Грех

      Солнце лениво плыло к горизонту, оставляя за собой след из разноцветных волн на небе. Закатные лучи скользили по блёклым зданиям, превращая серый камень в сияющее золото.       Удлиняющиеся тени покрывали большую часть площади, но церковь всегда ловила на себе солнечный и лунный свет. «Гелиос», — неожиданно вспомнил Чонгук. — «Бог солнца. И Селена. Старые божества.»       В воздухе ещё стояла дневная духота: пахло костром и выхлопными газами. Лёгкий южный ветер переносил мелкую пыль, оседавшую на складках одежды, на лице и волосах. Летом в Риме всегда было трудно дышать; отсутствие выхода к морю и, как следствие, морских охлаждающих бризов давало ощущение того, что жара держит город в заложниках. Даже короткие тёплые дожди не улучшали ситуацию.       Дороги были перекрыты во всех направлениях, и, впервые за долгое время, не слышалось низкое урчание десятков моторов. Вокруг церкви стояла непривычная тишина, нарушаемая лишь негромкими голосами горожан, понемногу собирающихся на площади. На ступеньках, ведущих ко главному входу, сидели подростки. Сначала Чонгук с опаской следил за компанией, но затем, поняв, что те не собираются заниматься вандализмом, перестал интересоваться ими. Подростки иногда бросали на него пренебрежительные взгляды, но сейчас уже никто не смел смеяться над иностранным священником открыто.       Внизу тенью прошмыгнул худой уличный кот с рваным ухом и свалявшейся длинной шерстью. Чонгук удивлённо проследил за ним глазами; он был уверен, что этого кота сбили на прошлой неделе. — Gattino, — позвала кота светлая девочка. — Vieni qui.       Тот лишь повёл тёмным ухом, пробежал мимо ступеней и скрылся за углом, оставляя за собой бледные грязные следы. Наблюдая за действиями животного, Чонгук невольно улыбнулся.       Сзади послышались частые глухие удары. Чонгук, облокотившийся плечом на раскрытую дверь, в два раза превышающую человеческий рост, мгновенно выпрямился, поднял голову и обернулся на звуки шагов.       Из глубины церкви, минуя многочисленные ряды скамеек, на свежий воздух вышел о. Итан. На его загорелом лице ярко выделялись глаза: большие, слегка навыкате, тёмно-серые и подвижные. Под ними всегда были тёмные полукруги - следы от вечной бессонницы, которой мучился Итан. Из-за коротких ресниц, в его глазах всегда собирались блики, и посторонним людям казалось, что священник вот-вот заплачет. Чонгук поначалу боялся спросить у него про происхождение; у обычных итальянцев не было таких широких, близко посаженных глаз, квадратных лиц и бронзовой кожи, но Итан вскоре сам признался, что он родом из Пакистана. На этой почве они и сошлись - здесь работало немного иностранцев. — Я не знал, что уже нужно переодеться, — Чонгук почувствовал, как на щеках проступает румянец смущения. На Итане белела альба: длинное хлопковое одеяние, подпоясанное на талии, в то время как Чонгук все ещё ходил в полностью чёрной сутане - повседневном наряде для католических священников. Воротник у неё был стоячим, а в нём единственным светлым пятном выделялась жёсткая белая вставка, постоянно натирающая кожу на шее. — Погоди немного, — покачал головой Итан. — У меня для тебя поручение.       Разговор они, как и всегда, вели на итальянском. Чонгук знал язык немного хуже, чем Итан, и все ещё продолжал учиться. — В чем дело? — поинтересовался он, заведя руки за спину.       Глаза Итана влажно блестели в лучах закатного солнца. — Тебе предстоит провести исповедание. — Мне? Но я думал, что ещё не готов к этому, — удивился Чонгук. — Разве я смогу... Разве я справлюсь? К тому же... Сейчас ведь начнётся празднование. Это будет мое первое Рождество Иоанна Крестителя, проведенное в должности. Я думал, что смогу набраться опыта, глядя на тебя и остальных братьев. — На то есть причины, брат, — Итан вздохнул, переводя озабоченный взгляд на компанию подростков, сидящих на ступеньках. — Человек, который хочет исповедаться, родом из Кореи. — Турист?       Итан кивнул. — И ему нужен священник, который сможет выслушать его на корейском языке.       Чонгук открыл было рот, но сразу захлопнул его. Ему было нечего возразить на это. Их старинная церковь, культурное наследие Италии, славилась тем, что принимала представителей различных национальностей, и была популярна среди туристов больше, чем другие храмы. А Чонгук был единственным священнослужителем, говорящим на корейском языке. Только вот опыта у него в свои двадцать три, как такового, и не было. С того момента, как епископ произвёл его в священники, прошло всего три месяца.       Парень взволнованно смял в ладонях грубую ткань сутаны. — Тогда, может быть, следует перенести встречу с этим человеком на завтра? Ведь сейчас на площади начнётся празднование. — Боюсь, что ты не можешь отказаться. Он уверяет, что ему необходимо именно сейчас очистить душу от греха, — Итан провёл ладонью по лбу, вытирая выступивший на коже пот. Его белое праздничное одеяние светилось под солнцем.       По тому, каким недовольным тоном Итан произнёс это, Чонгук понял, что пакистанец имел в виду под своими словами. Очевидно, что исповедаться захотел кто-то очень важный, кому нельзя сказать «нет» - даже церковь иной раз не могла отказать в своих услугах людям, имеющим власть и деньги. Чонгук почувствовал, как внутри вскипает раздражение, и усилием воли подавил его. Необходимо держать себя под контролем, а гнев - это страшный грех. — Тогда я, конечно, исповедаю его, — в конце концов выговорил Чонгук. Итан ободряюще похлопал его по плечу. — Если вы справитесь быстро, то ты успеешь к началу празднования. — В таком деле не следует торопиться, — ответил Чонгук заученной фразой. — Правильно, — Итан одобрительно оглядел его, слабо улыбнулся, не разжимая губ, и прошёл мимо.       Спускаясь вниз, Итан кивнул на приветствия подростков, а на площадь уже отовсюду прибывали новые люди. Многих Чонгук видел на вечернем молебне сегодня. День Рождества святого Иоанна Крестителя - не обычный католический праздник. Он имел не только церковное значение. В этот день на площадях городов зажигались фейерверки и костры, на улицах выступали артисты, а в воздухе чувствовался аромат сладких яблок и жареной кукурузы. Родители всегда брали детей, а молодые собирались в кучки и развлекались до глубокой ночи, все без исключения, и местные жители, и туристы.       