А птицы, думал я, — поставщики двора Его Небесного Величества, и оставлял им на окне на тарелке часть своего обеда. Еда с тарелки исчезала, и я радовался, что царь царей принял подношенье.
Феликс Юсупов. Мемуары
…В то время, когда спиритизмом и магией увлекалась вся Россия, проявления истинных магических способностей никого особенно не удивляли, ибо не верили в них по-настоящему. Кто угодно мог вертеть столы и вызывать души умерших, и всё это было мистически и загадочно для публики. Публика всё равно в глубине души понимала, что такое колдовство — обычные трюки, пускай и весьма искусные. Что же до настоящих колдунов, то мало кто знал о них, и мало кто знал о том, что магия существует и что можно двигать предметы с помощью жеста руки или исцелять людей. Таких целителей, пользовавшихся своим даром во благо народа, нередко почитали за святых, а потому и не магией это было, а благословением божьим. А потому неважно было, дана ли нам магия от Всевышнего или же от дьявола. Единственно, что имело значение, это то, как именно маг использовал свой дар. Именно этому научили нас родители, когда мы были ещё совсем детьми. Предки мои, как со стороны отца, так и со стороны матери, были волшебниками, хотя и не кичились никогда своими талантами. Мой брат Николай и я сам также родились магами, однако настоящего интереса к ней никогда не испытывали: это трюкачество мы находили скучным. Когда мне исполнилось семь лет, матушка стала обучать меня азам колдовства, а немногим позже, на моё десятилетие, меня отвели в Михайловский замок, где в параллельном пространстве находилось Верховное Ведомство Чародейства и Волшебства. Признаюсь, оно очаровало меня и восхитило, особенно мне понравились двигающиеся картины и бумажные самолётики, летающие в воздухе сами по себе. Всё вокруг было новым и необычным. До сих пор помню очень чётко, как впервые увидел, что человек обращается птицей и взлетает ввысь. Я подумал тогда, что тоже хочу этому научиться. В ведомстве мне выдали значок волшебника. Он был что-то вроде документа или удостоверения личности. После посещения ведомства мы отправились на Васильевский остров. Там мы прошли через какую-то неприметную арку между домами, и арка эта засветилась ярким солнечным светом — хотя небо было затянуто облаками! — и вдруг оказался я в совершенно другом мире. Всё в этом сокрытом от простых людей дворике было как будто бы таким же, но и другим одновременно. Люди были одеты немного иначе, в витринах крошечных лавок красовались странные предметы, о назначении которых я даже не смел догадываться. Видел я и шары для предсказаний, и животных всяких разных, а сколько птиц было в этом месте! Их пение и весёлое чириканье доносилось отовсюду. Я хотел поднять голову, чтобы посмотреть, сколько же птиц летает в небе, и едва не ослеп. Небо оказалось настолько ярким от солнечного света, что и взглянуть на него было невозможно без слёз. А ведь в самом Петербурге было пасмурно! Но пробыли мы с матерью там недолго. Зашли лишь в лавку с незатейливой вывеской «Волшебные палочки Маклейна», где работал молодой парень в больших круглых очках, улыбчивый и простодушный. Продавал он волшебные палочки. Их было так много, и все они были разного цвета, длины и текстуры. Имелись там и посохи, а ещё перстни, формой больше напоминающие птичьи когти. За прилавком был коридор, бесконечно уходящий вдаль, и вдоль стен его стояли шкафы, где аккуратно лежали футляры с палочками. Хозяин очень живо рассказывал мне, чем отличаются между собой волшебные палочки. От разнообразия у меня разбегались глаза, а всё же выбрал я ту, что была похожа на палочку моей матери, которую она прятала в рукоятке своего зонтика — с круглым набалдашником из светлого дерева и прямым тёмным корпусом. Покинув волшебный квартал, мы вновь оказались в пасмурном, мрачном Петербурге. Несмотря на очарование и необыкновенность