руку. Ей тяжело идти. Поэтому у выхода из подъезда я подхватываю её на руки - до машины ещё нужно дойти, вчера пришлось поставить её черт знает где. Этери прячется у меня на шее и закрывает глаза. Я не знаю, чем ещё ей помочь. Очень хочу, но просто не знаю. Поэтому усаживаю её в машину, пристёгиваю ремень и мы уезжаем. Вечером я звоню Серёже и прошу привезти продукты. Этери безвольной сидит на кровати и смотрит в одну точку. Но как только я намекаю на то, что мне нужно пойти в магазин, чтоб мы не умерли с голода, она смотрит на меня невыносимо жалобными глазами и совсем безжизненно шепчет: -Останься. И я остаюсь. Жду Серёжу, проверяю Дишу, которая в итоге приползает в спальню к Этери и ложится на кровать, утыкаясь маме носом в плечо. Дудаков привозит продукты, осведомляется о текущем положении дел и уезжает, говоря, чтоб я звонил ему в любое время дня и ночи. А я иду готовить какую-нибудь еду. -Вам обеим надо поесть, - захожу в спальню и понимаю, что за час с лишним ничего не изменилось. Диша поднимает свои раскрасневшиеся глаза на Этери, и та слабо проводит рукой по голове дочери. -Мам, давай пойдём есть? - робко спрашивает Диша. -Иди, я чуть позже присоединюсь, - Этери кивает в сторону двери и Диша сначала вглядывается в её глаза, чтобы что-то понять, но потом все-таки медленно поднимается и уходит. -Тебе тоже нужно что-то съесть, - примирительно шепчу я, усаживаясь на край кровати. Но Этери только молча придвигается, обвивая себя моими руками, и кладёт голову мне на колени. Я не знаю, что происходит в её голове, но вынуждать заговаривать не хочу. Она так и засыпает - свернувшись клубком у меня в руках, а я боюсь пошевелиться, чтоб её не разбудить. Чуть позже в спальню со своими одеялом и подушкой приползает Диша. -Можно? - тихо спрашивает она и я киваю. Диана занимает свободную половину кровати и тоже очень скоро отключается. А я не могу уснуть и всю ночь думаю, выдержит ли Этери весь этот ужас. Мне всегда казалось, что её невозможно сломить, но сейчас стало по-настоящему страшно. Утром мне удаётся впихнуть в неё какое-то детское фруктовое пюре, потому что на нормальную еду она смотреть не может. Но Этери так долго не хочет открывать рот, и так старается меня убедить после каждой ложки, будто она наелась, что на её завтрак уходит слишком много времени. Я смотрю на часы и понимаю, что сам поесть не успеваю. О'кей. Мы собираемся и едем в Хрустальный. Тренировки, как и соревнования, никто не отменял. Этери в трауре выглядит ещё бледнее и прозрачнее, но работа как будто придаёт ей сил. Как только за ней закрывается дверь каморки - она почти падает на свой диван. Но на льду внутри неё открываются какие-то другие ресурсы, предназначенные только для работы. Она всё так же молчалива и часто вытирает со щёк слезы, а я всё так же верчусь вокруг неё и не понимаю, чем помочь. Я чувствую, что ей холодно, но не могу её согреть. А после всех тренировок я иду в раздевалку, чтобы снять с себя тренировочный костюм, и вдруг чувствую дикий голод и усталость. Понимаю, что у меня есть свободных 10 минут, и решаю, что усталость сильнее. Поэтому ложусь на лавку и вырубаюсь. -Дань, ты в порядке? - сквозь сон слышу голос Дудакова и выскакиваю. Прошло уже не 10, а 20 минут. Вот я идиот. -Да, Сереж, спасибо, - хлопаю Дудакова по плечу. - Просто сегодня был трудный день. Прощаюсь и иду в каморку главного тренера, переодически срываясь на бег. Чувствую себя полным эгоистом, потому что позволил себе уснуть и оставить Этери. Вечером я привожу её домой, где уже ждёт Диша. И всё повторяется. Я всеми правдами и неправдами уговариваю Этери съесть хотя бы яблоко и еще банку детского пюре, а она, в свою очередь, одним взглядом заставляет меня открыть ей бутылку вина. Диана укладывается в нашей спальне, а мы сидим в гостиной и молчим. Этери глоток за глотком тянет из бокала вино, а потом поднимает на меня взгляд и очень тихо произносит: -Дай, пожалуйста, сигарету. -Закрой глаза, - вздыхаю я и поднимаюсь. Вместо того, чтобы напомнить ей, что курить она бросила. Ещё год назад, когда мы были просто друзьями, Этери проспорила мне в какой-то дурацкой ситуации. Спор был на желание. И я попросил её бросить курить. -Дань, я курю дольше, чем ты живёшь, - возмущалась Этери. - Это даже для тебя слишком жестоко! -Ну, если ты отказываешься, - я театрально развожу руками, - то я могу и поменять желание. На что-нибудь типа.. Не знаю, что Этери тогда почитала на моем лице, но она буквально взвизгнула: -Нет, нет, я согласна! В