Все, кроме Чонгука. Он жил в Италии не меньше семи лет, но ему всегда что-то мешало вести настоящую, подростковую, бунтарскую жизнь, будь то религиозные родители, учёба или работа, как в этот раз.       Чтобы не испытывать зависть, Чонгук решил приготовиться к своей первой исповеди.       Снаружи его церковь была окружена деловыми зданиями, напротив находились книжный магазин и музей, и дороги обвивали её кольцом. Но когда Чонгук попадал внутрь, его каждый раз поражал контраст с внешним миром.       И никогда в жизни он не мог избавиться от необъяснимого трепета и боязни, когда посещал церкви. Высокие стены, соединяющиеся в узорчатый купол над головой, не давали чувства защищенности. Чонгук ощущал себя маленьким жуком, посаженным в банку. Разнообразие и детализированность внутреннего убранства дезориентировали, было не за что зацепиться взглядом. Для украшений использовали железо, бронзу, чугун, позолоту, различные минералы, но Чонгук предпочел бы вовсе не видеть эти пёстрые детали. От обилия цветов голова шла кругом.       Маленькие окна под самым потолком давали ничтожное количество света, поэтому на стенах и вокруг алтаря было множество свечей. Чонгуку приходилось поддерживать в них огонь, когда центральный вход был раскрыт, как сейчас, и ветер свободно гулял по церкви. Но в этот день не планировалось проводить дополнительные службы, и почти все священники уже покинули церковь.       Звуки шагов отражались от стен и, повторяясь, катились дальше, опережая Чонгука. Эхо в пустующем здании было громче, чем сам источник шума. В воздухе стоял пряный запах благовоний, от которого кружилась голова.       Но самым худшим были статуи над алтарём - по цвету они сливались с бронзовыми колоннами, окружавшими их, и казалось, будто статуи были людьми, застывшими в стенах. На их лицах всегда было скорбное выражение, нагоняющее тоску. Бросив на статуи беглый взгляд, Чонгук сразу опустил голову и нервным движением оттянул стоячий воротник, сжимающий горло.       Быстрым шагом пройдя к боковой стене, Чонгук толкнул лакированную тёмно-зеленую дверь и попал в малый зал, значительно уступающий по роскоши главному. Здесь, в самом конце, под старинным панно, и находились входы в парные кабинки, в которых проводились исповеди.       Одна была занята - это стало понятно по запертой изнутри двери. Видимо, Чонгука уже дожидаются.       Поборов желание развернуться и уйти, он медленно потянул ручку второй кабинки. Петли противно скрипнули, и из тесного помещения пахнуло застоявшимся воздухом.       Внутри царил полумрак. Комнатка Чонгука была не больше домашней кладовки. Стена, которая соединялась с соседним помещением, до пояса была обита деревянными пластинами, а выше представляла собой решётку из толстых полосок все того же тёмного дерева. Отверстия были маленькими, и как бы Чонгук ни старался, он не мог разглядеть своего будущего собеседника.       Единственной мебелью был низкий стул. Чонгук сел на него, сложил дрожащие от волнения руки на коленях и принялся ждать. — Святой Отец? — послышался тихий голос. Тембр был низким, мягким, отдалённо знакомым. Слышать корейскую речь впервые за долгое время было непривычно, но приятно. Чонгук глубоко вдохнул тяжёлый воздух, собираясь с мыслями. — Не усрамись и не убойся меня, — начал он. — Но всё скажи открыто и ты получишь прощение от Бога. — Ээ, — запнулся исповедник. — Да, конечно. Простите меня, Отец, я не до конца понимаю, что должен говорить. — Я только свидетель того, что ты будешь говорить, — принялся разъяснять ему Чонгук. — На самом же деле, исповедь твоя направлена только Богу. — Хорошо. Спасибо. — Как давно ты был на своей последней исповеди? — кажется, у Чонгука получалось неплохо. Он мысленно похвалил себя, и сразу стало легче. — Простите, — повторился исповедник. — Это мой первый раз. — И ты ни разу не причащался? — спросил Чонгук, сделав голос строгим. — Нет, — кажется, собеседник стал говорить на тон выше, чем раньше. — Но я хочу исправить это. — Бог всегда с радостью наблюдает за своими детьми, когда они обращаются в истинную веру. — Правда? Это здорово. Так... Я должен покаяться? — Да, — Чонгук почувствовал, что у него заканчивается терпение, но постарался ничем не выдать своего отношения. — Я много завидовал в прошлом, — начал перечислять исповедник. — Ругался матом, имел неумеренную жадность к алкоголю, гневился.       Чонгук тяжело вздохнул, понимая, что придётся придумать действительно сложное наказание для этого человека. — Ты можешь рассказать что-нибудь, за что испытываешь праведные муки совести, — предложил священник. — От чего тебе неспокойно на душе. — Должен ли я рассказывать... Такое? — произнёс собеседник, сделав странный голос. Чонгук нахмурился. — В этом суть твоего раскаяния. Бог не сможет помочь тебе, если ты будешь утаивать от него свои грехи. — В старшей школе, — после небольшой паузы произнёс тот. — В Сеуле у меня был лучший друг. Он был праведным католиком, и его отец был священником в церкви. Но я боюсь, что оказывал плохое влияние на своего друга.       Чонгук словно лишился способности дышать. Происходящее казалось настолько неправдоподобным, что он усомнился в своей вменяемости. Откуда этот человек может знать про его прошлое? — «Это же не может быть совпадением», — подумал Чонгук. — Когда я понял, что он мне нравится, — продолжал тем временем исповедник. — Я склонил его к греху, — здесь он сделал небольшую паузу, а затем вкрадчиво продолжил. - Отымев его в школьной кладовой.       Чонгук с силой сжал кулаки. Ногти больно впивались в нежную кожу на ладонях, но парень не чувствовал этого.       Конечно, он прекрасно помнил тот случай. Тогда была ранняя осень, у Тэхёна был последний год в школе, а у самого Чонгука впереди маячило ещё два, но это не особо расстраивало их. Они думали, что будут учиться в Сеуле вместе.       Чонгук всегда был примерным сыном. Он хорошо учился, не задерживался на улице до темноты, прилежно соблюдал все католические обычаи, регулярно причащался и постоянно молился, хоть это и оставило на нем клеймо «фанатика» в школе. Он ни разу не подрался с теми парнями, что задирали его, и никогда не отвечал им плохими словами. А про насмешки от девочек даже вспоминать смешно, ведь он играл на фортепиано лучше всех их. Чонгук и представить себе не мог, что в его жизни чего-то не хватает. Он не чувствовал зависти к другим детям, к их дорогим игрушкам, гулянкам и внеклассным занятиям; после школы он вместе с матерью учил латинский язык, занимался музыкой и читал комиксы ночью под одеялом, используя карманный фонарик.       