Начало.

      – Вот так! Теперь хоть марафон беги.       Луис улыбнулся, вздёрнув подбородок и с гордостью глянув на Клем. Та неуверенно, но благодарно улыбнулась в ответ, чувствуя, как от одного этого взгляда сжимается что-то в груди.       Эйджею в чём-то повезло – всегда была она, способная разъяснить эмоции, разложить всё по полочкам, указать, где правильно, а где нет. А у неё, у Клементины, такого человека не было. Не было и у всех них, бывших брошенных детей из школы Эриксона. И у Луиса.       Едва ли они могли вот так просто разобраться в том, что чувствуют. Неловкие, неуверенные поцелуи закончились ещё тогда, до похода на корабль. После – внутри каждого из них что-то вновь надломилось, хотя, казалось, ломаться уже было и нечему. Между вот такими яркими, богатыми на происшествия событиями всегда проходило время. Два года с Кристой, три года с младенцем-Эйджеем и Кенни и ещё несколько лет после ранчо Маккэрол. Клементина очень любила эти периоды затишья. Они начинали жить. Высыпаться, создавать какую-то систему питания и охоты. Здесь, в новом Эриксоне, было даже лучше всего. Потому что здесь были другие «дети» со своими навыками, целое маленькое общество. Потому что здесь был Луис.       Она полюбила его. Кажется даже, что всегда любила. Насколько она умеет, насколько помнит это чувство от матери и отца, от Ли и Кенни. Этот маленький, но тёплый огонёк, который она сохранила в своём сердце и передала Эйджею.       Ведь есть же люди, которые не умеют любить. Она боялась, что Растяпа станет таким. Рождённый морозной зимой, пока Ли, Кенни и девушки отбивались от ходячих, он мог никогда и не увидеть света, никогда не пойти и не сказать первого слова. Если бы не Кенни, который полюбил его сразу, как только взял на руки. Если бы он не показал это Клем, которая забрала у него ребёнка, когда выбора больше не оставалось.       Однако, эта любовь была другой. Не той крепкой и вселяющей уверенность, не семейной, не братской. Она была… другой. Неизвестной доселе ни самой девушке, ни даже всегда уверенному и «знающему всё лучше других» Луису. Когда она думала об этой любви, к голу подкатывал ком, состоящий из опасений, страха, неуверенности. Руки тут же неподвижно замирали в одновременном желании коснуться и оттолкнуть. В животе постоянно что-то скручивало, стоило только взглянуть на едва заметную бледную россыпь веснушек на лице Луиса.       – Спасибо, – Клем иронично повела бровью и они оба рассмеялись тихо, глядя на своеобразный протез. Под чутким руководством парня, над ним несколько дней работали Вилли и Эйджей, и.. вот. Кривая, косая (за отсутствием нормальных инструментов плотника), но всё-таки нога. С креплениями и всем, как полагается.       С тех пор, как она впервые пошла, опираясь на костыли, прошло уже пару лет. Один за другим «дети» школы Эриксона отмечали первое совершеннолетие. Луису на днях исполнилось восемнадцать, а вот Клементине предстояло ещё полгода ходить в рядах «младших», пусть и командовать всеми. Всё успокоилось. Их быт стал налаживаться, создавалась определённая рутина, которая даже радовала в нынешних обстоятельствах. Решено было укреплять здание школы, выращивать некоторые продукты, содержать угнанных лошадей. Дело шло, и Клементине нравилось, в каком направлении. И теперь, когда снова было время подумать о чём-то кроме своего выживания, она вновь обратилась к чувствам.       – Давай попробуем это припаять, – вновь заговорил Луис, прихватывая ногу девушки в районе колена. Удивительно, что никто в Эриксоне не брезговал таким плачевным положением лидера, а даже... наоборот? Наоборот, поддерживали и помогали ей. Однако, Клементине хотелось думать, что Луис был особенно не равнодушен. За его шутками никогда не поймёшь, насколько серьёзно то, что он на самом деле подразумевает. Да и шуток этих стало куда меньше после того инцидента.       – Э, нет! Давайте-ка без… А! – она резко дернулась, когда пальцы парня прошлись под коленкой, и рассмеялась звонко. – Щекотно.       – Всегда есть время подурачиться, – ухмыльнулся он, опасно прищурившись, и продолжил своё наступление, заставляя Клементину залиться смехом и изо всех сил отбиваться. Эту простую мысль она переняла от Луиса, когда говорила Эйджею, и до сих пор была уверена, что жизнь в этом кошмаре без таких, как этот парень, была бы просто невыносимой.       – Вот как, мисс! Вы решили оказывать сопротивление? Оружие на пол! – он нахмурился грозно, и внезапно «напал» ещё и на вторую, здоровую ногу, с которой легко стянул легкий кроссовок и пальцами теперь проходился по подошве, что и заставило Клем вновь залиться хохотом, дёргаясь, но поддаваясь. Конечно, поддаваясь.       В конце-концов, импровизированный протез отлетел в сторону, и парень поднялся выше, теперь пытливо пробегаясь подушечками пальцев по ребрам девушки, вынуждая её завалиться на постель, нависая при этом сверху. Он делал это без задней мысли, с одним только желанием развеселить и поднять настроение, только чтобы снова услышать такой звонкий смех и увидеть румянец на округлых щеках. Она всегда была для него девушкой – сначала просто красивой, потом ещё и безумно отважной, сильной. Он чувствовал в ней ту моральную силу, которой обладал сам. Он чувствовал, что она не сломлена. Возможно, именно это вдруг превратило простую симпатию во что-то большее. Во что-то… серьёзное? Насмеявшись, Луис свалился с девушки, оказываясь на тесной кровати рядом, и уставился вверх. Всё ещё улыбаясь и перекидываясь с ней короткими фразами, он старался восстановить дыхание.       – Совсем не пугаешься? Ясное дело, я здесь давно, но к такому едва ли можно привыкнуть, – Клем чуть пошевелила ногой, демонстрируя предмет своей речи.       – Пугаться? – его даже подобное предположение удивило. – Нет, я и тогда не испугался. Страх был бы куда больше, если бы ты вернулась с раной или укусом. А это – так, ерунда.       Он вдруг задумался, что мог бы не касаться её сейчас, мог бы не чувствовать этого сбившегося дыхания на своей щеке совсем рядом, мог бы не. Если бы только Эйджей не сработал, как надо.       Луис прикрыл глаза.       – Ты отлично воспитываешь детей, между прочим, – голос его звучал заискивающе, как всегда, будто с намёком на шутку. – Будь он хоть на йоту трусливее, вроде как Тен или Вилли, он бы ни тебя не спас, ни сам бы не вылез. Ты героиня, Клем.       – Героиня, – повторила она явно с иронией, и Луис снова улыбнулся.       – Теперь-то ты точно можешь заводить своих детей. Как те ребята, родители Эйджея. Им не помешал конец света. И не должен мешать. Будет куда хуже, если мы все перемрём, чем если мы вновь начнём тут и там заводить семьи. Представляешь, как было бы круто? Превзойти этих ублюдков количеством, вот и всё.       – Так вот каков твой план по окончанию этого ада, да, капитан? – он почувствовал, что она смотрит прямо на него там, сбоку. И повернулся тоже.       – Клем, – голос его в момент посерьёзнел, как и выражение лица. От такой близости всё будто бы сузилось до их дыхания – его и её. Он чувствовал, что счастлив испытывать подобное.       – Мы вроде как встречались, когда вы только прибыли в Эриксон. А потом…       – Повзрослели, – дополнила она с короткой улыбкой.       – Да, точно, – и отвернулся, вновь обращая взгляд к старому матрасу верхнего яруса.       