Не чернокнижница! В белой книге Далей денных – навострила взгляд! Где бы ты ни был – тебя настигну, Выстрадаю – и верну назад. Марина Цветаева.
Самое главное – ты сохраняешь ощущения. Нет, даже не так: ты обостряешь ощущения. Ты можешь усиливать запахи, цвета, текстуры, ты можешь доводить их до абсурда, меньше – больше, будто нажимаешь на рычаги – и деления на дисплее твоего мозга подскакивают до ста, до предела. Если захотеть, можно ослепнуть от цвета и света, можно задохнуться запахами, взрезать вены листом бумаги, можно довести боль - любую боль - до абсолюта, можно совершенно всё. Кроме того, что нельзя забывать: Ты спишь. Или не столько ты. Поэтому ты давно перестала играть с сотворением - ты, Архитектор. Такие вещи ты ещё помнишь. Самое главное – ты сохраняешь память. Ты помнишь, кто ты. Ты понимаешь, где ты. Ты помнишь, кто привел тебя сюда. В прямом смысле – за руку. Самое главное, что у тебя есть власть. Ты можешь свернуть этот город конвертом, можешь скрутить его в воронку, можешь создать бесконечность зеркальных отражений, уйти в них и не вернуться. Собственно, ты просто можешь не вернуться. Но не отсюда. Не сегодня. Не в этом сне, не в этой жизни и не в этом подсознании. Не одна. Самое страшное, что здесь пусто. Ты думала: самое страшное – сотни пустых глаз, нацеленных, как дуло пистолета, тебе, создательнице, в лоб. Оказалось, что самое страшное – это пустота безлюдности, серый мелкий песок (пыль? прах?) и одинаковые, как капли воды, дома. Дома, даже не пытающиеся казаться живыми, дома с провалами глазниц-окон, дома, которые хочется разрушать, а не достраивать. Архитектор – созидатель. Сейчас тебе не хочется созидать. Серый песок (прах? пыль?) и дома-не-дома. Это страшный мир. Какое счастье, что это не твой мир. Какое горе, что это не твой мир. Не твоё подсознание. Не твои сны, которые глубже снов. Это работа. Это теперь твоя постоянная, регулярная, изматывающая работа с ненормированным рабочим днем, без соцпакета, отпусков и больничных листов, без пенсии, премий и карьерного роста. Рост – прыжок, нырок – может быть только один: окончание. Когда ты закончишь эту работу, закончится всё, и наступит покой. Наступит хоть что-то – когда ты вытащишь его отсюда. Выведешь. За руку. Мол сотворила Апокалипсис собственной жизни, населила его – как людьми – домами своего прошлого. И – тень – заперла в этом Армагеддоне Кобба. Он сотворил свой идеальный сон и населил его мечтами – домом жизни, друзьями, семьей, искрами солнца в волосах и глазах своих детей. Ты сотворила город, не имеющий имени, географического месторасположения, населения. Город, единственная цель которого – соединить своё подсознание с чужим. Ты сильнее их (Артур – здесь, во сне, ты знаешь, что происходит там – гладит тебя по волосам и шепчет «Ты сильная девочка») – их всех. Ты одна можешь пройти так глубоко, как боятся все другие. Ты одна болеешь такой простой, такой элементарной мыслью – вернуть его обратно. Оттуда, откуда не возвращаются, и это непререкаемо. Это как смерть, - говорит Артур. Навсегда, детка, - добавляет Имс. Но ты сама удивляешься тому, насколько можешь быть упряма. Скоро снотворное станет наркотиком, скоро ты не сможешь просто спать, скоро ты сойдешь с ума, а однажды уйдешь так глубоко, что уже не вернешься - тоже. Вопрос только в том, не захочешь или не сможешь. Это знаешь ты и знают они, но потакают – разрешают – помогают – милуют. Это милосердие, потому что если бы не помогали и не помогал - уходила бы сама. Искать. Среди серого мелкого песка (пр… п…) – муки – среди безликих домов, в городе-не городе, на который не хочешь тратить ни воображения, ни сил. Среди его идеальной несуществующей жизни, которую никак не нащупаешь. Ты можешь Внедрить, ты можешь Извлечь, ты можешь Построить – ты теперь много можешь, научилась, осилила, усвоила – пришлось. Но ты не можешь одного. Найти его и сказать: уйдем. Я выведу. Я смогу. Уйдем, потому что это ненастоящее. Потому что я не могу оставить тебя здесь. Потому что ты первым привел меня сюда, и это твоя вина. Потому что ты кругом мне должен. Потому что я – больше – так – не – могу. Потому что самое… нет, нет, нет, только не сейчас, пожалуйста, ты не прошла и десятой части того, что собиралась, ты ещё не нашла, ты ещё не… Non! Rien de rien. Non! Je ne regrette rien… Ni le bien… qu'on m'a fait… Ты просыпаешься в тускло освещенном подвале, лампа над головой качается, расплескивая густо-желтый свет, а где-то в углу капает вода. В первую очередь ты лихорадочно, ещё не успев проснуться – понять – осознать – тянешь руку к карману джинсов. Шахматная фигура – гладь – холод – тяжесть – льнет к пальцам. Ты знаешь каждый изгиб, ты её ненавидишь, потому что это реально. А ты не хочешь реальности, в которой его нет. Артур сидит рядом, сцепив в замок руки – тонкие нервные пальцы – до белизны, до боли – никак не отражается на лице – и смотрит тебе в глаза. Ты восстанавливаешь дыхание и надеваешь лицо. Он смотрит. Ты отпускаешь фигуру. Он смотрит. Ты думаешь, что это ещё не конец. А он всё ещё смотрит. Жалеет тебя, но ты никак не можешь понять, почему он помогает тебе, полу-умалишенной, себя-лишенной, другого – лишившейся. - Я опять не смогла, - зачем-то говоришь ты. Вода капает мерно. Камертон. Ты дышишь и смотришь в грязный пол. Артур убирает оборудование. Теперь за тебя думает он, ты – решаешь. – Но я его найду. Артур с тобой не спорит. Он вообще никогда не прилагает лишних усилий к неосуществимым целям. Знает: ты его вернёшь. Когда-нибудь ты его вернёшь. Кобба – из вереницы не-миров. Из лимба, который может быть один на бесконечность, один на двоих, один на всех. Найдёшь – и выведешь за руку, как по путеводной нити, назад. В конце концов, ты же Ариадна. Тебе положено. А если он предложит тебе остаться… Ты знаешь вес, контур, текстуру, цвет, температуру тотема. Пока что знаешь. Ведь ты тоже не всесильна.август 2010-го.