Часть 1
9 апреля 2019 г. в 20:08
Бенди не ребенок и вовсе не глупый, он понимает, что не существует в мире ничего вечного. Начал понимать ровно с того момента, когда наивное чернильное сердечко было обмануто своим же Создателем. Маленький демонёнок не мог вечно находиться под присмотром двух друзей. Он пытался сдержать свои черные слезы, пытался подавить подступающий к горлу крик, который бы точно отразился в душах тех, кому не безразличен этот чертёнок. Но Бенди не хотел, чтобы его кто-то слышал.
Студия в один миг раз и навсегда опустела. Трое крохотных созданий не могли оживить столь огромное помещение, так сильно им не хватало таких когда-то родных, но теперь совсем чужих Создателей. Бенди была омерзительна даже одна мысль о тех людях, которые так просто взяли и предали его. Всех их. Своих детей, своих же созданий, над которыми трудились столько времени.
Вот так вот взяли и ушли. Захлопнули дверь, оставив за ней труды нескольких лет.
Бенди бродит по одинаковым коридорам, спускается на самый нижний этаж и поднимается на верхний. Просто бесцельно бродит, уже не бежит без оглядки, пытаясь спрятаться от самого себя, от своей боли, от чувства, что разрывает его жалкое чернильное тело изнутри. Он никогда не сможет выплакать все слезы — чернила все еще стекают по его щекам, не останавливаясь ни на один миг. Он подходит к Борису, громко всхлипывает, плюхается на пол, создавая под собой разрастающуюся черную лужицу. А чужая рука в перчатке ласково гладит его по головке. Борис не разговаривает, но он может утешить, как никто другой. Теперь лишь он и Алиса — его семья. Но что толку от нее, если настоящую боль так и не удается заглушить? Тело демонёнка содрогается с каждым новым всхлипом, и Волку больше ничего не остается, кроме как обнять своего теперь единственного и лучшего друга и не переставать гладить его по спине.
Борису тоже больно. Не столько от поступка Создателей, сколько от вида Бенди. Ему создали счастливое улыбающееся лицо, которое никогда не должно грустить. Но Бенди грустит. Бенди плачет. Бенди ненавидит эту улыбку, которую не может уже стереть. Волку так хочется помочь, так хочется успокоить друга, сказать, что все образуется, что Создатели вернутся, что все будет хорошо.
Но он прекрасно знает. Не образуется. Не вернутся. Не будет.
Бенди прослушивает старинные аудиозаписи, чтобы вспомнить голоса двух лучших друзей. Зачем, спрашивает он сам себя иногда, если демонёнок и так прекрасно помнил их? Помнил, с какой интонацией говорили Дрю и Генри, помнил все шутки, которыми они обменивались в процессе работы. И даже спустя столько лет он так хочет хоть ненадолго вернуться в то время и стать обычной мультяшкой, всего лишь набором вспомогательных линий, которые в будущем выльются во что-то большее.
Да, большее. Значительно большее. Если бы они знали, что Бенди, вот он — живой, самый что ни на есть живой, растущий и думающий, стали бы покидать студию? Может, они бы остались, если бы знали?.. Может, надо было просто дать знак, и ничего бы этого не было?..
Хах. Бенди горько усмехается. Приходится про себя, ведь выражение его лица никогда не меняется. Конечно, ни Генри, ни Джоуи бы не остались. Чертенок мог делать все, что взбредет ему в голову, вот только все равно потерял бы обоих. Мастерская, что всегда была его родным домом, становится такой ненавистной. Стены давят, коридоры постоянно сужаются, хочется встать и убежать, растекаясь по пути в густую чернильную массу. Но Бенди знает, что не может уйти. Ни он, ни Борис, ни Алиса.
Ах, милая Алиса! Как же Бенди скучал по этому ангелу! Жаль, что ее время уже прошло. Чернила выцвели, высохли, от нее остался лишь ее прекрасный ангельский голос и приятные воспоминания. Больно. Снова очень-очень больно. Если у чернильных созданий нет сердца, то что так противно сжимается внутри и не дает дышать? Если чернила не могут чувствовать, то почему Бенди не может перестать плакать?
Бенди просматривает найденные в мастерской пленки, поддаваясь приятным воспоминаниям. Вот он — такой радостный, счастливый, улыбается во весь рот — действительно улыбается, по-настоящему, а не вымученно — и танцует с небольшим черным зонтиком. Когда-то он должен был танцевать и радовать детей. Когда-то он должен был приносить лишь улыбки и счастье. Но что он может теперь?..
Бенди смотрит на себя в зеркало и совсем не видит сходства с тем веселым чертенком на пленке. Он весь покрыт подтеками, ведь уже давно перестал за собой следить. Большие черные глаза выглядят такими усталыми и отчаявшимися, что хочется отвести взгляд от отражающей зеркальной поверхности и не смотреть больше на себя, такого жалкого и измученного несколькими годами одиночества.
Бенди не может сдержать крика. Бенди рвет все найденные пленки. Уничтожает аудиозаписи, разбивает зеркала, осколки которых впиваются в эластичную кожу и тонут в его теле, но демон, конечно же, этого не чувствует. Он снова остался один. Борис. Борис, Борис, Борис. Кажется, он может бесконечно прокручивать в голове имя дорого друга, которого больше не сможет увидеть. Вся его семья развалилась, распалась, исчезла… умерла. Остался лишь он. Одинокий, брошенный, навечно заточенный в деревянных стенах студии. Он кричит, кричит, не переставая, зовет Бориса, зовет Алису, зовет их обоих, так сильно маленькое сердечко ранит одиночество. Тишина. Они никогда не отзовутся ему. И его конец тоже уже близок.
Когда-нибудь его чернила тоже иссохнут, нужно просто ждать. Когда-нибудь стены окончательно обвалятся и погребут творения бывших аниматоров под собой. Когда-нибудь его одиночество погибнет вместе с ним. Ну, а пока это «когда-нибудь» не успело наступить, Бенди садится за стол. Берет в руки перо и кусок бумаги, очень аккуратно каллиграфическим почерком выводит на нем буквы, слова, предложения.
«Дорогой Генри. Несколько лет назад мы работали над мультфильмом вместе. Тридцать лет прошли очень быстро, не так ли? Если ты посетишь город, зайди в нашу старую мастерскую. Есть одна вещь, которую я хочу тебе показать. Джоуи Дрю.»
Бенди улыбается. Бенди доволен. Бенди уверен в том, что Генри обязательно сюда явится.
Ведь, пока это «когда-нибудь» не успело наступить, чернильный демон должен напомнить своему создателю, чего он лишился, бросив своих детей на произвол судьбы.