волшебства, оно мало меня интересовало. Не только потому, что по закону было запрещено колдовать в присутствии обычных людей (их называли немагами), а ещё и потому, что магия не приносила мне особенного удовольствия. Я не находил в ней практической пользы. Конечно, можно было двигать предметы, не прикасаясь к ним, или забавляться с животными, заставляя их делать всё, что захочешь. Можно было, выпив волшебного зелья, принять облик совершенно другого человека. Всё это было забавным, да и только. Свои значок и волшебную палочку я спрятал в какой-то шкатулке, оставив её в детской комнате нашего дома на Мойке, и практически про них не вспоминал. […] Словно предчувствуя беду, я стал усиленно заниматься магией в отрочестве, когда уяснил, что магические способности не даны просто так и что их нужно развивать. Ведь с ними развиваются и сила воли, концентрация, даже способность к запоминанию. И действительно, хоть я и не использовал магию в быту, а всё же научился нескольким трюкам, в том числе и превращаться в птицу. Любил я летать над Архангельским и смотреть на наши владения с высоты птичьего полёта, особенно в солнечные дни, когда золотой свет заливал всё вокруг. Зрелище это было поистине завораживающим, и я порой жалел, что не мог навсегда остаться птицей. Иногда у меня случались видения и вещие сны. Я часто разговаривал во сне. Брат и родители убеждали меня развивать свой дар к ясновидению, однако я наотрез отказался, так как был абсолютно убеждён, что знание будущего принесёт лишь несчастья. Со временем видения покинули меня. Увы, возможно, это моё убеждение и погубило моего старшего брата, который погиб на дуэли. В ту пору я был так разбит его смертью, что абсолютно разочаровался в магии: какой в ней смысл, если она не может воскресить близкого человека?.. […] Магия не делает тебя избранным. Эти слова говорила мне матушка ещё в детстве, и её своевременные поучения я помню до сих пор. Увы, немногие волшебники осознавали эту простую истину. Маги были слишком горделивы и в особенности те, кто не получил должного воспитания и образования. Когда я впервые встретился с Распутиным, я толком ничего о нём не знал. Знал лишь, что его почитают как божьего посланника и что императрица наша была его покровительницей. Многих это беспокоило, но никто пока не смел напрямую высказывать свои мысли и критиковать императрицу за безграничное доверие к обыкновенному крестьянскому мужику. Если быть честным до конца, меня тогда совершенно не волновала политика, мысли мои были полны моей предстоящей поездкой в Англию, и личность Распутина и его опасное влияние меня абсолютно не интересовали. Мадемуазель Г., которая была мне хорошим другом, была ярой поклонницей святого старца и пригласила меня к себе, чтобы встретиться с ним. Распутин, говорила она, человек святой и посланный самим Господом, чтобы помочь императорской династии и всей империи. Поговаривали также, что он обладал способностью исцеления и уже не раз облегчал боли юного царевича Алексея, с рождения больного гемофилией. Я не был уверен до конца, являлся ли Распутин истинным магом или очередным шарлатаном, владеющим какими-то гипнотическими трюками, но рассказы мадемуазель Г. меня заинтриговали, и я решил прийти. С первого же взгляда на него я понял, что это был человек, прогнивший душой настолько, что его уже невозможно вернуть к свету. Он был высок, с неопрятной бородой и длинными руками, а глаза его были маленькие, с недоверчивым прищуром, словно он тебя в чём-то подозревает. Он производил впечатление исключительно отталкивающее, и весь вечер я удивлённо думал о том, как люди не способны увидеть его истинное лицо и грязные мотивы! Безусловно, он обладал магическим даром. Хотя он и не совершал никакого колдовства, я ощущал, какая сила исходит от него. Распутин осознавал свою силу, которая давала ему власть над людьми, и лишь одному Богу