Кухонные баталии

Рано утром, часов в пять, Чарльз открыл глаза, потянулся и тихо сполз с кровати. Причина, по которой он старался не шуметь, преспокойно посапывала на другой половине матраса. Телепат повернулся к возлюбленному, желая убедиться, что не причинил ему беспокойства. В сумраке рассвета уже можно было различить черты лица. До этого Чарльзу всегда казалось, что даже суровые лица смягчаются во сне и становятся какими-то по-детски невинными. Так было со всеми, кого он видел спящими — с отцом, с матерью, с Рейвен, с девушками, которые задерживались до утра... В общем, абсолютно со всеми. Но Эрик был исключением. Даже во сне он сохранял некое достоинство, что-то глубинно суровое, что у людей выражается хмурой морщинкой на лбу, у Леншерра же было заложено в самом лице. Когда Чарльз впервые заметил это, ему показалось, что Эрик лишь притворяется спящим, причем очень неумело — ведь нельзя же спать с таким серьезным лицом, будто во сне защищаешь диссертацию! Не удержавшись, он даже заглянул тогда в его сон — правда, сна никакого и не было. Уже позже Эрик рассказал телепату, что ему не снятся сны. За исключением кошмаров. Но и они его давно не посещают. Как он сам сказал. Чарльз склонился над кроватью, упершись в мягкий матрас, желая поцеловать спящего, но подумав, решил, что это может его разбудить, и, вздохнув и зябко поежившись, направился в ванну. Уже спустя десять минут Чарльз шёл по коридору в сторону библиотеки. Именно посещение сего храма знаний было целью столь раннего пробуждения. Как нетрудно догадаться, телепату понадобились книги. Но на этот раз не толстый многостраничный справочник по молекулярной генетике или общей биологии. Сегодня ему требовалась информация особого рода. — Да где же она его держит-то, а?! — пробормотал телепат под грохот свалившегося на пол томика Купера. Упавшая книга была водружена на место, а поиски продолжились. — Вот, наконец-то! С нижней полки, из-под груды газет разной степени давности, была извлечена огромная книга с гордым названием "500 избранных рецептов". По ней в своё время училась готовить Рейвен, которая, видимо, и засунула сей бесценный экземляр печатной продукции сюда за ненадобностью. Азы кулинарной деятельности девушка уже давно освоила, а дальше полагалась на вдохновение. Получалось даже вкусно. Даже очень. Но сейчас кулинарных способностей сестры Чарльзу явно не хватало. Пролистав оглавление, юный профессор остановился на разделе "Выпечка" и, повторив вслух номер страницы, чтобы не забыть, зашуршал приятно пахнущими то ли стариной, то ли корицей, листами. Несколько секунд спустя книга уже была открыта на странице с изображением шварцвальдского торта со взбитыми сливками и вишней. Рисунок выглядел не очень аппетитно: торт был маленьким и покосившимся, зато вишни — огромными и излишне круглыми, а сливки напоминали монтажную пену. Но рисунок ни капли не интересовал Чарльза, и, скользнув по нему глазами, тот погрузился в чтение рецепта. — Так-с... — приглушенно бормотал он, не замечая, что делает это вслух. — Мука... яйца... пять... купил, да...сахар... соль? В торте? Никогда бы не подумал... да, есть... есть... и шоколад... вишни купил... Да, всё есть! — Чарльз чуть было не подпрыгнул на месте от удовольствия и удовлетворенно захлопнул книгу, о чем секунду спустя пожалел — в столь объемном фолианте проблемно было найти нужную страницу снова, но, решив не омрачать свою радость, он улыбнулся в пространство, зажал книгу под мышкой и отправился на кухню. Столь ранний подъем, обшаривание библиотеки в поисках кулинарной книги и прочие странности в поведении юного профессора были объяснимы одним чувством... Нет, не чувством голода, как можно было подумать — в этом случае Чарльз, не долго думая, отправился бы к холодильнику и обязательно обрёл бы там что-нибудь вполне съедобное и в меру вкусное. К утренней суете Чарльза побудило то чувство, что побуждало на подвиги уже миллионы мужчин — любовь. В этот раз Эрос решил соригинальничать и вместо убийства драконов или тому подобной средневековой мишуры насоветовал влюбленному отправиться на ещё более суровое для мужчин сражение — кулинарное. Во время одного из разговоров Эрик случайно обмолвился, что ему очень нравятся шварцвальдские торты. Беседа шла совсем не о еде, а очень даже о человечестве — эти торты были одним из немногих достоинств, которые мутант соглашался признать за эволюционно отсталыми существами, но Чарльз ухватился за эту фразу. Идея приготовить любимое кушанье любимого мизантропа появилась через пару секунд, и, загоревшись ей, уже вскоре, совсем отвлекшись от рассуждений всё больше ярившегося собеседника, юный профессор полностью погрузился в мечты, как же здорово это будет — попотчевать любимого кусочком шварцвальдского торта с самыми сладкими вишнями и наивзбитейшими сливками. О том, что этот торт ещё и готовить придётся, телепату как-то не думалось. Уже в следующий поход в магазин было закуплено всё, что, по догадкам юного профессора, могло потребоваться для изготовления ублажающего средства для повелителей магнетизма — к счастью, интуиция не подвела Чарльза, и он купил всё, что надо, правда, в количестве, достаточном, чтобы накормить с десяток Эриков. Но это уже мелочи. Так же, как и то, что пришлось стирать память сопровождавшей его в магазине Рейвен (точнее, сопровождающим был именно Чарльз, так как обычно закупаться ходила девушка, юный профессор же предпочитал не вникать в такие мелочи жизни, как способ появления еды на полках холодильника), очень уж заинтересовавшейся, зачем её брату посреди осени потребовались вишни и почему он вывалил за них столько, за сколько в тихих райончиках США покупают целое вишневое дерево. В обмен на право применить критические меры Чарльз пообещал себе, что обязательно оставит для девушки кусочек торта, и даже с вишенкой. По прибытии