(не)Злая шутка судьбы

Наруто привык ко всякому в своей жизни. Учитывая весь тот бред, который творился вокруг него с самого рождения, было сложно ожидать от него иной реакции, кроме как «Ух ты. Я призрак. И в прошлом. Классно!». То, что его внешний облик был похож на пяти-шестилетнего ребенка, его не волновало, потому что он был неисправимым оптимистом. («Идиотом», — нежно прозвучало в его голове голосом Сакуры-чан). Самое веселое было то, что его никто, совершенно никто не видел, но взаимодействовать с предметами он мог. В свое время ни джоунины, ни члены АНБУ не могли поймать его во время шалостей, а тогда он, на минуточку, был действительно ребенком, а не призраком из чакры. Поэтому скуку он развеивал своим любимым способом — пакостями. И, Ками, как же хохотал Курама, когда увидел двух враждующих глав кланов Сенджу и Учиха, облитых краской и засыпанными блестками прямо посредине боя. Шутку оценили всего пара человек — похожий на Саске подросток лет двенадцати с одной стороны, и будущий Шодай с другой. Как подозревал Наруто, Мадара тоже оценил — блондин, благодаря Саске и Саю (он подозревал, что те все-таки были родственниками) научился читать непроницаемые мор… лица Учих. И Мадара явно ржал в глубине души, потому что очень уж знакомым образом мерцали черные глаза. Вообще, несмотря на то, что душевное сродство он больше ощущал с Хаширамой, а Тобираме, вопреки его отношению к Учиха, был готов поставить памятник с биджу ростом за его теневых клонов, большую часть своего времени он проводил именно рядом с Мадарой. Потому что Мадара — это тот же Саске, только более лохматый. А еще он напоминал немного Итачи. Совсем чуть-чуть. Итачи Наруто нравился. Ему вообще нравились Учихи — возможно, из-за впечатлений детства, когда единственные люди, которые относились к нему неплохо, были алоглазые демоны. Ну, до тех пор, пока они были живы. На самом деле было забавно узнать от ворчащего Курамы о том, что с Саске они в каком-то смысле молочные братья — первые три месяца Микото-сан кормила его своим молоком, а Фугаку Учиха стоически держал оборону, не позволяя забрать сына своих лучших друзей. И только когда вся деревня едва не встала на дыбы, обвиняя Учиха в контроле над Кьюби и приватизации джинчурики, глава клана сломался. И все равно, несмотря на запрет, Учихи ему помогали, пусть и тайно. Как, например, когда полицейские Учиха оказывались рядом будто бы случайно, служа буфером между ним и озлобленными жителями. Или не совсем — когда бабуля Мико, не скрываясь, ворчливо пихала ему в руку пирожок или онигири. Он действительно горевал, когда узнал, что их всех убили. И пусть Курама ворчал и плевался в сторону Учих, сделать он с этим ничего не мог. Потому что Наруто был всепрощающим оптимистом-пацифистом. («Идиотом», — насмешливо, но с затаенной улыбкой отозвалось в голове голосом Саске). *** Очень быстро шиноби клана Учиха поняли, что рядом со старшим сыном главы клана ничего подозрительного не происходит. И это как раз-таки было подозрительным. Потому что все остальные страдали от нездоровых шуток неизвестной заразы, которую поймать не удавалось даже с помощью шарингана. Впрочем, понаблюдав внимательнее, они поняли, что Изуна тоже был защищен от различных неожиданностей типа клея в волосах и жгучего перца в одежде. Звучит не так уж страшно, но вы попробуйте вычесать намертво склеившиеся волосы (и где только эта падла нашла чакропроводящий состав?). А потом выяснилось, что рядом с Мадарой действительно ничего не происходило. Ни с кем. Вообще. До Мадары это тоже дошло очень быстро, и он счел это гораздо более худшей шуткой по сравнению с тем, что творил неизвестный (ая?) в клане. Потому что очень неожиданно все возжелали его компании. Таким образом в течение двух месяцев брюнет прокачал навык скрытности до такой степени, что его не могли найти даже с шаринганом, нинкенами и сенсорами, а остальные Учихи развили феноменальную способность к выслеживанию, близкую к предвидению. Что очень не оценили их противники, решившие устроить засаду, и которых в землю укатала пара подростков, которые, вообще-то, их не должны были заметить. Прогресс все оценили. И воспылали благодарностью. Опять-таки, почему-то к Мадаре, хотя технически причиной был шутник. Учиха отчего-то не