А затем в Сеул переехал Ким Тэхён, обосновавшись в соседнем подъезде многоквартирного дома, где жил Чонгук.       Когда ему было одиннадцать, Тэхён рассказал, откуда на самом деле берутся дети. В двенадцать соседский мальчик вместо комиксов дал ему эротический журнал, а затем на общей площадке долго и усердно учил Чонгука всем известным ему матерным словам. В четырнадцать Тэхён предложил попробовать виски, и это был первый алкоголь в жизни Чонгука. Тогда же парень рассказал Тэхёну, что он не может верить в бога так же искренне, как родители. В тот период Чонгук уже полностью осознал, что ему нравится этот странноватый, добрый и заводной парень, а разница в два года только добавляла Тэхёну ауры загадочности и взрослости.       Под влиянием Тэхёна Чонгук перестал молиться. Он захотел стать певцом, затем врачом, а потом решил научиться делать скрипки. Впервые в жизни он начал ссориться с родителями. Это было тяжелее всего.       Тэхён научил его водить мотоцикл. Они могли гулять вместе до позднего вечера, и Чонгук начал осознавать, что он живёт по-настоящему именно в эти моменты.       От Тэхёна всегда пахло его любимой клубничной жвачкой, а в рюкзаке постоянно валялись какие-то фантики, бумажки, листы из школьных тетрадей, изрисованные всякими каракулями. Ему нравилось вычерчивать кривоватые карикатуры на учителей, которых он недолюбливал. Он рисовал героев любимых комиксов Чонгука на его руках.       Когда Чонгуку исполнилось шестнадцать, он признался в своих чувствах Тэхёну, встретившись с ним по пути в школу. Тот молчал всю дорогу, а после занятий перехватил парня у выхода и отвел в ту самую подсобку.       Чонгук даже сейчас мог вспомнить всё до последней мелочи. Сильный запах краски кружил голову, а холод заставлял мурашки бегать по коже. Там было абсолютно темно, и они обходились только светом от экрана телефона Тэхёна. Поначалу Чонгук был против, но настойчивые поцелуи и тихие просьбы быстро заставили его передумать, и он сам лёг под своего друга, как бы стыдно не было признавать это сейчас. После этого вся одежда у Чонгука была в пыли, а всегда аккуратно уложенные волосы растрепались так, будто он не причесывался несколько дней. Когда они вышли из тёмной кладовой, Тэхён долго смеялся над ним, чем почти довел Чонгука, ещё не успевшего прийти в себя, до слёз, а затем долго очищал его одежду в туалете, извиняясь за неосторожность. — Отец? — послышался голос Тэхёна из-за решётки.       Чонгук шумно выдохнул, закрыв лицо руками. Поверить в реальность происходящего было слишком сложно. — Что же мне делать? — продолжал допытываться исповедник. — Ты... Совершил тяжкий грех, — выдавил Чонгук первое, что пришло на ум. — Мне нужно немного времени. — Должен ли я подождать?       Чонгук оставил его вопрос без ответа, лихорадочно размышляя над ситуацией, в которой оказался.       Мог ли Тэхён знать, что Чонгук живёт в Италии? Конечно, нет. После того случая в школе у Чонгука случилась крупная ссора с родителями, и, в очередной перепалке с отцом, он рассказал всё, что произошло между ним и Тэхёном, но сразу понял, что это его самая крупная ошибка.       Далее в его жизни последовала череда наказаний, постов, молитв и исповедей. Чонгук даже перестал посещать школу. А в один день он узнал, что они вынуждены уехать в Европу на неопределенное время, и весь его мир перевернулся с ног на голову. «Неопределённое время» затянулось до конца школы, а там Чонгука с помощью знакомых запихнули в американский католический колледж.       Тэхён за эти годы успел превратиться едва ли не в мираж - в призрака из прошлого, олицетворяющего собой независимость и яркость жизни. Он мешал абсолютно во всём: когда Чонгук пытался завести новые отношения, перед ним неизменно маячил образ бывшего друга; когда он следил взглядом за проезжающими мимо мотоциклистами; наконец, когда он думал о телесной близости. Тэхён был его первым и последним партнёром, ведь после становления священником Чонгук поставил крест на любых отношениях. Это всё ужасно огорчало.       Он не жил в вакууме, и доступ к интернету у него все же был, хоть лишь и во время учёбы. Он знал, что Тэхён каким-то неведомым образом попал в модельный бизнес, но когда фотографии бывшего стали украшать почти все корейские журналы, что можно было найти в Риме, Чонгук понял, сколько упустил в своей жизни.       И вот уже второй год призрак из прошлого преследует его с рекламных баннеров, провожает Чонгука взглядом своих ясных глаз из телевизора. Тэхён, казалось, стал успешным буквально по щелчку пальцев, в то время как у Чонгука уже не было будущего, а вся его молодость закончилась в той подсобке, так и не успев начаться. — Святой Отец, — послышался обеспокоенный голос. — Вы подумали? — От имени Бога я тебе с уверенностью сказать не могу, — сквозь зубы процедил Чонгук. — Но я могу сказать тебе из того опыта, что у меня есть, и из того знания, которое я приобрёл из чтения и от наставников моих - твои грехи очень тяжелы. Я вынужден отлучить тебя от литургии на три месяца. — Простите, — перебил его Тэхён. — Но я не думаю, что это достаточно строгое наказание для меня. — Хорошо, — согласился Чонгук. — Ещё ты должен соблюдать пост в течение одного месяца. Этим я накладываю на тебя епитимью - избавление от грехов. Молись за своё спасение, и Бог не оставит тебя. — И это... Всё? — кажется, в голосе Тэхёна проскользнуло разочарование. — Я думал, что наказание будет строже. — Если ты не испытываешь мук совести, то любое наказание не будет иметь смысла, — устало произнёс Чонгук. Он никак не мог взять в толк: знает ли Тэхён о нём или их встреча чистая случайность. —Ты же живёшь, ты сегодня пришёл сюда, значит, Бог на тебя надеется. Подумай, сколько человек в нашем городе сегодня не проснулись. А у тебя есть шанс. Ведь есть люди, страдающие такими пороками, о которых и говорить страшно, но они сражаются с ними и не теряют надежды.       