было известно, к чему это могло привести. Вскоре я уехал в Англию… […] Разговоров только и было, что о Распутине, и разговоры эти были весьма противоречивые. Многие почитали его как святого, и многие осознавали всю опасность его постоянного нахождения при царской семье. Увы, не все смели говорить об этом прямо, так как Распутин крайне ловко избавлялся от тех, кто ему мешал. Читая новости и слушая россказни, одни других невероятнее, о его делах и похождениях, я ужасно расстраивался. До чего же может довести Россию этот страшный человек! До чего мы уже дошли. Один лишь Распутин всеми помыкает, без его ведома не принимается ни одно государственное решение, императрица была целиком в его власти. Несчастный наш император из-за козней Распутина оставил государство на произвол судьбы, вынужденно приняв на себя командование армией и уехав в Ставку. Шло время, и всё больше и больше людей начинали осознавать трагичность ситуации, но было уже поздно. Влияние Распутина было безграничным, он проник в разум и сердца самой влиятельной верхушки общества, а между тем из-за военных неудач и правления императрицы росли волнения по всей стране. Казалось, что ещё чуть-чуть — и будет уже поздно. В какой-то момент я вспомнил о магах и Верховном Ведомстве. Ведь не могло быть так, чтобы в Верховном Ведомстве закрывали глаза на явные преступления Распутина. В конце концов, он был магом и был обязан подчиняться законам магического общества. Не желая, однако, расстраивать матушку своими рассуждениями, я как бы между делом спросил: «Ведь при дворе императора всегда был волшебник из Ведомства. Как же он так прозевал?» Матушка моя с горечью вздохнула и ответила: «Так ведь нет его уже. Стараниями Распутина нет более мага при дворе, и никто не может дать отпор его страшным козням». Этот ответ поразил меня до глубины души. Неужто и среди волшебников не было никого, кто смог бы одолеть злого дьявола? Немногие пытались раскрыть императрице глаза на истинную сущность Распутина. Но никому этого так и не удалось. Императрица всех выгоняла, даже своих родных, и не желала ничего слушать. Даже мою мать, с которой они некогда были подругами, прогнала она со словами: «Надеюсь, больше мы не увидимся». Надежд больше не оставалось. Никто не знал, что делать. Я тоже не знал, что делать. Однажды, сидя дома и под звуки грозы читая какие-то повести, я вдруг поднялся и в неясном порыве отправился в комнату, в которой жил ещё ребёнком. Из ящика стола я достал большую деревянную шкатулку. Её резная крышка была вся в пыли, и всё-таки что-то потянуло меня к ней, какая-то неведомая сила. В моих руках эта шкатулка будто гудела. Поставив её на стол и подняв крышку, я увидел на чёрном бархатном дне свой значок мага, который мне выдали ещё в детстве, и свою волшебную палочку. Палочка отозвалась на моё прикосновение: её кончик засветился тёплым искристым светом, стоило мне взять её в руку. В этом было что-то обнадёживающее. Спрятав палочку и значок в карман, я немедленно отправился в Михайловский замок, сам не понимая зачем. В прошлый раз Верховное Ведомство Чародейства и Волшебства показалось мне самым замечательным местом в мире. Нынче же здесь царило запустение, уныние и безысходность. Я и сам не знал, зачем пришёл туда, однако, бродя по коридорам, наткнулся на подругу из детства, Александру Муравьёву. Наша встреча удивила нас обоих. Я не знал, что она была волшебницей, а она не знала, что волшебником был я. А ведь и правда, мы с ней не виделись уже много лет, и только обменивались короткими, но тёплыми письмами. Как выяснилось, колдуньей была её мать. Когда маленькая Шура поняла, что обладает магическим даром, то решила уехать учиться в волшебную гимназию для девочек, и вот спустя много лет она работает в канцелярии Департамента по немагическому сотрудничеству. Мы разговорились, вспоминая былые дни и события, произошедшие за