тот же вечер она попросила меня спрятать в её доме пачку на черный день. И за год так и не смогла её найти. Значит, не очень-то и хотела, потому что я сложил её на полку с наградами. Этери не курила уже год. Даже тогда, когда ушла Женя. Этери прикуривает, подтягивая ноги на диван, и стряхивает пепел в мой пустой бокал. Я так и не пил вино. Потому что настолько устал, что меня бы снесло от одного бокала. А у меня нет права расслабиться. Я подставляю импровизированную пепельницу ближе к Этери, чтобы ей не приходилось далеко тянуться, и она смотрит на меня. В ней как будто что-то щёлкает. -Ты теперь не захочешь меня целовать, - выдыхает она. -Что за глупости? - я удивленно вскидываю бровь и присаживаюсь рядом, целуя тонкую кожу на её плече, с которого сполз свитер. -Потому что невкусно после сигареты, - она отстранённо смотрит на меня и я не могу понять, где её сознание витает на самом деле - глубоко внутри или здесь, на поверхности, играет во вредного ребёнка? -Я же обещал терпеть тебя, - улыбаюсь и нежно провожу пальцами по её холодной щеке. - Значит, буду терпеть и невкусную. Этери аккуратно опускает тлеющий окурок в бокал и замирает. -Мне больно, - вдруг шепчет она и поднимает на меня свои наполненные слезами глаза. -Я знаю, моя хорошая, - притягиваю её за талию к себе и целую в висок. - Я знаю. Этери утыкается носом мне в шею и оставляет на ней лёгкий поцелуй. А потом я чувствую, как она всхлипывает и как падают мне на кожу её слезы. -Ты нужен мне, - она скользит ладонью по моей щеке. -Я рядом, Этери, - говорю очевидное, понимая, что ей нужно это услышать. - И всегда держу тебя за руку. Я не отпущу тебя. Она горько улыбается и целует меня. Я чувствую терпкий привкус табака и её солёные слёзы, но всё это не важно. Гораздо важнее то, что я люблю её и хочу забрать всю её боль. Поэтому опять позволяю уснуть ей у меня на коленях, прямо на этом ужасном диване в гостиной. А сам засыпаю сидя, всего на пару часов. Чтобы утром чувствовать дикую боль в спине. Этери, видимого снятся кошмары, и она периодически вздрагивает, впиваясь ногтями мне в руки. Ну и пинается. Дни плавно сменяют друг друга, и неожиданно наступает кубок Ростелекома. Я к этому времени уже достаточно ловко справляюсь со всем, что касается дома и ухода за Этери. Буквально автоматически пропуская всё, что касается ухода за самим собой. Она начала есть, но все так же плохо спит. И быстро устаёт. Я уже еле передвигаюсь, но она об этом на знает. Она не видит, что я не сплю, и почти не ем, потому что не успеваю. Я и сам этого не замечаю. Этери всё ещё слабая и бледная, поэтому я боюсь оставлять её одну даже на пару минут. А домой ношу её на руках. Чтобы лишний раз показать ей, что она не одна. Мы собираемся и едем на соревнования. Хорошо, что они в Москве. И хорошо, что и здесь я могу держать Этери за руку. Ребята чувствуют её боль, и как могут показывают ей свою любовь. Алина посвящает короткую программу памяти Этери Петровны, а Морис и Лиза просто катают так проникновенно, как ещё никогда не катали. Когда катается Алина, я успеваю заметить слезы, подступающие у Этери и то, как тяжело она сглатывает. Сохраняю невозмутимое выражение лица, хотя очень хочу взять её за руку, прижать к себе и поцеловать в висок, но сейчас просто делаю маленький шаг вперёд. И она всё понимает. Прячется за мою спину и я буквально чувствую, как она выдыхает. После короткой программы мы возвращаемся домой, и я снимаю с неё сапоги, пальто и шарф. Мечтаю залезть в горячую ванну и пролежать там вечность. Но понимаю, что Этери такая ванная нужнее. И внутренне опять корю себя за эгоизм. -Я люблю тебя, - вдруг говорит она. Впервые за все эти дни. И именно в тот момент, когда я чувствую себя последним подонком. -А я люблю тебя, - киваю и помогаю ей встать. Хотя на самом деле сам бы не отказался от помощи. Но я иду набирать воды в ванную, наливаю туда какую-то сладко пахнущую пену и зову Этери. Пока она греется в воде - я разминаю ей спину, ступни и шею, мою её светлые кудряшки, а потом как можно нежнее вытираю её тело полотенцем. -Что ты будешь есть? - спрашиваю, укладывая Этери в кровать и натягивая на неё тёплую пижаму. -Мишек хочу, - она смотрит на меня и улыбается. Я киваю и иду на кухню за пачкой медведей, стараясь не делать из этого праздника. Но так-то мишек она хочет тоже впервые за эти девять дней. И это маленькая победа для всех нас. Поэтому когда Этери жадно опустошает пачку, я прячу улыбку, утыкаясь ей в кудри. И думаю, что у нас все получится.