обрадовался. Он как-то привык, что его сторонятся, и, хотя и уважают, все же по большей части боятся. Даже отец. Даже старейшины. За исключением Изуны, которого он растил с младенчества, и который своего нии-сан обожал, возводя едва ли не на божественный уровень. Еще был Хаширама, но он… Все. Больше никого, кто бы хотел хотя бы попытаться узнать его. Поэтому проснувшаяся в соклановцах жажда общения его… испугала. А Изуна, хотя нии-сана делить ни с кем не хотел, ни капельки не помогал, только тихонько хихикал над страданиями Мадары. Поэтому в один из дней Мадара сделал то, чего не делал почти шесть лет — сбежал. Причем туда, куда поклялся не возвращаться — на берег злополучной реки. Потому что это единственное место, где его никто не додумается искать, даже Изуна. Однако спустя некоторое время он почувствовал чье-то присутствие и интерес. Не враждебный, а, скорее… детский. Так когда-то за ним наблюдал Изуна во время тренировок. Но Изуна бы не стал скрываться. Он скорее бы выскочил прямо на него с криком «Нии-сан, не пыхти так злобно, ты не ежик, а дикобраз. А дикобразы не пыхтят». А потом он услышал звонкий мальчишеский голос, прозвучавший совсем рядом. — А Саске точно так же дулся, когда ему что-то не нравилось! Ой. Ты что, меня слышишь? — отреагировал ребенок, а затем перед ним появилось рыжее пятно. Пятно оказалось мальчиком лет пяти, и глаза у него были круглые-круглые. «А зрачок вертикальный, — флегматично подумал Мадара. — И усы на щеках. И что-то, похожее на призрачный хвост и уши». Логика, вопреки сложившемуся мнению, у него работала прекрасно. Китсуне. Ясно. Так вот кого оба клана могут поблагодарить за последние полгода террора. — И видишь, похоже, — почесал макушку ребенок странно-знакомым образом. — Здорово! И полез обниматься. Мадара не понял, как это произошло — фактически, даже его параноидальные рефлексы не сработали. Просто в одно мгновение мальчик стоял в двух метрах от него, а в следующее висел у него на шее, обхватив руками и ногами. — И пахнешь ты тоже как Саске-теме. Ты классный, — изрек ребенок-екай (а ребенок ли?). — Кто такой Саске? — единственный вопрос, который пришел ему в голову. (Потому что, во имя Мудреца, ему шестнадцать, он устал, и он встретил екая. Настоящего, он проверил шаринганом — это было не гендзюцу и не хенге). — Это мой друг, почти брат. Он такой же хмурый, как ты. Ворона, — хихикнул ребенок. Означало ли это, что где-то рядом бродит ребенок-тенгу? — Нет, Саске здесь нет, — погрустнел ребенок. — Никого, кроме Курамы, нет. Я один. Но зато теперь есть ты! Логика (или ее отсутствие?) в словах ребенка его убила. И… ребенок назвал его классным? Серьезно? И пусть это екай, но… Кроме Изуны (и Хаширамы), таковым его никто не считал. Почему в его голове в последнее время так много Хаширамы? — О, ты думаешь про Хашираму? Мадара дернулся и холодно посмотрел на мальчика, но тот вообще не среагировал. — С чего ты взял? — А о ком ты еще можешь думать, как не о своей второй половине? — искренне удивился екай, и Мадара почувствовал, как у него округляются глаза, а по щекам начинает расползаться лихорадочный румянец. Как ребенок назвал Сенджу? — Странно, что вы не рядом все время, — продолжил мальчик, явно не замечая смущения Мадары (спасибо, Мудрец). — Наверное, это больно, когда вторая половина души далеко. — Вторая… половина… души? — пробормотал брюнет, не замечая, что устроил ребенка на коленях точно так же, как делал это с Изуной, когда тот был младше. — Ну да. А ты не знал? У вас душа по сути одна на двоих. Ты должен защищать, он направлять, — маленький кицуне поерзал у него в руках, а затем неожиданно полез к волосам. Щупать. — Я передумал, ты не ворона. Ты — кот! *** Происходящий беспорядок в клане Хашираму веселил. Тобираму тоже, но отото, разумеется, никогда в этом не признается. (Но Хаширама видел, как альбинос тихо ржал в лесу после собрания старейшин, когда эти самые старейшины оказались расписаны во все оттенки розового и переливались блестками на свету. Но, будто бы этого было мало, краска оказалась чакрозакрепляющейся). А еще он знал, что у Учиха были такие же проблемы. И, знаете, как-то не очень получалось воевать, когда на твоих глазах противнику в лицо прилетает шарик с краской, или волосы вдруг оказываются перевязаны