все эти годы. Когда я спросил, что в Ведомстве думают о Распутине, Шурочка поникла. «Многие маги сейчас находятся на фронте и сражаются бок о бок с немагами, защищая отечество, — сказала мне она. — А те, кто пытались противостоять Распутину, либо сходили с ума, либо исчезали, либо каким-то образом и вовсе лишались всякой магии! Это страшный человек, Феликс! В истории магии ещё не было колдуна настолько безнравственного и жестокого. Но у нас уже просто нет сил бороться с ним». Мы поговорили ещё немного, а затем я вернулся домой в самых отчаянных чувствах. Гроза к тому времени уже успокоилась, но дождь ещё шёл. Почему-то я чувствовал себя очень уставшим. Лёжа в постели, я тревожно думал о том, что Распутина необходимо уничтожить. […] Звонок от мадемуазель Г., её приглашение на чай и встречу со старцем стали для меня словно знаком, призывом к действию. На ловца и зверь бежит — Григорию Ефимовичу вздумалось возобновить знакомство со мной. В тот день я долго раздумывал, не взять ли мне с собой свою волшебную палочку — признаться, она придавала мне уверенности, — но в последний момент я передумал. Мне не хотелось, чтобы Распутин или кто-либо узнал, что я обладаю магическим даром. Я ещё не знал, что я собирался делать. После моей первой встречи с Распутиным прошло много лет. Он совершенно переменился и даже близко не походил на святого, коим его многие считали. Всё в его облике говорило о том, что власть опьянила его. Зная, что императрица покровительствует ему и защищает его, он ощущал себя совершенно неприкасаемым и вёл себя соответственно. Принимал щедрые подношения от своих фанатичных поклонников, пьянствовал, а в обращении, как показалось мне, стал ещё грубее и беззастенчивее. Он много расспрашивал меня о моей жизни. Я старался отвечать вежливо, хотя и уклончиво, но его покровительский тон меня раздражал. Его пространные речи о Боге — тоже. Его высокомерие не знало границ. Вдруг зазвонил телефон. Звонили Распутину. Поговорив по телефону, он вернулся расстроенным, поспешно простился и вышел. […] Я очень боялся, что Распутин, известный не только за свои целительские способности, но и за ясновиденье, прознает, что я маг, и ещё хуже — о наших планах, пока ещё неясных даже нам самим. Но он, ослеплённый собственной безнаказанностью, забыл обо всякой осторожности и проникся ко мне странным, непонятным доверием. Возможно ли, что он притворялся, чтобы затем избавиться от меня, как избавлялся от многих своих врагов? Или же вовсе не воспринимал меня всерьёз, считая, что я не представляю для него угрозы? Мы встречались часто у мадемуазель Г., а позже — у него дома. Стоило ему выпить мадеры, и язык у него развязывался. Рассказывал он мне о своих планах сместить императора, а императрицу сделать регентшей при малолетнем царевиче Алексее, разогнать Думу, отправив всех неверных на фронт. Я слушал его, а сам размышлял — как избавиться от негодяя? Откупиться от него деньгами не выйдет. Ото всех уговоров уехать он отмахивается, уверенный, что никто не сможет ему навредить. Если же отправить его в Сибирь, то без сомнений Распутин найдёт дорогу обратно, пусть даже бы сидел в самой охраняемой тюрьме. Выходит, оставался только один способ: убийство. Но как убить? Когда? И способен ли я совершить это? Подумалось мне: неужели вся моя жизнь беспрепятственно шла к этому моменту? Неужели моей судьбой станет убить злодея, терроризировавшего всю Россию? Действительно ли эту непосильную ношу придётся взять мне? Я никогда не считал себя человеком, способным на убийство, но мне казалось, будто сама судьба велела мне покончить с дьяволом в обличье святого старца. Наши встречи, распутинское доверие ко мне — огромная махина истории и переплетённых событий постепенно подводили нас к этому моменту. И если никто до сих пор никому не удалось убить Распутина, то это удастся мне. Одним из предлогов моих встреч с