Чонгук пробормотал это монотонно, лишь для галочки, по рабочей обязанности. Его голос то и дело обрывался, когда он пытался вспомнить нужные слова. — Так я, что... Могу уйти? — Да, — выдавил Чонгук. Для порядка следовало бы произнести молитву вместе с исповедником, но священник решил закончить с разговором как можно скорее.       Раздался скрип несмазанных петель, после него - щелчок закрывшейся двери. Шаги в зале, сначала громкие, начали стихать, и Чонгук понял, что остался один.       Он машинально провёл пятерней по волосам, забирая челку назад. Воротник сдавливал шею, узкая сутана теснила грудь, и Чонгук понял, что ему не хватает воздуха.       Правильно ли он поступил, так легко отпустив друга детства и единственную любовь? Может, стоило догнать его, поговорить, обсудить все?       Но этого призрачного «всего» и не было. Они не виделись столько лет, что становилось страшно подсчитать. Естественно, они оба сильно изменились. Тогда почему же Чонгук снова чувствует себя таким потерянным и неуверенным в себе? Его чувства будто скомкали и выкинули в мусорный бак. Он совершенно не знал, что и думать.       Оставаться в душной комнатке не хотелось, и Чонгук поднялся на подкашивающихся ногах. Он потянулся к дверной ручке, надавил на резное дерево и толкнул дверь вперёд.       Его беспокойный взгляд встретился с пронзительными глазами Тэхёна, прислонившегося к стене возле входа в смежную комнату. — Ты серьёзно думал так легко отослать меня? — спросил старший, скрестив руки на груди.       Чонгук замер в проходе. Сердце камнем упало куда-то вниз. Он боялся сделать даже самое незаметное движение. Хотел бы Чонгук в данный момент обрести суперспособность, чтобы стать невидимым или телепортироваться куда-нибудь во Францию. — Лучше зайди обратно, — посоветовал ему Тэхён.       Сам не зная почему, Чонгук машинально послушался его, может, по старой привычке. Он попятился назад, не особо задумываясь над правильностью своего поступка. Тэхён последовал за ним, и мышцы на животе Чонгука непроизвольно напряглись, будто старший был каким-то опасным преступником.       Тэхён осторожно захлопнул за собой дверь, закрыв ее на щеколду. Его тёмные волосы блестели даже при тусклом освещении - наверняка Тэхён использует уйму средств по уходу за ними. На нём была какая-то цветастая рубашка, по большей части красная. Верхние пуговицы он расстегнул. Чонгук в своём чёрном одеянии до пят почувствовал себя полным неудачником.       Тэхён смерил его внимательным взглядом, сделал шаг навстречу и неожиданно заключил Чонгука в объятия, аккуратно обняв за шею. — Господи, ну и вырос же ты, — пробормотал старший, сильнее прижав его к себе. — Почти сравнялись в росте. Не думал, что такое когда-нибудь произойдёт.       Тело совсем не слушалось Чонгука. Он хотел обнять Тэхёна в ответ, но руки налились тяжестью, будто он держал по гантеле в каждой.       Тэхён же словно и не изменился, но вместе с тем стал совсем другим человеком: из мимики исчезли все неловкие подростковые движения, лицо казалось непроницаемым, а тело - более подтянутым. — Значит, священник? — отстранившись, произнёс Тэхён.       Под его внимательным взглядом Чонгук смешался, отводя глаза в сторону. — Тебе всегда шёл чёрный, — добавил старший, улыбнувшись уголками губ. — Но я не помню, чтобы ты хотел этого раньше. — Раньше все было по-другому, — тусклым голосом ответил Чонгук. — Вовсе нет, — возразил тот. — Ты всегда... — Как ты оказался в Италии? — перебил его парень. Чонгуку меньше всего сейчас хотелось обсуждать свою профессию. — И зачем устраивать эту сцену с исповеданием? — В Италию я прилетел на самолёте, — отозвался Тэхён. - Такая большая железная птица. И почему сразу «сцену»? Мне теперь нельзя сходить в церковь?       Чонгук скрестил руки на груди, выдавив нервный смешок. — Так ты внезапно решил стать католиком? — Даже если и так, — согласился Тэхён. — Мне хотелось поделиться с кем-то своим грехом. Это тяжкое бремя, знаешь ли. — Представить себе не могу, — отрезал Чонгук. Насмешливый тон старшего начал его злить, и он впервые за долгое время обрадовался этому чувству. Уж лучше злиться, чем бояться. — Ты хорошо играешь, — проговорил Тэхён, взявшись за предплечье Чонгука. — Но ты виноват в произошедшем не меньше, чем я. Почему же тогда я страдаю в одиночестве? — Как ты можешь так говорить? — покачал головой Чонгук. — Ты ведь понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти из-за нас. — Конечно, откуда мне знать? Ты ведь просто исчез, не сказав ни слова. От тебя не было даже самой паршивой весточки целых семь лет! Семь лет, Чонгук. Я будто срок отсидел. — Это... — запнулся парень. — Это не было моим решением.       Взгляд Тэхёна горел. Он взялся за плечи Чонгука обеими руками, и тому пришлось посмотреть в глаза старшего. — Я знаю, но мне уже как-то по барабану, — сказал Тэхён. — Я приехал сюда не для того, чтобы выяснять отношения и ругаться. — Ну и для чего же ты приехал? — Сделать еще одну глупость, как тогда, в школе, чтобы потом пожалеть, — честно признался старший, приникнув к губам Чонгука своими.       Чонгук от неожиданности забыл, как нужно дышать. Тэхён крепко держал его, не позволяя отстраниться, и продолжал настойчиво покрывать поцелуями губы парня, так что Чонгуку вскоре пришлось ответить ему, целуя в ответ. Голова у него словно была в огне, а сердце билось так быстро, что он чувствовал, как пульсируют вены на висках. — Нет, — произнёс Чонгук сразу, как Тэхён разорвал поцелуй. — Нельзя. Я тебе не позволю. — Почему? — искренне удивился старший. — Я не могу, — помотал головой парень. — Это будет... Неправильно. Так нельзя. — Не ври, что внезапно стал горячо верить в бога, - возразил Тэхён. — Я тебя знаю. Ты и сам не в восторге от своей должности. — Все равно, — настаивал на своём Чонгук. — Нет.       Тэхён недовольно сдвинул брови. — Ты сам не знаешь, о чем говоришь.       С этими словами он снова прижался к губам Чонгука, сжав пальцами чёрную ткань на его груди. Тот упёрся ладонями в плечи старшего, но не смог оттолкнуть его. Всё-таки, Тэхён до сих пор оставался его любимым хёном из детства.       Чонгук почувствовал легкий, едва заметный сладкий запах клубники, и в его памяти тут же возникли образы, ощущения из прошлого. Такой же полумрак, неровный голубоватый свет, неуловимый аромат клубники от чужого лица, перебиваемый более резким запахом краски, и тихий голос Тэхёна, не требовательный, как сейчас, а неуверенный, взволнованный, даже испуганный.       