домой продукты были убраны в холодильник, а шоколад и вишни спрятаны в укромном месте, дабы не привлекать внимания юного населения особняка, сам же Чарльз внушил себе (благо, телепаты его уровня могут внушать что-то не только другим, но и себе самим), что он просто обязан встать завтра в пять утра и, воспользовавшись воскресной сонливостью постояльцев его фамильной резиденции, приготовить торт в постель для любимого. Теперь же Чарльз бодро шагал в сторону кухни, где с минуты на минуту должно было развернуться кулинарное побоище. Биться Ксавье предстояло с плитой и ножами, кастрюлями и венчиком, а главное, с собственной криворукостью и абсолютной неопытностью на кухонном поприще. Но наш рыцарь без страха и упрёка действительно был таковым, ибо не капли не боялся предстоящей кулинарной баталии, а наоборот, с воодушевлением взирал на предстоящее поле битвы, как генерал многотысячного войска, абсолютно уверенный в своей победе над горсткой обессиленного врага. Толкнув дверь, как заправский американский полицейский из голливудских фильмов, Чарльз горделиво зашел на кухню и окинул её убийственным взором. Если бы на кухне жили тараканы, они бы предпочли ретироваться и навсегда забыть дорогу в это место, перед этим вернув всё когда-либо съеденное в двойном объеме. Но аккуратный Чарльз никогда бы не позволил тараканам плодиться у него в особняке (голова — совсем другое дело, она не в счет), поэтому его сногсшибающий взор, начисто проигнорированной кухонной мебелью и посудой, пропал зазря. Но телепат ни малость этим не смутился, наоборот, приободрённый собственным поведением до крайней степени "порву тигра, медведя и даже кофту на груди, если оно понадобится", отправился на покорение Кулинарного Олимпа. Положив книгу на стол, открыв её на нужной странице и достав требуемые ингредиенты, телепат, тщательно вымыв руки и засучив рукава, принялся за дело. Первая проблема не заставила себя ждать. Яйца совершенно отказывались разбиваться так, чтобы скорлупа оставалась в руках, а её содержимое — в тарелке. Почему-то первая оказывалась именно в тарелке, а второе — где угодно (на руках, столе и даже полу), но только не там, где надо. Первое время Чарльз брезгливо выливал каждое опороченное скорлупой яйцо в раковину и терпеливо пробовал ту же процедуру на следующем. Но потом обнаружилась пренеприятная особенность: даже если одно или два яйца выполнят свою миссию безукоризненно, то каждое следующее может привнести в общий котел, то есть миску, свою кальциевую лепту. Так что Чарльзу пришлось отказаться от идеи с выливанием, ибо это истощило бы даже поистине царские запасы его холодильника, и вылавливать скорлупки ложечкой. Яичная эпопея порядком поубавила боевой настрой телепата, но остановить его было уже невозможно. Следующим пунктом программы было просеивание муки. Не без некоторых трудностей догадавшись, что же из всей утвари носит загадочное название "сито", Чарльз принялся за дело. Эта часть кулинарного процесса удалась ему куда проще — через две минуты мука была просеяна, а Чарльз, немного белый, будто только что прислонился к оштукатуренной стене, но вполне удовлетворенный, продолжил свой скорбный труд. Дальше приготовление теста обошлось без особых происшествий. Правда, опасаясь, что соль сделает торт несладким, Чарльз бухнул столько сахара, что он едва поместился в миску с тестом. Но в общем и целом, ни к каким катастрофическим последствиям это пока не привело, и весьма довольный телепат отправил полученную массу в духовку, предварительно залив её в форму. После недолгой — всего минут двадцать — борьбы с венчиком и сливками Чарльзу удалось получить сливки взбитые. Приободренный этим, несомненно, существенным достижением, он даже не заметил, что часть сливок, в данном случае жидких, разлилась по полу. Вообще, Чарльз предпочитал не глядеть на пол, который после его кулинарных потуг был весь усыпан мукой и сахаром, а также почему-то был липким, хотя он, кажется, ничего не проливал — кроме сливок и яиц, конечно. Затем предстояло самое тяжелое: очистить вишни от косточек. Несмотря на тщательные поиски и долгие расспросы, вишен без косточек во всём магазине найти не удалось. В кулинарной книге, прямо под тортом с монтажной пеной, как раз для такого случая была написана рекомендация: надрезать каждую ягодку ножичком и им же вынуть косточку, а затем аккуратно сложить половинки — тогда, по заверениям авторов, разницы между вишней целой и обработанной заметно не будет. Занятие это оказалось на редкость утомительным и скучным. Уже на десятой вишне Чарльзу это до чертиков надоело, и он погрузился в свои мысли. Очень зря, потому что очередная вишня выскользнула из рук, и вместо неё под нож попал палец. Телепат вскрикнул, не сколько от боли, столько от неожиданности, и сунул палец в рот. Чарльз был верминофобом, к тому же, готовить торт, окропляя его кровью, было не лучшим вариантом, поэтому он отправился за аптечкой, находившейся в одной из комнат второго этажа. Кое-как замотав место пореза бинтом — хотя ранка была и на левой руке, обращаться с бинтом одной правой было неудобно — он отправился обратно. Уже в коридоре Чарльз почувствовал какой-то неприятный запах. Потянув носом, он понял, что пахнет горелым и пахнет с кухни. — Черт! — выругался он, хлопнул себя ладонью по лбу и побежал в направлении запаха. Ближе к кухне последний стал ещё более тяжелым, а из-под кухонной двери сочился едкий дымок. Чарльз ворвался в кухню, где его обдало вонючим облаком дыма, и бросился к плите, но поскользнулся на разлитых сливках. Пытаясь удержать равновесие, он ухватился за скатерть, утянув её вниз и обрушив на пол всю стоявшую на столе посуду, и вслед за тем растянулся на полу сам. Ползком пробираясь сквозь черный дым, разъедающий глаза, буквально на ощупь, обползая и раздвигая валяющуюся на полу кухонную