у сынчоля бесконечное море песчаных, душных, счастливых вчера и столько же загадочных, теплых завтра.
сынчоль доигровщик. медленно и лениво доигрывает последние остатки-песчинки детства, медленно и лениво растет, медленно и лениво меняется и замыкается с громким хлопком, как затертый искрящийся проводок. дни становятся длинными, тягучими и зажеванными, как старая рыжая жвачка, прилепленная к парте, солнце теперь совсем низкое, неприятно ржавое и сменяемое лишь зловещей кровавой луной, а у сынчоля кончаются игры и нарастает слепое, душащее смутно беспокойство. через его сероватую дымку тянется переходный возраст с прыщом между бровями, с запахами скошенной травы на футбольном поле, маминой выпечки и крутого одеколона, подаренного вообще-то папе, с глупыми выражениями симпатии к симпатичной однокласснице с высоким конским хвостиком и россыпью ржавых веснушек, с ночевками у придурковатых и не совсем друзей по школе и волейболу, с полным набором подростковых комплексов и громкими ссорами с братом. у сынчоля каждый день - мутное, тяжкое, хмурое ожидание чего-то совсем неуловимого, какого-то явственного изменения, большого жизненного взрыва. у сынчоля каждый день - душное, щекочущее живот желание бежать, бежать, не останавливаясь и не оглядываясь, бежать, чтоб задувало песком в глаза, чтоб растрепалась челка и уставали до невозможности мышцы. бежать куда-то туда, за рыже-инжирный закат, куда-то к прохладе, куда-то к пусанскому морю и добрым морщинкам у глаз бабушки, которая больше не улыбается, не ведет к пляжу и не готовит свой фирменный рисовый пудинг. у сынчоля каждый день - скрип где-то в районе сердца, следы зубов на задумчиво закусанной губе и вязкие, ни к чему не ведущие ленивые мысли. у сынчоля каждый день - взрывоопасный шипящий со своего яруса брат и лишь один джихун, совсем низкий, черствый и умеющий только утешающе похлопать по плечу, но совершенно незаменимый. сынчоль в своем классе - главная достопримечательность, ведущий клоун и второй по значимости староста после пухленькой, но грозной, как тысяча морских чудовищ, одноклассницы. у сынчоля в календаре расписан аккуратно каждый день, продуманы номера на десять школьных концертов вперед и разбросаны по всей комнате носки с криво вышитыми на них футбольными мячами. у сынчоля мозоли на ладонях, холодная лапша в мятой фирменной коробочке и целая вселенная компьютерных игр субботними вечерами. у сынчоля куча друзей, куча улыбающихся солнечных лиц вокруг, забитые полностью планами следующие выходные и даже каникулы. у сынчоля все еще вечный поиск, вечная гонка, только теперь с самим собой и чем-то совсем приземленным, рыжевато-ржавым, пыльно-закатным. у сынчоля растянутый застиранный бьющий по глазам апельсиновый свитер, любимые шоколадные эклеры в холодильнике и джихун. все еще джихун, такой же низкий, черствый, грубоватый, в огромной серой футболке с зелеными травяными разводами и в порванных голубых кедах, но совершенно точно живой, совершенно точно настоящий.сынчоль больше не смотрит вверх. и вдаль тоже не смотрит. а потому не знает, сколько еще таких же туманно-душных ржавых завтра впереди. зато точно знает, что рано или поздно все встанет на свои места.