Тэхён, не встретив явного сопротивления, попробовал опустить ладонь ниже, на талию, но Чонгук успел перехватить её, сжав чужое запястье. Тот вывернул руку и уже сам схватил Чонгука за рукав, отстранившись от лица. — Ты не можешь так внезапно врываться в мою жизнь и делать все, что тебе захочется, — Чонгук отстраненно удивился, услышав в своем голосе злость. — Это тебе не шутки, хён.       На лицо Тэхёна упала тень. Он не делал никаких резких движений, ничего не говорил. Его грудь едва заметно поднималась и опускалась, а по лицу было невозможно прочитать, о чем он думает. Чонгук выжидающе смотрел на него, но тот будто назло молчал.       Тэхён, не отрывая взгляд от настороженных глаз Чонгука, аккуратно взял его ладонь, но парень машинально сжал ее в кулак. — Что, собираешься ударить меня? — спокойным голосом спросил Тэхён. Чонгук как-то в один момент растерялся от его невозмутимости. Тот, воспользовавшись моментом, поднес его руку к лицу, легко поцеловав запястье.       Чонгук почувствовал, как его щеки покраснели. В комнате было ужасно душно, в сутане стало жарко, тесно, а в горле пересохло. Тэхён положил его руку на своё плечо, пододвинулся ближе и коротко поцеловал, чтобы затем приобнять за торс. Его горячее дыхание согревало губы Чонгука.       Тело парня напряглось, руки сделались совсем непослушными, и он понял, что не может сделать даже самое простое движение, чтобы отстраниться или оттолкнуть Тэхёна. Чонгук поджал губы, осознавая всю сложность положения, в котором оказался. В церкви сейчас никого не должно быть, но ведь Итан может вернуться за ним, или кто-то захочет исповедаться. Где-то возле главного входа ещё оставались охранники. Их с Тэхёном вполне могут услышать.       Старший коснулся воротника Чонгука, расстёгивая верхнюю пуговицу на сутане. Движения его руки казались неторопливыми, словно всё происходящее не было чем-то из ряда вон выходящим, и ему было некуда торопиться. На лице Тэхёна застыло задумчивое выражение, что немного беспокоило парня. Когда Тэхён становился таким, это означало, что в его голове возникла новая навязчивая идея, от которой он не смог избавиться, и теперь она не давала ему покоя.       Жёсткая вставка перестала давить на горло Чонгука, потому что старший, разобравшись с завязками, достал её и кинул на стул. В процессе Тэхён мимолетно дотронулся до оголившейся кожи на его шее, но этого хватило, чтобы у парня перехватило дыхание. Чонгук все ещё с трудом осознавал, что это и вправду его хён, что он рядом, разговаривает с ним, повзрослевший и успешный. Последние семь лет стали казаться чем-то далёким, будто не было переезда, ненавистной учёбы и одиночества. Словно они никогда и не расставались.       Чувствовать прикосновения к себе было непривычно и странно. Прошло слишком много времени с того раза, и Чонгук с досадой понимал, что его, обычно серьёзного и сдержанного, смогли обескуражить простыми поцелуями.       Тэхён, осторожно расстегнув маленькие пуговицы на его груди, спускался ниже, не пропуская ни одной. В конце концов ему пришлось присесть, потому что ровный ряд из пуговиц тянулся по сутане практически до коленей парня. Чонгук смотрел на его действия, опустив голову. Его сердце глухо колотилось о ребра.       Закончив с накидкой, Тэхён поднялся на ноги и пошире распахнул её, слегка приспустив с плеч. Под сутаной Чонгук носил обычную белую футболку, которая немного не вязалась с классическими брюками, но до этого момента его в таком наряде никто и не видел, так что он не особо заморачивался над подобными вещами. В душном воздухе отчаянно не хватало кислорода, и голова у парня уже немного кружилась, но с расстёгнутой накидкой стало легче.       Тэхён снова приник к его губам. В этот раз многое было иначе - тогда, в школе, он был нетерпеливым, боялся, что Чонгук передумает, а сейчас он вел себя увереннее, собраннее и опытнее. Только Чонгук, как был испуганным подростком, так им и остался, и ему было невыносимо стыдно признавать это.       Старший целовал легко, делая скидку на его скромные навыки, не требуя чего-либо взамен на свои осторожные ласки. Он выправил футболку Чонгука из брюк, но парень понял это только тогда, когда ощутил тёплые пальцы на своей талии. Тэхён неторопливо поглаживал его кожу, слегка надавливая большим пальцем, поднимая ладони до груди и снова опуская руки ниже, почти забираясь под ткань штанов. — Хён, — Чонгук старался скрыть волнение, но дрожащий голос выдавал его с потрохами. — Пожалуйста. Не нужно делать этого. Не здесь... Не в церкви. — Ты что, не понимаешь? Мы просто обязаны, — пробормотал в ответ старший, спустившись поцелуями на шею.       Чонгук сжал в ладонях тонкую ткань летней рубашки Тэхёна, упираясь руками в его плечи. — Я не могу, — с трудом выговорил парень, пряча глаза за растрепавшейся чёлкой. — Кем я буду после этого? Это место - всё, что у меня есть. Я потратил столько сил, чтобы привыкнуть ко всей этой религиозной ерунде, и не могу совершить ещё одну такую ошибку, как тогда. — Это неправда, — Тэхён нахмурился, сдвинув брови. Его взгляд пронизывал Чонгука до самых костей, заставляя испытывать невольный трепет перед старшим, совсем как в детстве. Парень неожиданно понял, что они, встретившись впервые за столько лет, необычайно легко вжились в старые роли, и Тэхён снова давил его своим авторитетом, а Чонгук просто не мог не прислушаться к нему. — Если ты не хочешь, — проговорил Тэхён, отстранившись и сделав шаг назад. — То скажи, чтобы я уходил. Я не собирался шутить с тобой, — в голосе Тэхёна послышались металлические нотки. — Но и принуждать не буду. — Я просто прошу не делать этого, — поспешил поправить его Чонгук. — Не проси меня о таком, — покачал головой тот. — Я либо остаюсь здесь сейчас, либо ты говоришь, что не хочешь меня видеть, и мы расстанемся по-хорошему.       Его поза и выражение лица являли собой спокойствие, граничащее с равнодушием, но Чонгук видел странную решительность в его глазах, и она заставила парня беспокоиться больше, чем всё, что произошло за последние полчаса.       