Распутиным была моя неясная болезнь, выражающаяся в усталости. Я и в самом деле в последнее время чувствовал себя очень утомлённым, но без сомнений это было следствием моих тяжких размышлений. До сих пор не могу без ужаса вспоминать наш первый «сеанс». Своим гипнозом он парализовал меня, я не мог пошевелиться, ни заговорить. Даже мой разум он пытался подчинить своей воле. Мне вспомнились слова Шурочки Муравьёвой о том, что волшебники, восставшие против Распутина, лишались рассудка. Я сопротивлялся, но каких усилий мне это стоило! После подобных «сеансов» я ощущал себя таким разбитым и истощённым, что едва держался на ногах. Тогда я понял, что этого дьявола с помощью магии мне не одолеть. […] И всё же было решено, что убьём мы его с помощью магии. К тому же я выяснил, что существует заклинание, способное остановить биение сердца. Наш план был таков: я приглашу Распутина к себе домой и угощу вином со снотворным; когда он уснёт, я остановлю ему сердце; труп затем следует сбросить в реку. И даже если каким-то чудом его найдут, то никак не смогут доказать факт убийства и тем более связать его с нами. У нас были надежды, что тихое и своевременное исчезновение Распутина спасёт Россию от его колдовской тьмы. […] В роковой день, 29 декабря, с утра ещё шли приготовления. Слуги обставляли подвальчик мебелью, словно украшали театральную сцену к вечернему гротескному представлению. Также я велел им приготовить пирожные и вино и сказал, что к одиннадцати жду гостей. Днём я был занят подготовкой к завтрашним экзаменам в Пажеском корпусе. После — отправился было к великому князю Александру, отцу моей жены, отужинать, но по пути зашёл в Казанский собор. После долгих молитв меня как будто отпустило напряжение, державшее меня последние несколько месяцев. Я наконец-то почувствовал лёгкость. Обернувшись птицей, я воспарил высоко в воздухе, словно пытаясь достать до самого солнца. […] Первым приехал великий князь Дмитрий. Мы прошли в гостиную и сели за стол друг напротив друга. Молчали. Дмитрий не выдержал, налил себе вина в бокал и залпом выпил. Чуть позже подъехали Пуришкевич и Сухотин. Все вместе мы спустились в подвал, где должен был умереть Распутин. Подвал больше не выглядел как склеп; он был хорошо обставлен. Чтобы добавить живости, мы отодвинули стулья, налили чай в чашки, как будто у меня были гости. Всё делали молча, как будто в этот момент у нас был единый разум на всех. В последний раз осмотрев помещение, мы поднялись по винтовой лестнице наверх. Дмитрий переоделся шофёром, и вдвоём мы вышли на улицу. Пуришкевич и Сухотин остались. На улице Дмитрий повернулся ко мне и с неуверенной улыбкой протянул маленькую склянку с какой-то золотистой жидкостью. «Что это?» спросил я его. «Это зелье «Жидкая удача», — отвечал Дмитрий, как мне показалось, немного смущённо. — За границей его называют Felix Felicis». Я невольно улыбнулся и выпил зелье. И правда, после этого я почувствовал, что у нас всё получится. Дмитрий поцеловал меня в лоб, и мы поехали к дому Распутина. […] Дорога до распутинского дома и обратно и в самом деле прошла без приключений. Удивительно было, как Распутин сам шёл навстречу своей смерти, даже не подозревая о приготовленной ловушке. Куда же девалось его хвалёное ясновидение?.. Приехав ко мне на Мойку, спустились в подвальчик. Распутин скинул свою шубу и стал с интересом оглядываться, особенно его привлёк шкафчик с потайными ящичками. Распутин открывал их и закрывал, забавляясь как ребёнок. Я налил вина. Не знаю, по какому наитию, но сначала я даже забыл добавить снотворное в его бокал. Выпили. Я в последний раз предложил Распутину покинуть Петербург, а ещё лучше Россию, но он снова отказался. — Не бойся, маленький, никто не сможет мне навредить, — с ухмылкой сказал он. — Сам Всевышний оберегает меня, не допустит Он, чтобы с Его посланником на земле беда приключилась. Уж