сынчоль центральный блокирующий. всегда в центре внимания, всегда ответственный, собранный, серьезный в работе и все такой же абсолютный раздолбай вне. всегда бежит впереди, тянет за руки, подбадривает, как самая бравая черлидерша, а потом сбрасывает звонок от брата, блокирует его номер и отключает телефон с ни на секунду не дрогнувшей улыбкой. сынчоль больше не связующий, не недостающее звено между, не крепкий мозолистый замок, смыкающий противоположное, сынчоль сам противоположный, сам несогласная оппозиция, сам непримиримый противник, отказывающийся идти на компромисс. сынчоль теперь проблемный, сынчоль снова поссорился с братом, а потом и с мамой заодно и теперь хмуро сидит в маленькой кафешке с красной обивкой диванов, где обычно они с друзьями собирались по два раз в день: после уроков за тихим шуршанием тетрадок с домашней работой и после вечерней тренировки за грубыми шутками и громким голодным смехом. теперь он тут совсем один, а вокруг прохладная полная жужжания майская ночь лишь с двумя тусклыми фонарями вниз по улице и душной влажностью почти осязаемого стыда. у сынчоля каждый день - повод себя показать и что-то доказать. совсем ненужное и неважное, но такое необходимое именно сейчас, именно в данный момент времени, такое громкое и навязчивое, дразняще щекочущее язык. у сынчоля каждый день - борьба, тяжелая и кровопролитная, почти неподъемная. с собой, с собственной ленью, с родителями, с тренером, с учителями и с братом за лишний час за компьютером. у сынчоля каждый день - плотный график, стройные столбцы уроков, репетиторов, тренировок и ни секунды лишней. а еще у сынчоля каждый день - одно сплошное опьянение, головокружительная смазанность окружающей реальности, раздражающее до судорог чувство бурлящей в животе энергии, жажды жизни, юности, свободы и отсутствие возможности. сынчоль в своей волейбольной команде - капитан, предводитель и иногда тренер, если оный отвернется на минутку. у сынчоля уборка мячей в кладовку после тренировок, мятный гель для душа, беспокойный лихорадочный сон и вечное "я вас догоню". у сынчоля целая коллекция кофейно-коричневых свитшотов, грандиозная вписка на грядущей неделе, вечный двигатель вместо печени, выдающиеся навыки в игре "притворись трезвым" и неловкое мамино какао в опохмеле. у сынчоля грандиозные амбиции, недостижимые на первый взгляд спортивные цели и бесконечное количество соревнований, поездов, хитросплетенных мостов и уверенных ухмылок с соседней полки. у сынчоля непоколебимо верная команда, настоящие преданные друзья, заливисто хохочущая красивая девушка и блестящее безоблачное будущее в виде приглашения в сборную.а потом у сынчоля неудачное падение, травма, долгая реабилитация и "сожалеем, поезд ушел". впереди бесконечная трасса и над головой мосты-мосты, навороченные, модные, искристые, как карамельная тягучая паутина, и больше ничего. сынчоль больше не в команде. сынчоль больше не сынчоль.
сынчоль диагональный. сидит прямо, ровно, натянуто, как завинченная струна или улыбка вредной старушке в поликлинике, и снова пытается соединить несоединимое, склеить неаккуратно навсегда развалившееся, сделать лучше там, где уже поздно. у сынчоля все ломается, размокает в подрагивающих руках, испаряется медленно, душно, ядовито, стекает холодным потом за шиворот, и закат за толстым стеклом поезда низкий, влажный, отягощающий. все снова в этих ржавых разводах, кровавой осточертелой корке, только вместо смутной тревоги - пустота, полная неисполнимых мечтаний и бесполезных сожалений. у сынчоля каждый день - лихорадочная, нервная апатия, беспокойные рваные сны и то ли гонка, то ли побег, то ли от себя, то ли от других. у сынчоля каждый день - полный тоски взгляд в сторону волейбольной площадки, неловкие успокаивающие похлопывания по плечу от команды, неуместный быстро стихающий смех, успокаивающий шепот и понимающе опущенные головы вокруг. у сынчоля каждый день - выцветшая красная обивка диванов в любимом когда-то кафе, бесполезная подготовка к экзаменам и отсутствие желания двигаться дальше. у сынчоля каждый день - разводы от потекшей красной ручки на рукавах рубашки, следы от написанного на ладони плана на день, вечная спешка, проходящая как будто мимо, через