обрывками фраз берёшь меня в плен

каждый раз спрашивая себя о том, что заставило его покинуть Рим и уехать учиться в Лондон, Филиппо думал долго, но так и не давал ответа. он его знал, конечно, но пока слова не произнесены вслух, нет и признания собственной слабости и никчемности. пока ответ прячется в дальних углах сознания, Фило всё ещё сильный, смелый и отчаянный, но

точно уж не отчаявшийся. Лондон — огромный, серый и холодный город спешащих людей. он по-своему великолепен и красив, давит своим величием и угнетает отчужденностью… Лондон строг и официален, огромен, полон людьми, но пуст. он поливает дождями и не греет своим скупым солнцем, придавливает к земле своими небоскребами и уничтожает официозом. Лондон не живёт — существует. Рим же дышит полной грудью и вдыхает жизнь в любого, кто в нём окажется. он не скуп на эмоции: счастье, злость, разочарование, страсть, боль, отчаяние, любовь… в Риме — чувствовать, жить и дышать этими чувствами, ощущать себя человеком. в Риме — дома, несмотря ни на что. Рим — у него в венах и отрицать это бесполезно. время тянется словно мёд и летит со скоростью света. перед глазами проносятся мгновения, внутренний метроном в голове отстукивает, секунды, минуты, дни. Фило не запоминает лиц, лишь изредка сохраняет в памяти имена тех, кто снова на утро исчезнет, растворится в этом сером чужом городе. нет привязанности — нет боли, связи и отношения, которые не длятся больше двух недель, не приносят разочарования. в теории выглядит великолепно, но на практике всё не так гладко, как хотелось бы. на практике это всё работает абсолютно дерьмово, на практике весь это мир — чертова лажа эфемерного создателя, который предпочел не исправлять своих прошлых ошибок, а укатить в закат творить новую несусветную херню, за которую не несет ответственности. вокруг него много людей — кто-то предлагает развлечься и забыть, кто-то — провести рядом всю жизнь. есть те, кто действительно в него влюблен и Фило это прекрасно знает, ведь он молод, красив и чертовски горяч. он светит белозубой улыбкой, смеётся, шутит, сверкает глазами и ж и в ё т, как думается окружающим. для многих он личное солнце, что впрочем светит всем одинаково ярко. он играет людьми, отказывается так же легко, как и соглашается, точно разбивая при этом не одно сердце. он прекрасно осознает что делает и зачем, но лучше закончить что-то даже не начав, чтобы потом не собирать осколки собственных хрустальных замков, вытаскивая особенно мелкие и болезненные из-под кожи. хотя в его случае даже хрусталь оказывается на поверку обыкновенным стеклом, блёклым и некрасивым. Фило — большой мальчик — в любовь не верит, живёт один и за свои поступки, в отличии от чертова создателя, отвечает. только вот картины его и фотографии становятся с каждым днём всё мрачнее, линии — чётче и резче, современное искусство, черт побери. но в нынешнем мире каждый несчастен по своему. так что ты не особенный — просто один из многих. людей вокруг Сава много, порой даже слишком: однокурсники, одногруппники, знакомые с младших курсов, люди, на чьих вечеринках он был и не был. среди всего этого многообразия имён и лиц были даже почти друзья, но все окружающие слишком сильно сливались с этим серым городом: обыкновенные, одинаковые, картинно-улыбчивые, приторно-идеальные. такие же пустые и серые, как город, в котором они живут. кто бы мог подумать, но в 21 веке технологий мимикрия работает просто превосходно, загвоздка лишь в том, что теперь хищниками, от которых стоит прятаться, стали те города, с которыми пытается слиться каждый. они поглощают людей и не отпускают уже никогда — самая опасная и самая безобидная хитропродуманная ловушка, даже не придраться. серые люди в сером городе, выкидывающие даже собственные катастрофы на свалку современности, отказывающиеся даже от того, что хотя бы на мельчайшую долю и делает их живыми, отличает от огромных стеклянных небоскрёбов, зданий из бетона и отсутствия жизни. потому-то за Элиа взгляд