утварь, телепат дополз до плиты и выключил её. После этого он, придерживаясь за стол, поднялся на ноги и попытался открыть духовку, но отдернул руку от обдавшего его жара, подул на обожженные пальцы и спешно стал осматривать кухню в поисках прихватки, и, не обнаружив ничего подходящего на эту роль и не придумав ничего лучше, стянул с себя кардиган, и, обмотав им ладонь, открыл духовку и вытащил форму с пригоревшим тортом наружу, распахнул окно и включил вентиляцию, после чего, совершенно обессиленный, сел на стул и позволил себе отдышаться. На кухню было страшно смотреть. Дым уже частично выветрился, но следы кулинарного побоища на полу и стенах, лишь частично скрытые упавшей скатертью, приводили аккуратного Чарльза в высшую степень расстройства. Понимая, что торт уже не спасти, телепат решил, что лучшее, что он сейчас может сделать — это привести всё в порядок. Начать он решил со своих брюк: поднялся со стула и стал отряхивать их от муки и следов прочей снеди. Именно в этом положении и застал его ворвавшийся в кухню Эрик. Он был взлохмачен и взволнован, а одет в пижамные штаны — Чарльзу стоило немалых трудов всучить ему одни из своих с тем, чтобы он не шокировал молодежь своим стандартным холостяцким одеянием "одни трусы", если отправится ночью в туалет. На резонный вопрос Эрика, что детям делать ночью во "взрослой" половине особняка, когда рядом с их комнатами есть ещё один санузел, Чарльз почему-то отмалчивался. — Какого хрена здесь... — увидев впечатляющий пейзаж кухни, Леншерр даже не смог продолжить высказывание. Заметив в дверях нежданного гостя, Чарльз беспомощно расставил руки, словно пытаясь загородить картину беспорядка, хотя и сам отлично понимал, что даже ещё парочке таких, как он, это не удастся. Тогда, взяв себя в руки, Ксавье смущенно пожал плечами. Окинув взглядом кухню и оценив, что ни его возлюбленному, ни ему самому, ни особняку в целом уже ничего не угрожает, Эрик тоже успокоился и вновь обрёл дар речи. — А ты молодец, как я погляжу. Таки додумался окно открыть. Чарльз повернулся к окну, словно проверяя, действительно ли оно открыто, или Эрик так шутит, а потом вновь посмотрел на своего собеседника и смущенно улыбнулся. — И что ты тут готовил, позволь поинтересоваться? Оружие общего поражения? Телепат не нашел в себе силы что-нибудь ответить. Тогда Леншерр ещё раз осмотрел кухню, зацепив взглядом раздавленные по полу вишни и каким-то чудом устоявшую на столе мисочку со сливками. — Оу... Вот оно как... — только и сказал он. Ему стало безмерно приятно, что Чарльз встал в такую рань, чтобы приготовить его любимый торт, но демонстрировать это ему не хотелось. Повисло молчание. Чарльз так и стоял с разведенными руками и, потупив глаза, смотрел в пол. Эрик, поднеся палец к подбородку, как заправский критик осматривал разрушения, а закончив осмотр, присвистнул. — А почему ты не спишь? — спросил Чарльз первое, что пришло в голову, чтобы хоть как-то нарушить тишину. — Даже и не знаю, — задумчиво протянул Эрик. — Полагаю, меня разбудил запах гари. А может, это был страшный грохот падающей на пол посуды и, — Эрик окинул Чарльза взглядом, — телепатов? А это у тебя что? — указал Эрик на неумело завязанный на порезанном пальце бинт. — Да так... Порезался... — отмахнулся Чарльз. — Ну-ка, дай посмотреть. Эрик подошел к Чарльзу. Тот попытался спрятать руку за спину, но Эрик крепко и при этом бережно ухватил её за кисть и притянул к себе, а затем аккуратно стянул едва державшийся бинт и, сощурившись, вгляделся в порез. Ранка была неглубокой и уже совсем засохла. — Ох, ничего страшного, — сказал Эрик, в его голосе против его воли проглядывало облегчение. — До свадьбы заживёт. — Не заживёт, — буркнул Чарльз, то ли от того, что был слишком расстроен провалом попытки сделать сюрприз, то ли потому, что ему, как и многим заботливым людям, не очень нравилось, когда заботились о нём самом, то ли ещё почему-то — он и сам, признаться, не знал. — Это ещё почему? — удивился Эрик. — Да кто ж меня замуж-то возьмет, я ведь даже готовить не умею... — Замуж не возьмут, говоришь? — усмехнулся Эрик. — А разве не ты, мужчина в полном рассвете сил, должен брать кого-то замуж? Чарльз смущенно опустил взгляд, выругавшись про себя. Он сам только сейчас понял, какую досадную оговорку допустил. Ему было обидно, чертовски обидно. Похоже, день не заладился с самого утра, и его уже ничем было не спасти. Эрик берёт возлюбленного за подбородок и заставляет его поднять на него взгляд. Чарльз ненавидит, когда он так делает, это заставляет ощущать себя слабым и беззащитным, но где-то в глубине души ему даже нравится это ощущение подчиненности и полной покорности Эрику. И он уверен, что может позволить нечто подобное лишь ему. Как и многое, многое другое... Вдоволь налюбовавшись на лицо телепата, на котором боролись возмущение, обида и какая-то предвкушающая надежда, Леншерр наклоняется и нежно целует его в губы. — А это спасёт твой день? — спрашивает он, слегка отстранившись. — Иногда ты слишком громко думаешь, — поясняет он в ответ на недоумевающий взгляд телепата. Чарльз улыбается. Иногда Эрику удаётся услышать его мысли. Или угадать, Ксавье не знает точно. По крайней мере, до Эрика никто из его окружения не жаловался на громкость его сознания. Да и желания тоже не угадывал... По крайней мере, такие. А теперь все мысли и желания сбиваются в одну кучу и сторону, и кто в её центре — нетрудно догадаться. — А о чем же я думаю теперь? — подхватывая игру, интересуется Чарльз. Вообще, ни о чем конкретно он не думает, и все его мысли крутятся лишь около его собеседника, но ему интересно, что же тот ответит. — Ну нет уж, теперь твоя очередь, — усмехается Эрик. Похоже, ему тоже нравится эта игра. Он изображает на своем лице гримасу, которая должна означать что-то вроде "ну, давай же, все мои мысли в твоём распоряжении". Чарльз