Неужели все и вправду закончится на этом? Чонгук до сих пор был уверен в своей правоте, но заявление Тэхёна, поставившее парня перед выбором, не на шутку взволновало его. Он неуверенно уставился на старшего, пытаясь понять: шутит тот или нет, но Тэхён оставался невозмутимым. Он казался сейчас таким юным, почти как раньше, со своими опущенными ресницами и поджатыми губами, будто время совсем не коснулось его. Чонгук впервые осознал, насколько молодым Тэхён был в то время, и ему сразу сделалось как-то неуютно, захотелось закрыться чем-нибудь и спрятаться. Ему стало до невозможности жаль их потерянного времени, и он в самом деле сожалел, что теперь они не могли прийти к согласию. Это все было слишком похоже на какую-то глупую, жестокую шутку.       Не дождавшись ответа, Тэхён рассеянно провёл рукой по волосам, вздохнул и развернулся к двери, собираясь идти, но Чонгук успел схватить его за локоть. — Хорошо, — произнёс он, притянув Тэхёна к себе и обняв его за плечи. — Я тоже хочу. Правда. Только останься, ладно? Чонгук, излишне поторопившись, более резко, чем хотелось бы, развернул Тэхёна к себе, и тот пошатнулся, а вместе с ним и Чонгук, но они быстро удержали равновесие. — Прости, — выдохнул парень. — Я запнулся за накидку.       Тэхён поднял брови, и Чонгук впервые увидел, как на его лице промелькнула улыбка. Тот, приобняв его одной рукой, подвёл Чонгука к решётчатой стенке, заставляя облокотиться на неё спиной. В этот раз Тэхён не стал осторожничать и сразу углубил поцелуй, а Чонгук отвечал ему нелепо и суетливо. Прижиматься спиной к твердым деревянным прутьям было неприятно, но он не хотел портить момент глупыми просьбами.       Тэхён остановился неожиданно. Когда он отстранился от лица парня, Чонгук поднял руку и прикоснулся к своим губам, будто он все еще не мог убедиться, что происходящее - не какой-то странный, греховный сон. На его щеках выступил нездоровый румянец, как если бы его мучила лихорадка.       Старший заставил его раздвинуть ноги, поместив между них колено. Он настойчиво потянул сутану Чонгука вниз, стаскивая ее с плеч. Плотная ткань шуршала, и, помимо этого тихого шороха, слышалось только их тяжелое дыхание. — Хён, — внезапно вспомнил Чонгук, отводя в сторону смущенный взгляд. — У нас ведь даже ничего нет. — Есть, — проговорил Тэхён, а Чонгук выжидающе посмотрел на него. — Купил это у вас, возле чёрного входа, где палатки.       С этими словами он достал что-то из заднего кармана брюк. Присмотревшись внимательнее, Чонгук разглядел в полумраке маленькую прозрачную склянку, в которых они продавали лампадное масло.       Наверное, его нервы начали сдавать, но в комнате раздался тихий, нерешительный смех. Оказывается, Тэхён совсем не изменился, правда, в прошлый раз он принес с собой какой-то густой женский бальзам для губ. — Это полный ужас, — высказал свою мысль Чонгук. — Даже не думай об этом. — Почему? — недоуменно отозвался старший. — Хочу быть поближе к богу, хотя бы так.       Чонгук не успел придумать ответ, потому как Тэхён, воспользовавшись его замешательством, расстегнул брюки парня, приспуская их на бедра вместе с бельём. Чонгук ощущал покалывание на коже в тех местах, где до неё касался Тэхён.       Старший оставил его штаны болтаться бесформенным комком на уровне колен, после чего снова приник к ярким от многочисленных прикосновений губам Чонгука, легко и как-то по-детски поцеловав его, а затем спустился на шею, лаская языком бархатную кожу. Несмотря на духоту, стоящую в воздухе, по телу Чонгука пробежала дрожь, когда Тэхён легко прикусил кожу там, где выступала пульсирующая жилка.       Подождав, пока парень хоть немного расслабится, Тэхён опустил руку на его промежность, сжав чужое возбуждение. Дыхание у Чонгука сбилось, когда он почувствовал теплые и немного влажные пальцы, обхватившие его член. Парень не смог сдержать короткий стон, вырвавшийся против его желания.       Тэхён, поцеловав его в щеку, едва слышно произнес: — Будь тише, я знаю, что ты можешь.       Его низкий голос - тихий и осторожный, заставлял огонь внутри парня разгораться всё сильнее. Чонгук не знал, куда деться от всего этого обилия чувств, внезапно нахлынувших на него.       Вскоре Тэхён остановился, убрав руку с возбуждения парня. Послышался хлопок открывшегося пузырька. Тэхён вылил масло себе на ладонь, размазывая его по пальцам. Лицо Чонгука совсем раскраснелось из-за жары и, должно быть, смущения. До этого момента он еще позволял себе надеяться, что Тэхён просто шутит. — Подвинься немного, — проговорил старший, коленом раздвигая ноги Чонгука шире. Брюки парня теперь спали до щиколоток. Тэхён воспользовался чистой рукой и, убрав флакон обратно в карман, взял под коленом и приподнял одну ногу Чонгука, отводя ее немного в сторону.       Он поместился между ног парня, сразу проникая в него пальцем. Ощущалось это некомфортно, и Чонгуку было трудно расслабиться, так что Тэхёну пришлось потратить немного времени, чтобы как следует растянуть его. Одновременно с этим он продолжал стимулировать член Чонгука рукой. Положение было неустойчивым, и парень был вынужден держаться за плечи Тэхёна, чтобы стоять ровно. Старший постепенно проталкивал больше пальцев внутрь, остановившись на трех, и Чонгук чувствовал лишь давящее чувство внизу, которое только под конец стало перерастать во что-то приятное. Но как только Чонгук начал получать удовольствие от происходящего, Тэхён сразу убрал пальцы. — Повернись спиной, — сказал тот, расстёгивая свои штаны. — Так будет удобнее.       Чонгук молча развернулся к решётке, взявшись за её толстые деревянные прутья. Его пальцы едва помещались в маленькие отверстия. Тэхён слегка надавил на его плечи, заставляя немного наклониться.       Поза была почти унизительной, и Чонгуку стало отчаянно стыдно. Он вдруг осознал, насколько плохо то, чем он сейчас занимался, что он оскорбляет не только это место, но и веру его родителей, Итана и остальных священников. Если об этом хоть кто-нибудь узнаёт, то жизнь Чонгука превратится в ад.       И Тэхён. Помимо всего остального, Чонгук испытывал смущение перед ним - за свою неопытность, за то, что всё, на что он способен - это слушаться старшего и молчать.       К глазам подступили слёзы стыда, и парень быстро заморгал, пытаясь избавиться от них. — Расслабься, ладно? Дыши медленнее, — посоветовал ему Тэхён. — Хорошо, — тихо отозвался Чонгук. — И давай быстрее, я уже устал ждать.       