цепляется сразу и даже как-то неосознанно. Филиппо замечает его разговаривающим с кем-то из хозяев квартиры, где проходит вечеринка. он хмурит брови, поджимая губы и отвечает явно что-то довольно резкое и язвительное, видно, что тема ему неприятна. девушка-собеседница отходит от него разочарованная и расстроенная, машет рукой и тут же скрывается в гуще танцующих, пьющих и смеющихся студентов. парень облизывает губы и ищет кого-то взглядом, Фило даёт себе мысленный наказ не рассматривать его так открыто и откровенно, потому что такие взгляды ничем хорошим обычно не заканчиваются., но решает всё же, что может позволить себе несколько секунд любоваться, оставаясь незамеченным, а потом направляется на поиски Мартино или Джо. находит обоих, не слишком трезвых, но ещё в состоянии отвечать на вопросы. интересуется, что это за парень в хипстерской куртке — нет, совсем без какой-либо цели и с полным отсутствием интереса, так, утолить любопытство и забыть об этом навсегда. потому что такое обычно ничем хорошим не заканчивается. такие ничем хорошим не заканчиваются. получает от Марти смазанное «этоэлиасматфакамытебепронегоговорилионбылнапрактикеджоапочемуматфакездитнапрактикузаграницу?» — суть примерно ясно, но ничего более связного сегодня явно добиться не выйдет. делает себе мысленную пометку на досуге подумать о том, почему же действительно математики ездят на практику, а он со своим современным искусством сидит в чертовом лондоне безвылазно вот уже 4 года. Сава проходит через толпу довольных жизнью людей к столу со всё ещё отвратительным алкоголем и понимает, что, кажется, сегодня будет трезв, оборачивается и ловит несколько заинтересованных взглядов и откровенных улыбок. стоящий рядом парень говорит что-то про его пирсинг и рубашку, пошло смеётся и планирует провести сегодняшнюю с пользой. Фило отвратительно. сведённые брови Элиа-с-матфака не идут из головы. он отвечает что-то в том же духе, намекая на то, что не будет против компании. думает, что если план «напиться и забыться» провален, то можно просто забыться, а с кем уже и не так важно, ведь на утро можно будет уже просто забыть. парень бритый и зеленоглазый, невысокого роста с татуированными руками, немного приятный даже, но всё равно тошнотворно сливающийся с окружающей обстановкой, он говорит с явным северным акцентом и пытается косить под скинхеда. Филиппо даже немного забавляет сложившаяся ситуация: во-первых, слишком много лоска, во-вторых, скинхед, клеящий парня?! есус, ты это видишь вообще? тот придвигается ближе и обдает запахом алкоголя, Фило вновь оглядывается. всем здесь весело и хорошо, даже с отвратительным алкоголем и отвратительной музыкой среди отвратительных людей в отвратительном городе. один Филиппо здесь какой-то неправильный и невписывающийся, сломанный и неподходящий. всё ещё немного смешно. бритоголовый почти называет своё имя и протягивает ладонь, как вдруг хозяйка квартиры зовёт всех на террасу заниматься чем-то невероятно весёлым и увлекательным; все начинают перемещаться. Фило белозубо и почти искренне улыбается новому почти-знакомому и говорит, что сейчас тоже присоединится, только захватит чего-нибудь крепче пива со стола, а сам сбега́ет на кухню, надеясь хоть привести мысли в порядок, выкинуть из головы почему-то засевшего в ней Элиа-с-матфака, а после умчаться в ночь с почти-скинхедом. он усмехается вновь, уже в который раз за этот вечер. всё у него какое-то «почти», можно даже сказать, что жизнь п о ч т и удалась. очередной план на сегодняшний вечер с треском проваливается, когда зайдя в кухню, он видит там Элиа. тот достаёт что-то с верхней полки навесного шкафа и выглядит вполне умиротворённым. слово странное даже в мыслях, но подобрать что-то более подходящее сложно — он не весёлый, не укуренный, не пьяный и не сливающийся, он именно спокойный и настоящий. Фило точно не выпил больше одного глотка этого ужасного пива, поэтому понять, откуда такие мысли в голове крайне тяжело. парень поворачивается