покорно тянется к виску, но Эрик перехватывает его руку. — А так слабо? — ухмыляется он. Подначивает. Подогревает градус. Что ж, да без проблем. Чарльз и так может. Он щурится — так концентрироваться несколько трудней — и проникает в сознание Эрика. Откидывает мимолетные мысли и желания, старые воспоминания, недодуманные мысли и неприличные образы с собой в главной роли и находит ту, главную мысль, исполнение которой и хочет от него Эрик. Она чем-то похожа на пчелиную матку — так же выделяется из роя остальных своей покойной важностью. — Только-то? — удивляется не без доли разочарования Чарльз, тянется рукой к миске со сливками и передаёт её Эрику. Тот подхватывает пальцем небольшое сладкое облачко и слизывает его. Чертовски эротично. Он что, нарочно? — Могу поздравить, сливки у тебя получились, — самым непосредственным тоном заявляет Леншерр и вновь окунает палец в белую массу. — Ну? — требовательно напоминает о своем присутствии телепат. — Что ну? — недоумевающе интересуется Эрик. — Теперь твоя очередь, — напоминает Чарльз с укором и возмущением, будто его спрашивают до безобразия очевидную вещь. — А тебе не надоело? — щурится Леншерр, облизывая сливки с пальцев. Нет, точно издевается. — Неа, — из чистого упрямства отвечает юный профессор. Эрик, хмыкнув, вновь погружает палец в сливки, а затем проводит им по губам Чарльза, словно крася их помадой, откидывается и обозревает свой мазок. Вылитый художник. — А вот и не угадал, — радостно, как ребёнок, которому удалось уговорить родителей на "ещё пять минуточек телевизор посмотреть", восклицает Чарльз сливочными губами, — я хо... Эрик не даёт ему договорить. Он притягивает телепата за плечи и впивается в его губы, а затем вжимает его в стол. Тот ещё пытается что-то бормотать, но потом затихает, прикрывая глаза от удовольствия. — И только попробуй скажи, что ты этого не хочешь, — оторвавшись от его губ, горячо шепчет ему на ухо Эрик. Чарльз не возражает. Он не хочет говорить. Не хочет возражать. Если он хотел не совсем этого минуту назад, то сейчас он хочет этого, именно и только этого. Не встречая сопротивления, Эрик проникает руками под рубашку Чарльза — даже отправляясь готовить, он умудрился одеться, как на деловую встречу. Чарльз упирается руками в стол, пытаясь хоть как-то удержать равновесие, запрокидывает голову, чем тут же пользуется Эрик, переходя губами с лица на шею. Раньше Чарльз жалел, что не был эмпатом. Ощущать чужие эмоции — прекрасный шанс лучше понять человека, прочувствовать его. Одни и те же мыслеобразы могут восприниматься по-разному, эмоции же едины для всех. Но с Эриком по-другому... В такие минуты Чарльз ощущает каждое его чувство, каждую эмоцию, каждый порыв, как свой собственный, даже острее и мощнее, путаясь, что же принадлежит ему, а что — его партнеру. С Эриком Чарльз был не только телепатом или эмопатом, с ним он ощущал всем, неким абсолютом, способным на всё. Эрик тянет на себя рубашку Ксавье, заставляя пуговицы отлетать, открывая доступ к желанному телу. — Ну Эрик... — бормочет Чарльз недовольно. Леншерр всегда отличался нетерпеливостью, это была уже третья рубашка, с которой он расправился таким образом. Такими темпами Рейвен, которой Чарльз всегда отдавал свои вещи в починку, начнёт подозревать, что пуговицы у него отрываются не случайно. — Отдашь в ателье... — отвечает Эрик, стаскивая мешающую ткань с плеч телепата. — Или сам научишься, — поцелуй в правое плечо. — Давно пора, — языком по вене, с внутренней стороны локтя, заставляя Чарльза шумно выдохнуть — кто бы мог подумать, что это так приятно. — А то замуж не возьмут, — усмешка, которую тот неумело, да и без старания скрывает, уткнувшись Чарльзу в плечо. С брюками проще. Всегда. Когда ты повелитель магнетизма, тебе страшны лишь небесные молнии, но никак не металлические. Кажется, Эрику эта часть доставляет особое удовольствие. По крайней мере, он никогда не проделывал этого руками. Только своей силой. Чарльз даже рад этому. Это позволяло сохранить в целости хоть брюки. Однажды, после небольшой ссоры — кажется, из-за судеб человечества и мира в целом — Эрику возжелалось бурного примирения, обиженный же Чарльз решил не обращать на это скромное хотеньице никакого внимания. Тогда Леншерр применил свой излюбленный приём, заставляя "собачку" молнии его брюк поползти вниз. Обнаружив сие недоразумение, Чарльз впился в неё пальцами правой руки, а кисть правой руки обхватил левой, и сим манером "бабка-за-дедку" стал тянуть непослушную застежку вверх. Но силы повелителя магнитизма были куда мощнее, и "собачка" плавно ползла вниз, несмотря на все попытки телепата этому воспрепятствовать. Похоже, со стороны бесплотные потуги Чарльза выглядели так забавно, что Эрик не выдержал и рассмеялся, Чарльз же, почувствовав, что сопротивление противника слабеет, триумфально застегнул молнию обратно, при этом больно прищемив себе палец. Обиженный на весь мир, а на мерзкую деталь гардероба в особенности, Чарльз нахмурился и стал сосредоточенно дуть на свой поврежденный палец. Эрик же, прекратив хохотать, потихоньку подошел к нему и тоже начал дуть ему на палец. Поначалу Чарльз вскинул брови, удивляясь — ему всё еще непривычно было видеть Леншерра столь заботливым, а потом улыбнулся и обнял его другой рукой. Так они и помирились. А ночка в тот раз и правда была бурной. Кажется, это был четвертый раз... Или пятый... Чарльзу адски трудно соображать, когда вокруг происходит то, что должно стать новым разом и будет помниться ещё долгие годы... До старости. Всегда. Что самое интересное, Эрик никогда не повторяется. Всякий раз он открывает эту чертову молнию по-разному. Будто это цирковой номер какой-то или тест на креативность. Что ж, в таком случае, он исключительно оригинален, и Чарльз это признаёт. В этот раз Леншерр обхватывает его одной рукой, другой упершись