Это было правдой - хотелось поскорее закончить с этим, а Тэхён всё медлил, раздразнивал его. Чонгук нуждался в разрядке, но приходилось терпеть почти болезненное возбуждение.       Тэхён не заставил себя ждать. Он взялся за таз Чонгука скользкой от масла рукой, удерживая его, и медленно вошёл, неглубоко, чтобы парень успел привыкнуть. Чонгук честно постарался расслабиться, но получалось это не очень хорошо.       Продолжая держать его одной рукой, другой Тэхён забрался под футболку Чонгука, поглаживая его талию. Он терпеливо ждал, и когда почувствовал, что может двигаться, начал делать медленные толчки, входя на всю длину. Чонгук сжал пальцы. Острые края деревянных пластинок неприятно впивались в кожу, но это отвлекало его от давящей боли внизу. Ему бы хотелось видеть Тэхёна, как тогда, в школе, но здесь почти не было мебели, куда он мог бы лечь.       Через некоторое время, когда Чонгук привык к осторожным толчкам, Тэхён начал двигаться более размашисто. У Чонгука сбилось дыхание; теперь старший, входя глубже, каждым толчком задевал простату, и из-за этого по телу Чонгука волнами расходилось тепло.       Его футболка прилипла к спине, а мышцы на животе напряглись. Тэхён с силой сжимал его таз, двигаясь неторопливо. Чонгук никогда бы не признался себе в этом, но ему ужасно нравилось слушать его тяжёлое дыхание и едва слышимые хриплые стоны.       Слишком быстро, как он думал, Чонгук почувствовал, что подходит к грани. Ноги подкашивались, воздуха совсем не хватало, а член болезненно пульсировал. — Хён, — сбивчиво произнёс Чонгук. — Я больше не могу.       Тэхён ничего не ответил, но, сделав ещё пару таких же движений, толкнул Чонгука вперёд, заставляя его прислониться к решетке. Старший прижался к его спине, взявшись за талию обеими руками.       Внутри было очень жарко, а от тела Тэхёна исходило ровное тепло, и Чонгуку начало казаться, будто в комнате стало прохладно, или у него самого поднялась температура. — Можешь прикоснуться к себе, — прошептал Тэхён, коснувшись губами его шеи. — Если так сильно хочется.       Он смял в ладонях белую футболку Чонгука, продолжая так же неторопливо входить. Парень отстраненно подумал, что в этот раз Тэхён обходится с ним более внимательно, но он не хотел знать, откуда у старшего столько опыта.       Чонгук, пересилив смущение, отнял одну руку от решётки и просунул её между своим телом и стеной. Ему понадобилось всего несколько торопливых движений рукой, чтобы оргазм, всего второй за всю его жизнь, накрыл его с головой. Живот и бедра свело судорогой, и Чонгук излился в собственную ладонь, тяжело и сбивчиво дыша.       Тэхён ещё пару минут продолжал двигаться в нём, поддерживая руками дрожащего парня, и только затем кончил, с силой сжав талию Чонгука. Его горячее дыхание согревало шею парня.       Несколько секунд они ещё стояли так, приходя в себя после такого быстрого и спонтанного секса, а затем старший осторожно отстранился, отходя от Чонгука.       Парень развернулся спиной к решётке и наклонился, чтобы поднять штаны, сползшие до щиколоток. Его руки дрожали, а пальцы путались в пуговицах, когда он застегивал их.       Футболка парня была испачкана жирными масляными пятнами, и он вытер руку, запачканную в сперме, о неё, здраво рассудив, что хуже уже не будет. Но находиться в ней было противно, и Чонгук всё-таки стянул футболку через голову. От неё пахло потом и ароматизаторами, которые они добавляли в лампадное масло.       Тэхён, поправив свою одежду, молча забрал футболку у Чонгука и вытер об неё свои ладони, скомкав ткань.       Все их действия происходили в полной тишине, нарушаемой лишь тяжёлым дыханием обоих. Старший смотрел, как Чонгук поднимает с пола чёрную сутану, на которой он, оказывается, стоял, и периодически обращался взглядом к открытому торсу парня, а Чонгук делал вид, что не замечает этого. Он натянул тяжёлую накидку на плечи, застегнул пуговицы, но не почувствовал себя священником, будто никогда и не был им. Ему казалось, что они все ещё в школе, что скоро в кладовку постучится какой-нибудь уборщик, который отругает его за то, что он стащил костюм католика из школьного театра. Чонгук подобрал со стула белую вставку и прикрепил её на горло.       Когда он закончил, Тэхён приблизился и поцеловал его, а затем отстранился и поправил растрепавшиеся волосы Чонгука. — Ты даже не представляешь, как давно я хотел этого, — произнёс он. — Тебя нет ни в одной социальной сети, никому в Корее не известен твой телефон, а все знакомые твоих родителей не имеют их адресов. — И как ты нашёл меня? — Нанял частного детектива, — серьёзно проговорил Тэхён. Он старался сохранять невозмутимость, но Чонгук видел удовлетворение в его глазах. Так же было и в школе - когда они закончили, Тэхён выглядел таким довольным, словно его не тревожили все будущие проблемы, которые должны были появиться после их поступка. — Не шути, — покачал головой Чонгук. — Я не шучу, — возразил тот. — Это правда. Он искал тебя около месяца. Расскажу тебе позже, ладно? Давай поскорее уйдём отсюда.       Чонгук кивнул. У него уже начинала кружиться голова в этом маленьком душном помещении.       Несмотря на жаркий вечер, воздух на улице был гораздо свежее, чем в комнатах для исповедания. Чонгук с жадностью втянул его в себя, наслаждаясь долгожданным ветром, высушившим его вспотевшие волосы.       Перед церковью, на площади, сейчас проходил праздник, и громкие голоса говорили какие-то религиозные тексты на итальянском - это было слышно даже внутри здания. Но Тэхён повёл его к запасному выходу, и они благополучно миновали скопление людей, не забыв выкинуть в урну футболку парня. Чонгук не имел понятия, куда они идут, но не хотел заговаривать с Тэхёном. На проезжей части не было машин, потому что дорога оставалась перекрытой, и прямо по ней шли люди, но все они направлялись в противоположную сторону, к церкви. Многие кланялись и здоровались с Чонгуком. Он в ответ лишь опускал голову или отводил взгляд, делая вид, что не замечает никого. Было ужасно стыдно перед всеми этими людьми, ведь он уже не тот, за кого они его принимают.       