сколько раз пытались меня порешить, да всё никому не удалось. А кто на меня руку поднимет, тому несдобровать. Этот отказ решил его судьбу. Он выпил вино, ничего не подозревая. Взглянув на меня, снова повернулся к шкафчику с ящичками. Пока он не видел, я насыпал снотворное в его бокал и налил ещё вина. Наконец, сели за стол, заговорили. Говорил в основном он, продолжая пить вино. С каждым глотком всё больше развязывался его язык, и он говорил обо всём подряд. А я смотрел с ужасом — снотворное должно было уже подействовать. Однако Распутин не засыпал. Потом я увидел, как прямо из-под моего носа поднялся в воздух поднос с пирожными и пролетел через стол к Распутину. Я поднял на него удивлённый взгляд, не ожидая, что он станет так открыто колдовать. Распутин лишь неприятно усмехнулся. Я уже не знал, что делать. Распутин же велел мне взять гитару и спеть — больно нравилось ему, как я пою. Я подчинился. Трясущимися от нервов руками перебирал струны и пел какой-то тягучий романс. Распутин откинул голову на спинку кресла и стал тихонько подпевать своим грубым мужицким голосом. Кажется, снотворное всё-таки начало действовать. Дыхание у него выровнялось, а глаза закрылись. Петь он перестал, и я отложил гитару, с непонятным мне самому безразличием разглядывая спящего Распутина. Неторопливо достал из рукава волшебную палочку и поднялся. Зачем-то подошёл ближе. Только я поднял руку и собрался взмахнуть палочкой, Распутин распахнул глаза и со злостью уставился на меня. — Что же это ты, голубчик? Он рванулся и выбил палочку, больно ударив меня по руке. Между нами завязалась борьба. Он пытался снова загипнотизировать меня до оцепенения, но и я был силён и сопротивлялся. Он как будто бы даже сдался, но потом взмахнул руками и вокруг него образовалась тёмная туча. Не знаю, сколько времени мы сражались друг с другом. Уютный подвальчик превратился в настоящий ад. Ревело пламя в камине, меняя по волшебству цвета, стол был опрокинут, а разлитое вино пропитало ковёр. Распутин то и дело насылал на меня проклятия, но я защищался без устали. То ему везло, то мне. И больше всего меня пугала его ярость, нежели страх проиграть эту битву. Распутин в эти минуты и правда был похож на дьявола. Я понимал, что мне его не одолеть, но не мог позволить себе сдаться. Зачем-то схватил с пола железный поднос из-под пирожных — а потом меня ослепила вспышка зелёного света. Распутин почему-то замер и уставился на меня с ожиданием, и я, воспользовавшись моментом, со всего размаху ударил его подносом по голове. Потеряв сознание, Распутин рухнул на пол. Тяжело дыша, я выронил поднос из рук. На шум прибежали заговорщики. Я наспех объяснил им, что произошло. Мы посмотрели на Распутина. Тот лежал на полу без сознания. Нужно было закончить дело. Моя палочка нашлась у камина. Я схватил её и направил Распутину в сердце. Взмахнул, изобразив в воздухе сложный жест, но ничего не произошло. Распутин всё ещё дышал. Я повторил. Снова ничего. Опять. И опять. Ничего. — Он что-то сделал со мной, — прошептал я в панике. — Не получается… Распутин было дёрнулся, но в сознание не пришёл. Я повернулся к друзьям и потребовал у Дмитрия револьвер. Схватив оружие, твёрдой рукой выстрелил старцу в область сердца. Тот дёрнулся единожды и мертвецки замер. Не помню, кто забрал револьвер из моей трясущейся руки. Не помню, кто осмелился подойти к Распутину и проверить пульс. Не помню, как поднялись мы наверх, и кто-то усадил меня на диван. Знаю, что Дмитрий и Сухотин инсценировали отъезд старца из дома. Когда я начал приходить в себя, то увидел Пуришкевича, сидящего за столом. Он вертел пальцами пустой бокал. Я взмахнул палочкой, желая наполнить его бокал водой, но снова ничего не произошло. Кажется, этот чёрт лишил меня магии. Глубоко вздохнув, я ощутил вдруг смутное беспокойство. Словно подчиняясь чужой воле, я поднялся и отправился в запертый