— Для чего тебе это, Алина?
— Каждый спортсмен стремится получить Олимпийское золото.
(Они будут рады. Они будут гордиться мной. Я докажу им, что я не ленивая. Я могу. Они свое мнение поменяют. Поломанные рука и нога — это не результат моего наплевательского отношения. Я всегда хотела…
— Ты как-то говорила, что хочешь бросить фигурное катание.
— Несколько раз. Родители убедили меня этого не делать. Я рада, что осталась.
(Во мне не осталось ничего, кроме желания досыта поесть, напиться. Сложно наслаждаться катанием, когда твое тело требует того, чего тебе категорически нельзя. Я хотела бросить. Хочу бросить. И брошу?)
— Что бы ты сказала своим хейтерам?
— Я каталась. Катаюсь. И буду кататься.
— Достаточно. Давай… Этери Георгиевна не виновата, что мое тело такое нестабильное. Борясь с желанием проглотить хоть капельку, я полощу рот и выплевываю воду в раковину. Тренер включает кран, я жадно смотрю на то, как литры жизненно-важной жидкости утекает в водосточную трубу. Вцепившись в края раковины, в желание бороться, победить. Вцепившись в цель — единственное, что осталось мне. Там… там в будущем перспективы. Земные удовольствия, зачем они? — Идем. Даниил уже ждет тебя. В отражении зеркал туалетной комнаты девочка, которая явно в ужасе. Этери Георгиевна только выключает кран, никак не комментируя мою реакцию. Мне же лучше. Успеваю взять себя в руки, прежде чем она начнет задавать вопросы или того хуже — читать нотации. — Но… я могла бы позаниматься растяжкой одна… — Тебя что-то смущает? — Нет. Да. Ледяная рука едва касается моей щеки, но я уже шарахаюсь в сторону. Аппарат для сушки рук начинает дико жужать, пугая меня до смерти. Тренер посылает мне надменный взгляд. Она уходит.Хватит меня касаться. Я не хочу. Я не могу дышать, когда вы рядом. Перестаньте. Это так отвлекает, это сложно. Как вы не понимаете? Личное пространство на то оно и личное. Сколько можно…
— Удачи. Удачи, Алина. Адреналин — это то, что позволяет мне устоять на ногах. Кажется, что сил не осталось совсем. Но вот он заходит в помещение и становится так хорошо…— Он верит, Алина, только в тебя.
— В меня.?
— Вера — это всегда помогает.
— Даниил Маркович думает, что я могу победить?
— Он в этом уверен.
— Женя, я не хочу, чтобы…
— Будет то, что будет. Я постараюсь откатать чисто. Остальное оставим судьям.
Судьям остается не так много. Я стою на пьедестале, сжимаю этого чертового тигренка, не могу сдержать слез. Но их нет, воды в моем теле ровно столько, чтобы не упасть замертво. Я подкидываю руки кверху. Я победила. А Женя… Женя… — Я тебя поздравляю, — шепчет она, шмыгая носом, — это заслуженно. Конечно. Так должно быть… Мелькают лица, мелькают камеры. Наконец, я остаюсь одна. Закон подлости самый суровый закон. Когда мне нужна их поддержка… я одна. Каждый день они были рядом со мной, их было так много… я была готова в любой момент взорваться, заставить их уйти. Если бы я только могла, я бы так и поступила. Но теперь их нет. Зависть плохое чувство. Но видеть то, как они утешают Женю, видеть, как они искренне ее обнимают, поддерживают — это больно. В голове проносятся дурацкие мысли о том, что лучше бы стать проигравшей, потерять медаль, но получить это — их теплые объятия. Не вынужденные, не потому что «так надо». Бросив игрушку на бортике, я поднимаюсь и сама иду к ним. Вода и еда подождут до окончания показательных выступлений. Олимпийские игры никогда не были милой сказкой.