Чонгук дотронулся до крестика на груди, нащупывая его через ткань сутаны. Что же ему теперь делать? Раньше у него, по крайней мере, была работа, но он не представлял, как после случившегося вернётся обратно. Он просто не имел на это права.       И не стоило надеяться на Тэхёна. Пока они шли, Чонгук бросал на старшего вопрошающие взгляды, но тот был спокоен, с его лица не сходила задумчивая улыбка. Чонгук остался недоволен собой и своей глупостью. В конце концов, прошло так много лет, и Тэхён, конечно, изменился. Вопрос только в том, сохранилось ли в нем что-то от того Тэхёна, которого Чонгук знал в детстве.       Что, если он просто уедет? Чем дольше парень думал об этом, тем больше убеждался в том, что такое произойдёт. Может, ему захотелось лишь поразвлечься с парнем, который был влюблен в него в старшей школе. Иначе зачем бы ему играть в исповедь? Это выглядело так, будто он смеялся над Чонгуком.       Он должен почувствовать злость, но её не было. Чонгук устал; ему хотелось бы не видеть никого сейчас. В душе было пусто, только после совершенного остался неприятный осадок, плотным комом засевший в груди. Теперь он совершенно не знал, что ему делать.       Через некоторое время они прошли участок, на котором движение машин было приостановлено, и вокруг снова появились снующие в разные стороны шумные автомобили. Тэхён повёл его к припаркованной возле ограждений черной машине с тонированными окнами. В обычной жизни Чонгук бы трижды подумал, прежде чем сесть в такую, но сейчас он был слишком расстроен, чтобы беспокоиться об этом.       Он сел на заднее сидение. Тэхён удивлённо поднял брови, но ничего не сказал ему. Сам он занял место водителя. Видеть Тэхёна за рулём было так странно - обычно Чонгук всегда представлял его на мотоцикле, как раньше. Интересно, у него все ещё сохранился тот мотоцикл, раскрашенный баллончиками?       Они поехали, а мимо неторопливо проплывали знакомые кварталы. Чонгук проследил взглядом за любимым книжным магазином, находящимся в одном здании с пиццерией. Это странно, но в Италии, считающейся родиной всех пицц мира, не умели их толком готовить. Куда бы Чонгук ни ходил, ему везде подсовывали квадратную и полусырую пиццу.       Неожиданно он понял, как сильно скучает по Корее. По её климату, культуре и Сеулу. И хоть его детство там не представляло собой ничего примечательного, жизнь в Италии казалась ещё скучнее.       Чонгук почувствовал, как к глазам снова подступают слёзы. За сегодняшний вечер произошло слишком много всего, чтобы он смог легко оставаться бесстрастным. Он настолько отвык от чего-то необычного, что встреча с хёном все ещё казалась ему сном.       Он досадливо потер глаза, размазывая влагу по щекам, и в этот же момент почувствовал, как автомобиль куда-то сворачивает. Убрав руки от лица, он с недоумением проследил за тем, как Тэхён припарковался возле какого-то магазинчика с одеждой.       Остановившись, Тэхён расстегнул ремень безопасности и повернулся назад, встретившись взглядом с Чонгуком. — Что такое? — в его голосе послышалось беспокойство.       Чонгук покачал головой. — Я что-то сделал не так? — Ты многое сделал, — поднял брови Чонгук.       Тэхён, прикусив губу, поразмыслил пару секунд, а затем приподнялся и, неловко взявшись руками за сидение, перебрался назад. Чонгук с интересом наблюдал за его перемещениями, отодвинувшись к окну. Когда старший оказался возле него, Чонгук снова почувствовал сладкий запах клубничной конфеты. — Я не хочу чувствовать себя маньяком, — пояснил Тэхён. — Расскажи, что произошло. — Зачем ты приехал? — прямо спросил Чонгук, не отрывая взгляд от тёмных глаз напротив. — Только для того, чтобы снова потрахаться со мной?       Тэхён вдохнул, проведя рукой по блестящим волосам. — Нет. — Тогда зачем нужно было делать такое? Даже если никто не узнает, я все равно больше не смогу работать там. Мои родители... — Чонгук запнулся, вспомнив, что они живут буквально в нескольких минутах ходьбы отсюда. — Что мне им сказать? Я не хотел такого будущего, но теперь у меня нет даже его, и поэтому... — Я скучал по тебе, — прервал его Тэхён.       Чонгук замер, не успев договорить фразу. Он всматривался в лицо старшего, пытаясь отыскать там хоть тень улыбки, но тот был убийственно серьёзен. — Все это время, — продолжал Тэхён. — Я скучал.       Чонгук сдвинул брови, отводя взгляд вниз. Ему отчаянно хотелось поверить Тэхёну, но как понять, врёт он или нет? — Я, — наконец произнёс Чонгук, набравшись смелости. — Я тоже сильно скучал по тебе.       Его голос дрожал от волнения, и он не мог заставить себя снова посмотреть на Тэхёна. — Ещё не поздно все изменить, — произнёс старший, и его вкрадчивый голос успокаивал Чонгука. — Я много думал об этом. Только... Все, что связывало нас в прошлом — это полчаса, которые мы провели в той кладовке. Мне хотелось узнать, стоит ли пытаться ради этого. Ты ведь мог отказаться, так что, ты понимаешь меня? — Кажется, да, — неуверенно отозвался Чонгук. — Мы можем вернуть все время, которого у нас не стало. Мы снова станем... Друзьями?       Чонгук хмыкнул, а старший, пододвинувшись ближе, положил руку на его плечо. — Очень близкими друзьями, — добавил Тэхён. — Что скажешь? Сейчас приедем в гостиницу, где я остановился, закажем еды и что-нибудь выпить, поговорим. Я уверен, нам обоим есть что рассказать. — Ты забыл? Я посадил тебя на пост, — тихо возразил Чонгук. — Что? — озадачился тот. — Что это значит? — За твои грехи, — улыбнувшись, пояснил Чонгук. — Наказание.       Тэхён поежился, скрестив руки на груди. — Ну, если это обязательно, то ладно. Так что ты думаешь? — Я думаю, — Чонгук сделал паузу, взвешивая каждое слово, которое собирался произнести. — Что мы можем попытаться. — Хорошо, — выдохнул Тэхён, а затем приблизился и легко поцеловал его в висок, сразу отстраняясь. — Так я могу поехать дальше? — Езжай, — кивнул парень.       Тэхёну снова пришлось перелезать обратно, и Чонгук счел бы это забавным в любой другой день, но сейчас он был слишком серьёзен и задумчив. — Ты же пошутил про пост, да? — уточнил у него старший, поместившись на своё место. — Нет. — Тогда, ты же понимаешь, что тебе придётся следить за тем, как тщательно я его соблюдаю, — нерешительно произнёс Тэхён. — Я понимаю, — отозвался Чонгук, сразу разглядев настоящий смысл этого разговора. — И я буду рядом, если ты захочешь.