в стол, и проводит двумя пальцами по позвоночнику. При этом молния ползёт вниз, а сами пальцы, почему-то, вверх, заставляя Чарльза выгибать спину. "Как кот" — мелькает у него в голове мысль. С той лишь разницей, что коты выгибаются навстречу поглаживаниям, а Чарльз — в противоположную сторону. Правая рука Эрика скользит со спины по боку телепата, переходя на грудь, на секунду замирая, а потом налегая, надавливая, заставляя Чарльза откинуться на спину, упираясь в стол локтями. Эрик щелкает пальцами левой руки, заставляя металлическую пуговицу — единственное, на чем теперь держатся брюки Ксавье — отлететь на пол. "Что ж у него за нелюбовь-то такая к пуговицам", — мысленно возмущается телепат. Теперь ему придётся нести к Рейвен ещё и брюки. Правая рука Эрика медленно, выводя причудливые узоры, дразня и оттягивая — не одному же ему терпеть — ползёт вниз. Чарльз следит за ней, как следит за приближающимся удавом загипнотизированный кролик, с тихим восторгом и пугающим ожиданием. Но кто тут телепат, повелитель сознаний, черт побери? Делая усилие, Ксавье отрывает взгляд от жалюще-ласковых пальцев и переводит их на лицо Эрика. Сосредоточенное, будто он — хирург во время сложнейшей операции. Но серо-зеленые глаза заволокла пелена страсти. Сейчас сорвётся, держи, а лучше, держись сам. Эрик перехватывает его взгляд и усмехается. Похоже, понимает, о чем тот думает. Склоняется, раздвигая при этом ноги Чарльза — иначе не дотянуться, и дарит страстный, долгий поцелуй, словно компенсируя предстоящее отсутствие оных в ближайшие... а черт их знает. Неважно. Ласкает языком губы, проскальзывает внутрь. Чарльзу это всегда сносило крышу. И Эрик об этом прекрасно знал. Хотя, кому ещё об этом знать, как не ему. Отрывается, проводя на прощание кончиком языка по уголку губ. Чарльз как-то и не подозревал, что подобный жест может делать кто-то помимо него самого. Неожиданность. Очень приятная. Чарльз не замечает, как сам невольно воспроизводит языком это движение. Кажется, Эрик только этого и ждал. Сигнал. Как стартовый флаг для гонщика. А скорее, красная тряпка для быка. Теперь тореадор пожалеет, что родился на свет таким нечеловечески сексуальным. Эрик хватается за брюки Чарльза и рывком стягивает их. Телепат приподнимается на локтях, помогая ему. Следом за брюками слетают на пол трусы — чтобы два раза не дергаться. Чарльз прикрывает глаза. То ли он так и не привык не смущаться в подобные моменты, то ли хочет сосредоточиться на тактильных ощущениях. Эрик замечает это и нежно касается его опущенных век пальцами, словно стирая невидимую слезу. Чарльз нервно смеется, без причины, просто от того, что надо выразить переполняющие его эмоции, выкинуть их в пространство, хоть так... Не удерживаясь, приоткрывает глаза и следит за действиями любимого. Эрик целует, ласкает языком обнаженный торс, прокладывая мокрые дорожки, которые приятно холодят в сквозняке открытого окна. Как будто для этого необходимо было обнажать низ... Но Эрику нравится дразнить. В нём причудливо сочетаются два, казалось бы, противоположных качества: страстная нетерпеливость и любовь томить партнёра, заставляя закусывать губы от нетерпения. Чарльз губы не закусывает, но сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладонь. Это просто невыносимо. Ниже. Ещё ниже. "Ну давай же!" — хочется вопить Чарльзу. Терпит. Знает, нельзя торопить. Эрик не послушает его, наоборот, станет делать всё ещё медленнее, ещё мучительнее. Да и несолидно это как-то — кричать, не по-профессорски. О том, что остальное тоже как-то на премию за солидность не тянет, Чарльз предпочитает не думать. Да! Наконец-то! Чарльз испускает вздох облегчения и наслаждения. И забывает, как дышать. Словно необходимость в кислороде отпадает. Они же мутанты, должны же они отличаться от людей. Что там Эрик говорил об этом... Эрик... Эрик... Имя вертится в голове, застилая собою сознание. Эрик. Эрик. Слишком много Эрика. И при этом так недостаточно... — Эрик, — полустонет, полушепчет Чарльз. Леншерр игнорирует призыв, продолжая своё дело. Целуя, скользя языком, сжимая губами и вновь отпуская, помогая рукой, другой упираясь в тело партнёра где-то в районе бедра, придерживая, чтобы не слишком извивался. Хотя Чарльз пока лишь мелко дрожит. Но оба они прекрасно знают: только пока. Проходили уже, теперь повторение материала. Окончательная отточка. — Ах! — Чарльз закусывает губу. Он делает это как-то странно, впиваясь зубами не в саму губу, а в кожу подбородка. Со стороны это очень умильное зрелище, но у Эрика нет времени полюбоваться. Тем более, он даже не глядя, каким-то внутренним чутьем улавливает каждое изменение в выражении лица телепата. Будто и сам тоже... Хотя, Чарльз уже ни в чем не уверен. Слишком тонко Эрик его чувствует, слишком точно угадывает малейшие его желания и порывы, даже раньше, чем он сам успевает о них подумать, просто запоздало ощущает, что то, что его партнер делает — именно то, что он, оказывается, хотел. Сплетенье способностей какое-то. За себя Ксавье тоже не ручается. Ему кажется, что ему хватит малейшего движения руки, чтобы расплавить дверную ручку или изогнуть вон тот нож. Но он не хочет проверять, сам не зная, какого результата боится больше — отрицательного или положительного. Эрик — божественный любовник. Парой прикосновений он умеет выбить из головы все мысли. Легким движением языка — заставить сердце замереть. Пока он действует даже не в полсилы, а Чарльза уже унесло, размазало и пропустило через мыслерубку, а потом собрало снова, по-старому, но обновлено, по-новому, но следуя канону. Это томление... Уже не впервые телепату в голову приходит глупейшая ассоциация. Это как когда слушаешь любимую песню, и ждёшь, когда долгий проигрыш сменится до ассоцативности знакомым припевом, чтобы подпеть, слиться воедино с музыкой и голосом любимого трека. Только