к нему и держит в руках пакет с молотым кофе, теперь из-за его спины видна кофеварка, стоящая на плите. есус, прекращай, думает Сава, нет, серьёзно заканчивай, слишком сюрреалистично для одного вечера. внутренний голос настойчиво советует извиниться на английском и сделать вид, что ошибся дверью и спешно покинуть кухню, потому что ничто подобное хорошо не заканчивается. в противовес гласу разума с губ слетает на родном итальянском: — ты действительно пришёл на вечеринку, чтобы выпить кофе? в голове огромными красными буквами горит табличка «развернись и смотайся», а внизу уже более мелкими «пока ещё не слишком поздно». Фило отмахивается от собственной интуиции, как отмахиваются о надоедливых знакомых, желающих обсудить с тобой какую-то проблему мирового масштаба. он думает, что пожалеет потом своём решении, но сейчас он смотрит в глаза Элиа и, боже, ради такого стоило терпеть весь этот отвратительный вечер. в ответ он получает лёгкую чуть самодовольную усмешку. он не удивлён обращению на итальянском от слова совсем, кажется, будто всё это время на кухне он ждал, пока кто-нибудь зайдёт и заговорит с ним по итальянски. — мой кофе — лучшее, что случится с этой вечеринкой сегодня. Элиа Сантини, — отставляет пакет с кофе на стол и протягивает узкую сильную ладонь. теперь в голове у Филиппо помимо огромной предупреждающей надписи звучит ещё и сирена, но он уверен, что не зайдёт слишком далеко и сумеет остановиться в нужный момент. Сава протягивает руку, улыбаясь не «почти», впервые за долгое время, и представляется. сюр продолжается, но его отчего-то не хочется останавливать. они сидят в тёмной кухне чужого дома, на чужой вечеринке и пьют кофе. либо это действует нереальность происходящего, либо кофе Сантини правда оказывается лучшей вещью за сегодняшний вечер. Элиа стоит отдельным столпом среди всех, кого успел узнать Филиппо за 4 года, его преследует эфемерное, ускользающее и неточное ощущение чего-то забытого. говорят о чём-то неважно и простом, про практику, учёбу и знакомых. Элиа, смеясь, говорит, что это Джо настоял на его приходе, а потом кинул. из совершенно неважных и незначительных деталей: у Элиа длинные пальцы, умные мысли, прекрасная, хорошо поставленная речь. Элиа — язвительный сукин сын с печалью в карих глазах. такое никогда не укроется от того, у кого в душе тот же чёртов раздрай, что и у человека напротив. до Филиппо вдруг доходит будто бы прописная истина, которая усложняет жизнь в разы — Сантини не мимикрирует, притворяется где-то бесспорно, недоговаривает и прекрасно умеет врать, но не растворяется среди бетонных небоскрёбов, пьяных веселящихся студентов и густых лондонских туманов. их руки лежат на столе, парень закуривает, передаёт косяк Филиппо и на долю секунды дольше задерживает свои пальцы на его. и это какой-то конец ебаного мира. Фило кажется, что в голове что-то взорвалось (скорее всего, та огромная красная предупреждающая надпись, он в этом даже уверен). вспоминается сразу всё — ночи, проведённые непонятно с кем и неясно где, солнце Рима и лёгкий весенний ветер, отвращение к себе и какое-то неосознанное ещё чувство к человеку напротив. перед глазами калейдоскоп из зелёной футболки парня, его карих, кофейных глаз, полутьмы кухни и снова римского солнца. Филиппо чувствует соль и эфемерное счастье. это длится бесконечно долго и заканчивается непростительно быстро, но последнее, что он ощущает — желание коснуться губами щеки, скул, переносицы, губ, сжать чужую ладонь в своей и провести рукой по чужим тёмным вихрам. Сава будто снова в Риме, но Рим в то же время будто сошёлся сейчас в одном единственном важном человеке. Элиа улыбается искренне и тепло, и всё ещё чуть самодовольно. Элиа — сукин сын, такой же сломанный, как и Фило, но лучше в миллиарды раз, звонче и куда смелее. Сава думает, что знатно проебался, послав интуицию куда подальше и позволив себе задержаться рядом с ним дольше пяти минут, позволив себе окунуться тёмный омут глаз с янтарными