легкомысленными бантиками оранжевого цвета. Потому что это всегда было так нелепо, что пробивало на хохот. Единственным, кто не стеснялся смеяться вместе с ним, был Изуна, младший брат Мадары. За что, кстати, оба получали яростные взгляды со стороны своих соклановцев. А потом он однажды проснулся посреди ночи от ощущения, что по нему кто-то прыгает. Едва-едва ощутимо, как маленький котенок. Буцума никогда не разрешал им заводить животных. (Тобирама все равно притащил домой кота. Отец его до сих пор не нашел). Он открыл глаза. Зажмурился. Прервал ток чакры, пробормотав «кай». Не помогло. У него на груди устроился призрачный ребенок с лисьими усиками, хвостом и ушами. И на лице у него была паника. — Ты проснулся! — закричал ребенок, и начал пихать его в бок. — Вставай, пошли быстрее! — Куда? — только и смог спросить Хаширама, широко распахнув глаза. Екай. Самый настоящий. Китсуне. Ой. Так это он…? — Мадара умирает. *** Наруто знал, как получают Мангеке. Он никогда не задумывался, как его получил Мадара. Самыми дорогими людьми для брюнета были Изуна и Хаширама (как бы тот ни отрицал). Но он получил Мангеке до смерти брата. Более того, у младшего Учихи тоже были эти глаза. Для Изуны настолько драгоценным существом был только Мадара. Теперь он знает. Курама не любит Мадару. Но способен оценить его привязанность к младшему брату. Поэтому проблем с чакрой у него нет. Наруто зол. Так же, как когда-то был зол на Неджи, избившему Хинату едва ли не до смерти. Неджи он дал шанс. Таджима его не заслуживает. Мадара сильнее, это верно. Но он все еще верит своему отцу. Поэтому, когда тот использует печать, блокируя «на время» очаг его чакры «для тренировки», он не сопротивляется. И когда отец ограждает его барьером — тоже. Только приподнимает бровь. А потом он цепенеет. Потому что Таджима бьет. Не его. Изуну. У которого на животе точно такая же печать. Наруто с растущей яростью наблюдает, как старший Учиха с отчаянным рычанием бьется о барьер, который отшвыривает его назад, оставляя ожоги на руках и теле. Наруто знает — это очень больно. Больнее, чем просто гореть. Без чакры — еще больнее. А потом происходит сразу несколько вещей. Изуна падает, залитый кровью. Наруто отшвыривает Таджиму в сторону с помощью чакры Курамы (не той, теплой и золотистой, а ярко-оранжевой, ядовитой и злой). Барьер разлетается на осколки, разнесенный гигантом из чакры. Мадара плачет кровью. Сусаноо исчезает так же неожиданно, как и появляется. (Мадара действительно монстр, говорит Курама. Потому что он смог пробиться сквозь печать, блокирующую чакру, используя технику Мангеке. Интересно, как скоро он умрет от разрыва чакроканалов?). Мадара ломает шею своему отцу. Тот перед самой смертью удивлен. На что тот рассчитывал? А потом брюнет падает рядом с Изуной, захлебываясь кровью. Наруто видит, как чакра внутри того бурлит, и, не в силах выплеснутся наружу, уходит во внутрь. Мадару разорвет изнутри его собственной силой. Изуна плачет, но сделать ничего не может. Старший Учиха издает странный полухрип-полувсхлип, и Изуна срывается. Он воет на одной ноте, пытается ткнуться головой в шею Мадаре, и опять плачет. Кровью. *** Мадара не хочет выпускать Изуну из своих рук. Брат не против. Он не хочет уходить. Прошло два месяца. Маленький кицуне не улыбается, но обнимает их обоих. Это удивительно тепло. Изуна не видит Наруто. Но чувствует. Ему тоже тепло. Брюнет помнит полное облегчения лицо Хаширамы, когда он очнулся. И, что странно, он не почувствовал привычной злости. Только облегчение, когда ощутил, что Изуна здесь, рядом, и что огонек его чакры больше не угасает. А еще смутное чувство радости и нежности. Не к Изуне. Он… не ненавидел Хашираму. Он… Кицуне все сделал правильно. Ну, это же екай. А они понимают куда больше глупых людей. (Так сказал Наруто. Мадара сомневается в этом). Изуна читает письмо (От кого, интересно? Не этому ли кому-то брат пару лет назад отдал котенка ниннеко? Мадара предпочитает не задумываться, потому что, ради Ками, Изуне одиннадцать. И у него уже есть Мангеке). — Буцума Сенджу отравился, — сообщает отото, и в его глазах — удовлетворенная усмешка. — Хаширама теперь новый глава клана. Мадара едва заметно улыбается. Наруто довольно смеется. Курама в голове все еще ворчит.