в разы сильней. В миллионы разов... или раз? Плевать. А может, спеть Эрику серенаду? Правда, поёт Чарльз так же чудесно, как и готовит... Юный профессор где-то читал, что, слушая музыку, человек получает то же удовольствие, что и при сексе. Врут. Или у кого-то просто не было хорошего партнёра. Может, ощущения и сродни, но это седьмая вода на киселе, не ближе. Чарльз уже на грани. Дышит через раз, вьется — Эрик удерживает его за бедра уже двумя руками, причем это едва ему удается при всей его силе - дрожит и скребёт ногтями поверхность стола. Леншерр прекрасно ощущает его состояние, дарит самой чувствительной части тела партнера ещё поцелуй и... отстраняется. Чарльз не сдерживается и стонет, возмущенно, непонимающе и требовательно. Проклятый садист! — Нельзя же быть таким эгоистом! — деланно возмущается Эрик в ответ. И Чарльз прекрасно понимает, о чем он. Да, чертовски прав. Удовольствиями надо делиться. Делить, на двоих. Как положено друзьям, да? Или это не из той оперы? С пижамными штанами на слабой резинке Эрик справляется куда легче, чем с брюками Чарльза. Тот даже помог бы ему, но он не в силах двинуться с места. Только ждать и надеяться, что теперь Эрик будет чуть быстрее. Хотя, судя по тому, как топорщатся его трусы, на этот раз он не намерен долго тянуть. На грязный, засыпанный мукой и чем-то ещё, с раздавленными вишнями пол падает последняя деталь гардероба Эрика. Теперь они на равных. Хотя, обоим сверху всё равно быть не удастся... Чарльз раздвигает бедра, чуть сдвигаясь к краю стола, чтобы Эрику было удобней, и вновь зажмуривается. Нет, теперь точно не смущение. И даже не предвкушение. Просто необходимость. Иначе впечатлений будет слишком много. Рехнуться можно. "Раз", — считает про себя. Как-то упорядочить эту бесконечность мгновений ожидания надо. Два. Три. Четыре. Пять. Да что же он тянет, черт возьми?! Открывает глаза. Эрик осматривает разрушенную кухню, очевидно, чего-то ища. Чарльз улавливает его мысль. Без всякой телепатии. Смазка. Пожимает плечами, мол, прости, только в спальне... Эрик хмурится. Нет, в спальню он не пойдет. Вместо этого он, обшарив взглядом стол, останавливает его на тарелке со сливками, и перегибаясь через Чарльза, тянется к ней. Он что, серьезно? Телепат мысленно озвучивает этот вопрос. Ведь это даже не поможет. Даже наоборот. Эрик пожимает плечами. — А почему бы и нет? Действительно. Хотя, у Чарльза совершенно нет сил и желания возражать. Хоть как-нибудь. Хоть так. Лишь бы быстрее, быстрее. Пусть ему потом и придётся познать всю глубинную суть выражения "попа слипнется от сладкого". Телепат откидывается обратно и закрывает глаза, мысленно надеясь, что они потом сумеют разлепиться. Эрик обхватывает ноги Чарльза, устраивая его на столе поудобней, а затем, одной рукой придерживая его за бедро, а другой помогая себе, входит в него. По телу Чарльза пробегает волна мурашек. Некое облегченье с примесью возбуждения. В пропорции один к десяти, как-то так. Коктейль похлеще абсента, крышу срывает на раз. При подаче поджечь. Беречь от детей. Эрик обхватывает бедра Чарльза, ритмично двигаясь туда-сюда. Пока плавно. Позволяя привыкнуть. Но скоро сорвется, по нему видно. То ли они уже пристроились друг к другу, то ли сливки действительно помогают, но Чарльзу не больно. Правда, немного прохладно. Но жар Эрика с лихвой это компенсирует. Понеслось. Движения стали резче, жестче и быстрее. Леншерр слишком долго терпел, Чарльз понимает. Подмахивает, пытаясь соответствовать ритму, сначала отстаёт, потом подстраивается, движется точно в такт. Резонанс. Он заставляет стол трястись, так, словно по кухне ходит стадо мамонтов. Он вырывает из уст Чарльза стоны, срывает с губ Эрика дикий, почти звериный рёв. Должно быть, звучит всё это безбожно громко и способно перебудить весь особняк. Чарльзу плевать. Если что, подправит особо любопытным память. Лишь бы не отвлекаться. Вообще, хорошо было бы воспользоваться телепатией и нагнать на всех остальных крепкий сон, но стоило сделать это чуть раньше, ибо сейчас Чарльз способен сотворить лишь сон эротический. Эрик сжимает кожу Чарльза до боли, так неожиданно и необычно оттеняющей остальные ощущения. Даже приятно. В лице Леншерра, в движениях, в нём самом сейчас есть нечто звериное. Прежде Чарльз размышлял, какой Эрик — настоящий, такой, как сейчас, или заботливый, нежный. А потом понял. С ним Эрик настоящий всегда. И тогда телепату стало ужасно стыдно за этот незаданный вопрос. Порывисто, резко, страстно, приятно до боли и больно до кайфа. Сногсшибающе. Сногсшибательно. С каждым движением мысли Чарльза дробятся и рассыпаются на кусочки, как мозаика, которую уронили на пол. Неповторимо, и при этом как впервые. Ко всему можно привыкнуть. К переменам. К потерям. Даже к боли, как сделал тот парень из бара, так тактично отказавшийся присоединиться к их команде. Но к этому Чарльз не привыкнет никогда. К тому, что самый прекрасный, самый дорогой человек в этом мире рядом, что готов исполнить любое желание, не то чтобы невысказанное – даже ещё непридуманное, к такой близости, не только телесной, важнее ментальной, к этому... всему. Ведь это просто невозможно, поверить в это счастье. Слишком чудесно. Но ведь это не кончится, правда? Чарльз невольно бросает на Эрика полный тревоги взгляд. Тот, неожиданно для телепата, его перехватывает, в его глазах проскальзывает озабоченность. Не прерываясь, лишь немного замедляя темп, он наклоняется и тянется к ладони телепата, зажимает её в своей, и кладёт ему на бедро, поверх — свою. И кивает, слегка, подбадривающее так. И Чарльз улыбается, легко так, приятно, как лишь он умеет. До чего же нелепые мысли лезут ему в голову! А Эрик вновь наращивает темп, дергано, резко, не сдерживаясь. Трясется стол, трясется мир перед глазами, и если бы Леншерр не придерживал его, Чарльз бы, наверно, совсем