Взросление – тяжёлый период. Тяжёлый в любое время, а тогда, когда по улицам тут и там снуют зомби, а ты некогда оставленный в интернате ребенок – и подавно. Однако, в данных условиях не было времени растягивать этот и без того муторный процесс. Луис давно повзрослел, и вполне сошел бы за мужчину, нежели за подростка. Они вместе с Клем и Вайолет вели дела в Эриксоне, и неплохо справлялись, поскольку с каждым днём их младшим становилось лучше.       Луис прекрасно обращался с оружием, разбирался в науках вроде математики (и упорно старался научить всех вокруг хотя бы азам), в целом уже вполне повзрослел. Если бы не одно но.       Спустя время, теперь, когда ему было больше не 15 и не 16, мысли о Клем начинали не просто радовать и доставлять удовольствие, они начинали странно томить. Он обращал внимание на то, как она закусывает губы, как ведет плечами. На то, какой стала её фигура, как округлились бёдра. Никто больше не видел этого, однако, сам Луис не мог отделаться от мыслей…       Они «повзрослели». Так Клем назвала то, что они больше не целовались, не обнимались и не сидели при свечке, разговаривая о том, что им нравится друг в друге. Да, они бывали вместе чаще, чем с другими, и так же часто помогали друг другу, однако, ничего больше. Ничего. Они ведь «повзрослели». Им больше не нужны эти глупости, которых они и не видели-то толком в своей жизни, кроме как у родителей. Да и там наверняка всё было по-другому, наверняка никаких сложных запутанных мыслей. Просто «семейная» любовь, как к Эйджею. Родители не смыслили в том, с чем справляются сейчас их дети, совершенно точно не смыслили.       – Теперь часть припасов можно будет хранить здесь. Лето выдалось жарким, и тяжело будет уберечь их в прежнем хранилище. Да и в теплицу требуется больше воды…       – Её мы и подведём из реки.       – Точно. Надо только объяснить мальчикам.       – Проще простого, – Луис улыбнулся, принимая бумаги с чертежами из рук девушки, и отложил их в сторону. – Легко. Мы решим это всё.       – Что ж, тогда все вопросы улажены.       – Нет, не все, – он даже, кажется, не дал ей закончить фразу.       – Хочешь обсудить ещё что-то?       – Хочу кое-что попробовать, – он помолчал несколько секунд, и Клем терпеливо ждала. – Скучаешь по тем временам, два года назад? До происшествия с кораблём?       – Думаешь, стоит об этом? – Клем напряглась, явно не желая вдаваться в прошлое. Она всегда не очень любила предаваться воспоминаниям, с тех самых пор, когда исчез из снов Ли.       – У меня сюрприз для тебя. Похоже на машину времени.       – Ты сумасшедший, – девушка усмехнулась тихо, но послушно прикрыла глаза, когда Луис накрыл их тонкой тряпичной повязкой.       – Готова?       – Ага.       Некоторое время ничего не происходило, но буквально момента хватило, чтобы всё внутри её юного тела встрепенулось и подкатило к самому горлу. Она не сразу поняла, что происходит, когда тёплые губы Луиса вновь накрыли её собственные в старом, давно забытом жесте. Это был поцелуй. Но не кроткий и нежный, как тогда, раньше, нет. Он внезапно стал открытым, влажным. Луис приоткрыл рот, языком проникая меж девичьих губ, вынуждая поддаться в ответ, и та может и подумала о сопротивлении, но ни движения не сделала в этом направлении. Её дыхание перехватило, а руками она с силой вцепилась в его одежду, ещё больше от этого чувствуя жар чужого разгорячённого тела.       – Лу…       – Тебе нравится?       – Ты меня пугаешь, – коротко, быстро, на выдохе, и он медлит. Клементина чувствует в следующий момент, как чужие пальцы вновь касаются повязки на её глазах, тянут вниз. Она тут же распахивает их и видит парня прямо перед собой, прямо… в нескольких сантиметрах.       – Я знаю одну шутку. Хочешь, я покажу? Смотри, – он ведёт большим пальцем по её щеке, поглаживая, придерживая рукой за шею. Его губы вновь находят её, и поцелуй снова такой же… странный. Странный и напористый – такой, что Клем кажется, будто она чувствует вкус его дыхания.       У неё сводит всё теперь не в горле – в животе. Да так обжигающе, что она ноги сжимает, внешним напряжением выдавая всё своё внутреннее, накопленное, сдержанное.       – Ты чувствуешь что-то? – он замечает. В глазах Клементины мелькает напряжение, что-то вроде страха. Он замечает.       – Пожалуйста, Клем. Пожалуйста.       Это тихое дыхание, успокаивающие прикосновения и жар чужого тела. Её эмоции, такие чужие и непонятные, будто бы рвутся и вырываются в голову, поближе к её мыслям. Пока они здесь, в этот самый момент, ничего больше не существует. Ничего и никого. Она может быть откровенна. Она уязвима, и впервые ей хочется быть таковой.       – Чувствую, – проговаривает тихо, чётко.       Луис выдыхает облегчённо, вновь бегло осматривая лицо девушки. Они оба. Он не один.       – Тогда есть ещё одна шутка.       – Снова несмешная, как предыдущая?       Они усмехаются тихо оба, и его рука, пальцы, ложатся на колено девушки. Однако, как только их губы вновь встречаются, эти самые пальцы рывком скользят вверх, дергают застёжку на шортах, пробираются под и накрывают горячее, влажное, сладкое естество девушки, вынуждая парня буквально содрогнуться от волной накатившего возбуждения. Он, кажется, даже справиться не может с тем, насколько это сильные, сбивающие с толку эмоции.       – Чёрт.       – Чёрт! – Клем тут же повторяет за ним, резко дергаясь вверх, прочь от руки, и Луис вновь находит её губы своими, проговаривая прямо в них:       – Это не плохо. Наоборот.       Её рука несмело дёргается и ложится на чужое бедро, сжимая его даже ласково, неуверенно. Внезапно ставшие нежными с мужчиной, до этого довольно огрубевшие пальцы, скользят ближе к застёжке на его штанах, легко разделываются с ней и накрывают крепкий, такой же горячий орган.       Она впервые вдруг подумала о том, что она женщина, а он – мужчина. Больше не девочка и мальчик, они рядом друг с другом, они любят и хотят друг друга. Руки Луиса легко справлялись с легкой летней одеждой – он обнажил сначала её грудь, затем – округлые бёдра, и прильнул к тонкой шее, кусая и целуя её, доставляя этим такие невероятные ощущения, о каких и не догадывалась.       Клем внезапно вспомнила и Джейн с Люком на той самой вышке, где родился Эйджей, и даже Карли с Ли, вдруг понимая, что это за «шутка» – мужчина и женщина рядом. Луис был ласков, осторожен. Не имея опыта, он сам едва ли был настолько уверен в своих действиях, насколько хотел показать. Однако, когда он плавным движением бёдер оказался внутри, растягивая всё естество Клем, она выгнулась и вцепилась руками ему в плечи с тихим, переходящим в стон криком.       – Господи.       Не чувствуя в себе сил говорить, он успокаивал её поцелуями, пока сам, придерживая девушку за талию, свободной рукой упирался в спинку кровати. Он двигался сначала медленно, потом – быстрее и быстрее, и с каждым разом Клементину снова и снова пробивала крупная, сладкая, сводящая с ума дрожь. Она и сравнить не смогла бы ни с чем свои ощущения, главным из которых было одно – она была с ним, она была его, она отдавалась ему.       А Луис тем же проникался в ответ. В этом первом робком контакте тел куда плотнее сплелись две души, образуя одну крепкую, сильную пару.       Они выживут. Выживут, держась друг за друга не как два ребенка, но как мужчина и женщина, которые вдруг обрели друг друга вот здесь, в условиях полного краха и разрухи.       Они нашлись в самом эпицентре смерти, чтобы аккурат между ними, от их бьющихся в одном ритме, любящих сердец, снова зародилась жизнь.