отблесками, позволив себе просто посидеть рядом с кем-то, молча думая о своём, позволив себе хоть на миг мысль о том, что любовь может существовать. знатно проебался, когда вообще решил, что выйти сегодня из квартиры — хорошая идея., но сбежать ещё не поздно. ведь сбегать, чёрт побери, у него всегда получалось великолепно. в кухню заходит кто-то сильно пьяный и уже не весёлый и просит сваливать, потому что нагрянула полиция и пока вежливо просит сворачиваться. Филиппо рад, что не пришлось придумывать глупых причин уйти посреди разговора, захлопнув дверь и не оборачиваясь никогда, стереть всё из памяти и выкинуть из головы, будто ненужный хлам. Фило — большой и не глупый мальчик, но продолжает уверять себя, что у него получится жить, как раньше: менять имена, лица и квартиры, не думать и не вспоминать. прощается он как-то смазано и одним из первых вылетает из квартиры, а после, уже добравшись до дома, не спит остаток ночи, уверяя себя, что это всё из-за кофе., а потом плюет о осознаёт окончательно, что попал. так серьёзно, как никогда до этого. и что он кажется, даже не против, но… следующие две недели он полностью посвящает учёбе, стараясь не думать, пытаясь забыть. делает даже несколько попыток перебить ощущение покалывания в пальцах с помощью алкоголя и пары новых знакомств, но сбегает сам же в последний момент, не понимая, почему не работает. он почти тот же Фило, что предыдущие 4 года, но только меньше язвит. Мартино отпускает на этот счёт несколько не самых удачных шуток, когда они случайно сталкиваются на улице перед универом. Джо смотрит пристально и будто что-то понимает, не улыбается и лишь поджимает губы, но всё же его пронзительные голубы глаза живут будто отдельной жизнью. через пару дней он ловит Фило после последней лекции и просит занести что-то Марти, убеждая, что сам не сможет никак. прежний Филиппо Сава рассмеялся бы ему в лицо и изящно послал к чёрту, но сейчас, из-за тотальной заёбанности и усталости от мыслей, он не успевает даже отказать. Джо скидывает ему адрес сообщением, сбивчиво объясняя, что из-за вселенских проблем с хозяйкой Мартино сменил квартиру, и растворяется в улице, уносясь в закат вместе с объяснениями. через сорок минут Фило уже у нужной двери, остатки огромной красной надписи вновь пытаются о чём-то предупредить, но апатия не позволяет как-то отреагировать он звонит в дерь, и та открывается почти сразу. на пороге — чёртов Элиа Сантини. замотанный в большой серый шарф, в своей чёртовой хипстерской куртке, с огромными синяки под блёклыми теперь глазами. кажется, страдал здесь не только Фило, но ожидаемой радости это не приносит. они вновь встречаются взглядами, как тогда, на кухне. Сава думает, что будет ненавидеть себя больше, если уйдёт, чем если останется. он делает крохотный шаг в строну дверного проёма и Сантини. он будто приговорённые к смерти идёт по эшафоту, прекрасно зная, что такое ничем хорошим никогда не заканчивается. его резко дёргают за руку на себя, Элиа впечатывается спиной в шкаф в прихожей, Фило чувствует длинные красивые пальцы на своих скулах, лицо Сантини слишком близко. — ничего хорошего не получится, — сбивчиво шепчет Сава, — не делай этого, — предпринимает он последнюю попытку. внутри Фило говорит маленький мальчик, прятавшийся в тёмных уголках сознания, недолюбленный и брошенный всеми, тотально одинокий и фатально не умеющий быть счастливым. напротив него — точно такой же мальчик, но готовый учиться и учить. я люблю тебя. сказанное в унисон, это не звучит ни банально, ни пошло. они целуются, как никогда раньше, вкладывая в просты касания всё: тоску по дому, горечь от разбитых надежд, боль одиночества и радость встречи. Филиппо видит, как в глазах напротив вновь загорается жизнь, и оба они становятся чуть сильнее, целее и живее, позволяя себе вновь чувствовать. Рим в венах стучит, радуется. Рим в сердце тянется к другому такому же, вшитому в подкорку и под кожу, римское солнце восходит над горизонтом. Лондон отступает.