бы потерялся в этом урагане движений и прикосновений, эмоций и впечатлений. Но руки Эрика уже слегка дрожат. Ему тоже нелегко. Но скоро это уже закончится. Совсем скоро. Ещё немного и... — Давай! Ну! Чарльз не успел разобрать, сказал ли это Эрик или лишь подумал. Но зато Чарльз прекрасно знает, что это значит. Леншерр просит соединить их сознания. Однажды попробовав подобное, от этого уже нельзя больше отказаться. Это позволяет приблизиться до невозможности, окончательно слиться, раствориться друг в друге. Это тот самый недостающий мазок, который способен сделать картину идеальной. Чарльз не помнит, когда они попробовали это впервые, кто из них предложил, а кто согласился. Помнит только результат. Каждый раз неповторимый, но неизменно вышибающий пробки, ударяющий по всем органам чувств, по каждому рецептору, каждой клеточке. Нет, один раз попробовав такое, уже невозможно бросить. Хотя, дело даже не в этом. Просто они слишком прикипели друг к другу, не отодрать, если только вместе с кожей. Эрик подаётся вперёд, всаживая на максимальную глубину. Чарльз тоже подаётся вперед, к нему. Внутри что-то обрывается, что-то взрывается, что-то надламывается... телепат закрывает глаза, его руки, пальцы которых судорожно шарили по столу в поисках опоры, бессильно опадают, а тело продолжает сотрясаться крупной дрожью. Эрик слегка трясущимися руками, движения которых от этого не становятся менее отточенными, вытаскивает свой член, проводит рукой по внутренней стороне бедра партнёра и, измотанный, обрушивается на стол рядом с ним животом вниз. Чарльз уже не видит этого. Только чувствует. Но этого больше чем достаточно. Хорошо быть телепатом. Все мысли на двоих. Хорошо быть эмопатом. Все ощущения на двоих. Хорошо любить и быть любимым. Весь мир на двоих. *** За открытым окном сереет утро. Немного холодно, из-за окна, которое так никто и не закрыл. Уже где-то восемь часов. Поздно. Надо встать. Обязательно надо встать. Но рука повелителя магнетизма, покоящаяся на груди Чарльза, так же тяжела, как и нега, заставляющая его недвижимо лежать на столе, и, чуть повернув голову, любоваться непримечательным заоконным пейзажем. — Эрик? — Ммм, — тянет тот как-то сонно, хотя не засыпал, и недовольно, хотя совершенно удовлетворен. — Вставать надо... — Тебе надо — ты и вставай. — Рука твоя мешает, — Чарльз слегка вздымает грудь, заставляя "помеху" покачнуться. — Ну так убери, — невозмутимо отвечает Леншерр. Сама логичность, блин. Телепат, понимая, что помогать ему не планируют, грубо сталкивает руку Эрика с себя. Тот совершенно не обижается, даже не меняет положения. Похоже, ему и правда слишком лениво. Чарльз усаживается на столе и потягивается. Спина немного болит. И шея затекла. И кое-где немного некомфортно. Проклятые сливки. Но утренний душ должен помочь. А так — отлично. Он спрыгивает со стола и наклоняется за валяющимися на полу трусами, которые, предварительно отряхнув от муки, надевает. Весь беспорядок на кухне стал как-то безразличен. Да, надо бы убрать. Но ужаса уже не вселяет. Штанам повезло меньше, они упали в лужу жидких сливок, и теперь на них очень провокационное белое пятно. Чарльз отпускает их, заставляя снова шлёпнуться в лужу. Сейчас есть проблемы понасущней. А именно лежащий на столе голый мужик. — Ээээрик, — Чарльз подходит к столу и трясет лежащего на нём животом вниз Леншерра за плечо. Эрик, дернув плечом, сбрасывает с него руку телепата и что-то невразумительно бормочет. — Ну Эрик же, вставай! Скоро сюда кто-нибудь зайдет! — Да на здоровье, — бубнит под нос Леншерр. — А ты тут, в таком виде! — Да срать. Иногда он бывает просто невыносимым! Похоже, логикой тут не возьмешь. Но на этот случай у Чарльза в запасе есть один приём... — Ну, вставай, моя спящая принцесса, — телепат наклоняется и нежно целует Эрика в губы, заставляя его открыть глаза. — Ну пожалуйста... — Чарльз ещё в детстве научился делать такой трогательно-просящий взгляд, так умильно поджимать губки, что ему никто не мог отказать. Даже Эрик. — Ладно, — тянет он, капитулируя. — Отойди только, а то навис тут... — всё-таки не любит сдаваться окончательно. Чарльз покорно отходит от стола, разводя руками, мол, я тебе совсем и не мешал. Эрик приподнимается на руках, переворачивается с живота на спину и рывком садится. Осоловело смотрит в пространство. Протирает глаза. С усмешкой оглядывает творящийся вокруг беспорядок. — Раз уж я встал, подашь мою одежду? — указывает кивком головы на лежащую на полу кучку из штанов и трусов. Чарльз фыркает, но просьбу исполняет. — Спасибо. Эрик сосредоточенно одевается. Чарльз наблюдает. А что ему ещё делать... Нет, дел по горло, начиная с похода в душ и заканчивая уборкой кухни. Но это ещё пару минут потерпит. — А что ты там говорил про принцессу? — спрашивает Эрик, натянув пижамные штаны, на которых красуется пара пятен от вишни. Какая досада. — Да так, ничего, — с самым невинным видом отвечает Чарльз и пожимает плечами. — Учти, Чарли, на роль принцессы здесь тянешь только ты. Чарльз смущенно улыбается. Ему очень нравится, когда Эрик его так называет. Чарли, конечно, не принцессой. Хотя он и всячески возмущается. Для солидности. — Какая ж из меня принцесса? — Очень красивая. И я даже возьму тебя замуж, если пообещаешь никогда больше не готовить. Чарльз опускает взгляд в пол. Какая неловкая ситуация. Краем глаза он замечает каким-то чудом не свалившуюся со стола миску с остатками сливок. Когда не знаешь, как реагировать на провокационную шутку — шути в ответ. Чарльз берёт со стола миску, опускает указательный палец в сливки и рисует на лице у Эрика усы. Тот, немного удивленный таким поведением, недовольства не выказывает. Тогда Чарльз ещё раз окунает палец в сливки и подрисовывает бороду. — Хахаха, ты вылитый Санта-Клаус! — смеётся он искренне, уже забыв о смущении. Чарльз действительно как