тяжелую толщу ржавой старой воды и поверхностное пустое исследование чего-то больше не имеющего смысла. у сынчоля каждый день - попытки-попытки-попытки: наладить отношения с братом, заканчивающиеся очередной ссорой, угнаться за одноклассниками в учебе, успеть занять себя планами, чтобы не думать, и найти новый смысл, новую мечту. а еще завтра у сынчоля - последнее лето в любимом лагере перед поступлением, свежий подъем и сжимающееся от ностальгии сердце. сынчоль в своем отряде - снова лидер, предводитель и улыбается совсем как раньше, чувствует совсем как раньше. у сынчоля все три недели в делах, организациях, построениях, собраниях, а еще в улыбающихся загорелых чистых детских и прыщавых подростковых лицах, в ощущении значимости, нужности, незаменимости и в настойчиво и методично проковыривающемся желании чего-то нового, теплого, заботливого, отдающего на вкус потерянным смыслом. у сынчоля все три недели - незабываемый, свежий морской запах, пощипывающая зубная паста на щеке и рыжей футболке, бессонные короткие ночи, полные контрабандного алкоголя, долгих разговоров обо всем и ни о чем одновременно, и зеленоватые рассветы. а еще у сынчоля йерим в коротком красном топике и с венком из ядовито-желтых одуванчиков, колючая, как огромный букет кровавых роз, подавляющая, как титановый пресс, но совершенно какая-то другая, цепкая, цепляющая и, наверно, первая вроде бы серьезная, вроде как значительная.а потом у сынчоля только наброски на будущие благородные планы и йерим, йерим, йерим в каждом дне, в каждом часе, в каждой минуте, хваткая, ревнивая, заполняющая собой все свободное пространство и проникающая настойчиво под кожу. куда-то в кровь, зачем-то в кости.
сынчоль либеро. несется сквозь пыльные розоватые столбы закатного света с совсем дурацкой улыбкой, спрятав под курткой теплого новорожденного котенка, готовый отстаивать чужие чести, спасать принцесс из башен и совершать подвиги во имя мира во всем мире. в голове сплошные весенне-безмятежные завывания ветра, поля из незабудок, стаи крылатых коров и автоматная очередь стучащего сердца в ушах. и как будто нет тяжелого унизительного расставания, свертывающихся слишком медленно чувств, первой зарплаты, слитой на не имеющую никакого значения годовщину, и легкой боли в лодыжке, нет надвигающейся сессии, преподавателя, который обязательно попытается завалить, нет свежей царапины на щеке и крупной ссоры с лучшим другом. потому что сынчоль либеро, сынчоль защитник, сынчоль свободен. у сынчоля каждый день - новая жизнь, новый глоток бодрящего, освежающего и горького до сморщенного носа кофе. у сынчоля каждый день - тысячи новых открытий, тысячи новых идей и непрекращающийся взрыв зубодробительных фейерверков в голове. у сынчоля каждый день - университетские друзья, проспанные из-за вчерашней пьянки или коллективного залипания в овервотч первые пары, в спешке одолженные конспекты и потекшая черная ручка. у сынчоля каждый день - гадкий батончик и баночка сладкой газировки из университетского автомата на обед, вечная лихорадочная торопливость, организация очередного мероприятия и целые стопки невыполненных планов и неназначенных встреч. у сынчоля каждый день - нежно-розовые разводы закатов на пожухлых занавесках, команда малышей со двора, совсем таких же бойких и ищущих, как когда-то он сам, и джинсоль-джинсоль-джинсоль в каждой вещи, в каждой мысли, в каждой смущенной извиняющейся улыбке и в её банановом блеске для губ. сынчоль с джинсоль - неосознанно мягче, аккуратнее, нежнее и совершенно точно по уши влюблен. у сынчоля теперь всегда две газировки из автомата (одна персиковая - для неё), половина квартиры материалов к её следующему спектаклю, скелет в углу кухни и чайник всегда поставлен. у сынчоля теперь неожиданная плавность движений, душащие объятия в парных свитерах, мягкие ненавязчивые поцелуи в уголок рта и улыбка теплая-теплая, яркая-яркая, полная-полная каким-то легким налетом скрытого смысла. у сынчоля теперь все почти так же и совершенно неуловимо иначе, в тихих внимательных попытках её разгадать, себя разгадать и стать лучше, лучше, ещё лучше.и всё равно, что ничто не длится вечно, потому что они будут. и впереди лишь негласное загадочно-решенное теплое завтра.