Одна против двух

— Обещай мне, — просит Джеймс.       Питер мнется и отводит глаза. Джеймс берет его за плечи и ищет его взгляд глазами. — Пит, пожалуйста.       Внутри рождается ликование смешанное со страхом.       Питер кивает. Питер отвечает тихое «обещаю».       Ликование тяжелеет и оборачивается сомнением.       Джеймс улыбается. Джеймс радуется. Джеймс обнимает Питера.       Благоговение приходит на место сомнению.       Джеймс обнимает крепко, как если бы вцепился в дерево метлы. Комкает мантию. И дышать тяжело. Но это неважно. Питер тоже улыбается. Он несмело обнимает в ответ. Руки ложатся на талию плавно и невесомо. Главное не закрывать глаза, иначе время остановится. Питер, сопя, медленно вдыхает запах Джеймса. Тот пахнет землёй, свежевыстиранной одеждой и полиролью для метлы. Джеймс пахнет Джеймсом. Когда он отстраняется, улыбка у Питера пропадает. Он смотрит, словно ждёт приказа.       Почему фонит противным чувством использованности?       Джеймс уходит спиной вперёд салютуя палочкой. — Ты справишься, Хвостик, всё будет хорошо.       Питер ненавидит своё прозвище, но кого это волнует? Точно не Джеймса. Сохатый считает его подходящим и созвучным остальным. Питер, в принципе, не так уж его и ненавидит. Как можно ненавидеть то, что нравится Джеймсу? Питер этого не понимает. У Джеймса безупречный вкус. Во всём. Питер уверен. Джеймс точно знает, чего хочет, и добивается этого. Вот, как сейчас, с Питером. Или, как тогда, с Эванс. Как же Питер ей завидует.       Когда Джеймс уходит, страх возвращается. Если бы не Джеймс, Питер бы точно отказался. Но, «если бы не…» не происходит.       А чувствовать себя нужным Джеймсу так приятно, не смотря на липкий страх его подвести и не справиться.       Лили нечаянно задевает своим локтем локоть Ремуса, и тот дёргается. От неё пахнет ванилью, свитками и каким-то цветком. Пахнет сладко, но совсем не приторно. Ремус чувствует себя грязным ничтожеством оттого, что болезненно обращает внимание на такие вещи. Можно списать всё на полнолуние через два дня. Но Ремус честен сам с собой, и это точно не полнолуние. Ремус продолжает писать слово за словом, внутренним голосом повторяя эти слова про себя раз за разом, чтобы отвлечься. Лили случайно касается его локтем. Опять. Пергамент Ремуса рвется от слишком сильного нажатия пера. — Ой, Рем, прости меня, — расстроенно говорит Лили.       Ремус неопределенно мотает головой. И замирает над пергаментом, отсчитывая запредельно бьющийся сердечный ритм. Чернильная капля вот-вот упадет на записи. Чернильная капля падает, Ремус смотрит, как она впитывается бумагой. — Ремус, с тобой всё в порядке? — с беспокойством уточняет Лили. — Извини, я думаю, мне надо идти, — бормочет Ремус абсолютно без выражения и, не смотря на неё, собирается.       Он больше не может этого вынести. Смотреть, как Лили сидит на коленях у Джеймса и смеётся с его шуток, невыносимо. Сидеть с ней рядом бок о бок и делать домашнее задание не так плохо, но тоже ужасно. Он рад за них. Рад. Но за себя он несчастен. Рано или поздно он привыкнет. Но сейчас ещё слишком рано.       Лили догоняет его спустя пару проемов. — Ремус, ты себя хорошо чувствуешь? А то в последнее время ты стал… Отстранённым.       «Она хотела сказать "грубым"», — думает Ремус, и не может с ней не согласиться. — Я что-то неважно себя чувствую, ты права. Наверно, скоро буду валяться в больничном крыле, — вот и полнолуние пригодилось.       Смеяться над собой Ремус умеет. Он не умеет не любить девушек лучших друзей.       Лили сетует на холодные зимы в Хогвартсе и советует ему обпиться горячим чаем. Ремус кивает, Ремус смотрит в окно, хотя смотреть там не на что, но лучше так, чем на Лили. Девушка дотрагивается до его плеча, чтобы он развернулся, и от этого нутро подскакивает и выворачивается. Лили порывисто обнимает его. — Если я тебя чем-то обидела, прости меня, пожалуйста. А если я могу тебе чем-нибудь помочь, скажи мне, я с радостью.       Лили куда ниже Ремуса. Слова звучат ему в грудь, проговариваются быстро, эмоционально. Ремус поражается этой девушке: она слишком прекрасна, чтобы быть реальной.       Внутри всё замирает, и так тягуче сладостно.       Он не может даже обнять её в ответ. Он чувствует себя каменным. Лили отстраняется и смущённо заправляет прядь за ухо. — Мне, кажется, тоже пора, Рем. Просто… Дай знать, ладно?       «Ага» говорит кто-то голосом Ремуса. Сам он вообще не присутствует в этом безлюдном коридоре. Последние слова Лили нужно повторить в голове еще раз, только так их смысл дойдет до него. — Ага, — говорит Ремус ещё раз. — Пока, — говорит Ремус, когда Лили уже скрылась за поворотом.       Ремус прислоняется к холодной оконной раме лбом.       Просто общаться с Лили так приятно, но так тяжело одновременно.

***

— Его зовут Гарри! — заявляет счастливый Джеймс, обнимая свою Лили. Лили держит малыша нежно, но крепко, с любовью смотря на него. —Поздравляю с олененком! — первым реагирует Сириус. Он опускается на колени перед ребенком и строит рожицы пальцами. — Поздравляю, — одновременно говорят Ремус и Питер. Джеймс, улыбаясь, кивает им обоим, Лили, на секунду отвлёкшись от младенца, тоже одаряет из благодарной улыбкой.       Ремус прячет лицо в чашке, выстраивая преграду между собой и миром.       Питер слишком резко ставит свой чай на стеклянный столик.       Лили рефлекторно прижимает к себе Гарри, боясь, что резкий звук его испугает.