ребёнок. Эрик укоризненно смотрит на телепата и качает головой. — Неужели ты никогда не можешь быть серьезным?! — с напускным возмущением спрашивает он. — Есть в кого, — парирует Чарльз. — Я, вообще-то, говорил серьезно. С губ Чарльза слетает нервный смешок. Неожиданно. — Это ты мне только что предложение сделал? — с напускным равнодушием спрашивает он. — Не совсем. Скорее, декларировал намерения. Для предложения я обещаю выбрать место получше... и почище, — Эрик улыбается своей акульей улыбкой, снимая всю неловкость ситуации. Чарльз улыбается в ответ. Хорошо. — Кстати, о почище. Ты как хочешь, а я — в душ. — Эээ, я первый хотел! — возмущается телепат. — Твои проблемы, — бросает Леншерр и выскальзывает за дверь. — Черт бы тебя побрал! — кричит ему в след Чарльз. Не злясь, просто чтобы этот наглец не слишком там радовался. Затем ещё раз обводит кухню скорбным взглядом и подносит пальцы к виску. Пусть все поспят ещё пару часиков, а он уж что-нибудь придумает. *** — Друзья мои, у меня для вас отличная новость! Сегодня мы идём в ресторан! — торжественно провозглашает Чарльз собравшейся в гостиной толпе обитателей особняка. Друзья его заметно оживляются. Алекс изображает на своём лице мину довольства, Шон радостно хлопает в ладоши, даже Хэнк улыбается. Только Рейвен не выглядит счастливой. — В честь чего, интересно? Какой-то праздник? — спрашивает она. — День кулинара, — приходит на помощь своему другу Эрик, внезапно появившийся в дверях. — Впервые слышу, — говорит девушка и бросает на Чальза недоверчивый взгляд. — Но разве это повод его не отметить? – спрашивает тот. — Правда, ребята? Ребята в лице Хэнка, Алекса и Шона выражают единодушное согласие. Правда, согласия Шона хватит ещё на толпу орущих ребят, но это мелочи жизни. — Да я разве возражаю? — пожимает плечами Рейвен. — Вот и славно, — Чарльз одаривает присутствующих лучезарной улыбкой. — Даю вам час на сборы, оденьтесь понарядней! Все, исключая Рейвен, удаляются в сторону жилых комнат. В гостиной остаётся лишь Чарльз и она. — Ты чего такая бука сегодня? — добродушно обращается к ней Чарльз. — Знаешь ли, когда тебе ночью не дают спать, и не такой станешь, — хмыкает Рейвен. — И кто же тебе спать не давал? — интересуется Чарльз заботливо, но настороженно, внутренне напрягшись. — Да так, — отмахивается та. — Грохот... Запахи разные... — она подходит к названному брату и выразительно на него смотрит, — Чарльз, это, конечно, твой особняк, и ты можешь делать с ним, что хочешь, в том числе и разрушать кухню, хотя мне там ещё на вас всех готовить. Но прошу, не делай этого посреди ночи. Чарльз облегченно вздохнул. Мысленно, разумеется. Кажется, не знает. — Извини, пожалуйста... Я не хотел тебе мешать... Просто хотел кое-что приготовить... — Ночью? С чего бы это? — дергает плечом девушка. — Чтобы ты меня не засмеяла, — обезоруживающе улыбается телепат. — Да я тебя и так засмею, кулинар ты недоделанный, — хохочет Рейвен. Уже не дуется. Вот и славно. — Что готовил-то хоть? — Торт шварцвальдский... — Ко дню кулинара-то? Ну-ну! "Или всё-таки знает?" — сглатывает Чарльз. — А с кухней-то что делать будешь? – продолжает Рейвен. — Я уже вызвал мастера для плиты и горничную, как раз на время, что мы будем в ресторане. Как-то непразднично выходит, да? Что я зову вас в ресторан только поэтому? — Да ничего! В любом случае, спасибо за праздник, — девушка подлетает к брату и чмокает его в щеку. — Я побегу собираться, могу чуть задержаться! — бросает она и скрывается за дверью. Надо будет ей рассказать. Обязательно. Всё же, она его сестра. Собраться с духом и рассказать. Хотя, она и сама, наверно, уже догадалась... *** — Вставай, — кто-то теребит Чарльза за руку. Он что-то несвязанно бормочет, пытаясь оттолкнуть навязчивого портильщика сна. — Чарльз, вставай, — Эрик. Что ему, черт возьми, надо? Он, конечно, всё понимает, но всё же... — Вставай, соня проклятый. Посмотри, что я тебе принёс. А вот это уже интересно. Чарльз с трудом продирает глаза и видит склонившегося над собой Леншерра. В руках у него поднос с... — Боже, берлинское печенье! — сон как рукой снимает. Это же самое его любимое печенье. Вкус детства. Их готовила его любимая няня. Крайне редко, несмотря на все уговоры. А потом, когда ему было лет восемь, родители рассчитали её, решив, что такой большой мальчик в присмотре не нуждается. Теперь Чарльз мог позволить себе ходить по ресторанам, покупать самую дорогую еду и есть эти берлинские печенья хоть тоннами... Но ему не хотелось, ведь это... Это особенное. — Оно самое, — улыбается Эрик, довольный такой реакцией. Он встал в такую рань, чтобы испечь его любимую сладость... Это так... заботливо. Так трогательно. Чарльз даже забывает, что сам только вчера пытался сделать то же самое. — Эрик, ты просто чудо! Спасибо тебе! — Чарльз порывисто обнимает друга и целует его в щеку. — Ну, ты ведь даже ещё не попробовал! — возмущается тот. Чарльз послушно берёт верхнее печенье и надкусывает его. Так вкусно... Точно как в детстве. В магазинах такого не продают. Чарльз и не догадывался, что Эрик такой умелый кулинар. — Офень фкусно, — бормочет телепат, засовывая себе в рот ещё одно печенье. — Да я уж вижу, — усмехается Эрик. — Прожуй, а потом говори. Кстати, я заметил одну преинтереснейшую тенденцию. Шварцвальдские торты, берлинские печенья... Что-то нас обоих тянет на немецкое, ты не находишь это странным? Чарльз чуть было не давится очередным печеньем. Какие неожиданные параллели! — Вовсе нет, — отвечает он, как будто и не видит намека. — Кстати... Эрик... А как ты догадался? Эрик лишь пожимает плечами. Пусть это останется маленькой тайной. Он не будет рассказывать, что в кулинарной книге, откуда Чарльз вычитал рецепт торта, он нашел страничку, посвященную берлинскому печенью, с трогательной припиской по-детски корявыми буквами: "Любимое печене Чарли".