подвал, где лежало тело мертвеца. Распутин лежал там же, где мы его оставили. Я пощупал пульс. Нет, ничего. Не знаю, с чего вдруг я схватил его за руки и рванул на себя. Он завалился на бок и снова рухнул. Мёртв. Я постоял ещё немного и только собрался уйти, как заметил, что веки его задёргались. По его лицу и всему телу проходили слабые судороги. Затем глаза его раскрылись и уставились на меня двумя злыми зелёными огоньками. Я оцепенел от страха, не мог даже пошевелиться. Хотелось закричать, убежать — но ноги подкосились, а в горле застрял ком. Я так и застыл столбом. А Распутин вскочил на ноги, ни жив, ни мёртв. Вцепился мне в горло своими ледяными руками и зашептал страшным шёпотом, без устали повторяя моё имя. Изо рта у него текла кровь. Воистину он был демоном, раз никакая смерть не берёт его! Насилу я вырвался и помчался наверх к Пуришкевичу. — Скорее, вниз! — крикнул я. — Распутин жив! Пуришкевич схватил револьвер, и мы оба выскочили на лестницу. С ужасом смотрели мы, как Распутин, хрипя и рыча, полз по ступенькам прямо к потайному выходу во двор. Я знал, что дверь была заперта, но запоздало понял, что Распутину с его магией это не помеха. Когда он махнул рукой, дверь действительно распахнулась, выпуская мертвеца во тьму ночи. Пуришкевич кинулся вдогонку. Во дворе раздалось два выстрела. Я вихрем слетел с парадной лестницы и понёсся на набережную перехватить Распутина у ворот, если Пуришкевич промахнулся. Со двора имелось три выхода, и средние ворота оказались не заперты. Именно к ним и бежал Распутин. Раздался третий выстрел, четвёртый… Распутин качнулся и упал в снег. Пуришкевич подбежал, постоял несколько мгновений у тела, убедился, что на этот раз всё кончено, и быстро пошёл к дому. На дереве каркнул чёрный ворон. Я поднял голову, пытаясь в темноте разглядеть птицу, но услышал лишь шорох крыльев. Ещё через несколько мгновений из воздуха появились люди — Шурочка Муравьёва и трое мужчин в синих пальто, которых я не знал. Они стояли рядом и смотрели на Распутина… А потом Шура обняла меня и со слезами на глазах расцеловала в обе щёки. Я и сам чуть не расплакался и сказал ей, что больше не могу колдовать. Она обняла меня крепче и сказала, что я герой… Трое в синих пальто осматривали тело. Один из них снял с шеи трупа какой-то кулон. Взмахнул палочкой — кулон увеличился и стал похож на кучу слипшихся белых кристаллов. Шура выпустила меня из объятий и повернулась к своим. «Это он. Это Спящий кристалл, лишающий волшебника его магии. Видимо, им и пользовался Распутин…» […] Больше колдовать я не мог, но это была малая цена за победу над злом. Александра Муравьёва в своих письмах ко мне потом писала, что Спящий кристалл уничтожить не удалось, поэтому его спрятали. В середине 1917-го меня пригласили в Верховное Ведомство на награждение орденом Святого Георгия. Звезда и крест на чёрно-желтой ленте это то немногое, что осталось у меня от моей жизни в России. Георгий Победоносец, словно живой, протыкал дракона копьём. Стражи Верховного Ведомства помогли мне покинуть Петербург. Чуть позже, будучи уже на корабле, отбывавшим из Крыма в Европу, я получил ещё одно послание от Ведомства. Большая птица принесла мне простую чёрную шкатулку, открыв которую, я так и обомлел. В шкатулке на прекрасном чёрном бархате лежала сияющая, словно брильянты, звезда на зелёной атласной ленте. В центре звезды был изображён я сам, стреляющий в Распутина. «Юсуповский крест за храбрость и отвагу во имя будущего» — такая надпись была на ленте. Только тогда вспомнилось мне пророчество известной некогда ясновидящей, мадам де Феб. «Быть тебе замешану в политическом убийстве, пройти тяжкие испытания и возвыситься». И хотя мой поступок был многими расценен как патриотический акт, в истории немагов я запомнился как безжалостный убийца святого старца Распутина; но среди волшебников стал почитаться героем.