***
— Ты уверен, что нам не влетит? — Бен с опаской поднимается по лестнице и на крышу следом за братом. Тот, кажется, не в себе, и у Шестого огромное желание хоть щупальцами достать все то, чего этот идиот наглотался. Да и одного ведь не оставишь. — Клаус! — тот успешно проигнорировал вопрос и уже встал на самый край, опасно шатаясь, а сердце Бена забилось так быстро. Он пересекает крышу за две секунды и обнимает этого идиота за талию, осторожно стягивая назад на не то чтобы очень безопасную, но хотя бы относительно ровную поверхность. Клаус не возражает, покорно шагает следом и смотрит на Бена. — Да. — Что да? — Я уверен, что нам не влетит, — Клаус смотрит на него, как на идиота, и закуривает. Бен даже не знает, откуда у него сигареты. — Тут так тихо, мне… мне очень нравится, то есть, понимаешь, совсем тихо. Я никого не вижу, — протягивает ему пачку, шестой мотает головой, — мне нравится приходить сюда и думать о разных вещах. — О каких, например? — Сядем? — Клаус кивает на край. — Не волнуйся, не упадем. А даже если и свалимся, то… — разводит руками. Шестой хихикает, потому что им действительно без разницы, и они садятся рядом. Тишина. Четвертый ничего не говорит и нарушает идиллию, только чтобы потушить сигарету (недокуренную), а Бен не против даже. Машины под ними и люди снуют туда-сюда, как муравьи, издалека доносится тихая музыка, птицы вокруг, а еще небо такое красивое. Бен никогда не видел его так близко, кажется, будто можно достать рукой, дотянуться, зачерпнуть эту синеву и… — Хэй, — Клаус мягко берет его за плечи и отодвигает, и Бен понимает, что почти соскользнул вниз. Господи. — Осторожнее. — Ладно. Их сердца бьются бешено быстро: Шестой слышит или, по крайней мере, его монстры слышат. Может, от волнения и всей ситуации, ведь отец прибьет их; может, от чего-то другого, и этот вариант Бену нравится куда больше. Еще Бену, честно говоря, нравится Клаус, что, кажется, не новости — никто больше не мог терпеть его дольше пары минут, кроме Номера Шесть. Еще Бену, честно говоря, нравится Клаус не только в этом смысле, что, кажется, не новости — Ваня предположила это однажды, достаточно долго пронаблюдав за тем, кто по ночам чаще всего выходит из комнат и куда идет. Конечно же, оба сделали вид, что это все не о них. Бен не мог допустить, что Клаус в него влюблен. Его ведь, Шестого, зовут Ужасом, Монстром, у него чертовы чудовища в его чертовой груди и кровь на руках в наипрямейшем из смыслов, и не только на руках, и не только кровь; Бен не хочет быть в этом доме или в этой жизни, потому что ему страшно до безумия, а единственный выход сейчас сидит слева от него и ни за что не согласится. Клаус не мог допустить, что Бен в него влюблен. Его ведь, Четвертого, зовут Сеансом, как будто он… он даже не человек, не чувство, а крайне многозначное слово. Явление. Так банально. Клаус закидывает в рот все, к чему прилагается инструкция, только инструкцию эту не читает, обладая потрясающим талантом терять голову от всего на свете. Клаус хочет сбежать даже, наверное, больше, чем поцеловать сейчас Бена. К сожалению, вселенная не подарила им способности читать мысли, но это, наверное, было бы лишним. — Тут красиво. — Ага. Они подаются вперед одновременно, губы Клауса сухие и он неожиданно требователен, пока Бен мягко целует в ответ. Под ними десятки машин. Им без разницы. А отпустить всего лишь один случай на крыше тоже оказывается легко.***
Смерть Бена не идет Академии. Реджинальд злится, безумно сильно злится, что так вышло, грозится найти убийцу и сотворить с ним то же самое, потому что Бен был достойным. «Одним из лучших». Журналисты вздыхают и печатают заголовки о невероятно страшной трагедии. Клаусу снятся кошмары. Он видит призраков, с которыми его постоянно сталкивает отец, и это уже привычный страх: с ним можно смириться; он подпрыгивает на кровати и испуганно озирается по сторонам. В коридоре горит свет для Пятого. Мимо бесшумно проходит Ваня. Всего лишь. Клаус закрывает глаза снова, и тогда ему снится Бен. Тело Бена. Четвертый закричал так пронзительно, громко, душераздирающе, что Реджинальд бурчал о музыкальной премии, пока не дошло. Их руки были в крови, у всех них; Клаус смотрел молча и думал, что настоящая кровь только у него. Не то чтобы образ брата мучил его каждый раз, когда Четвертый закрывал глаза, но он мучил. Страшнее этого сложно что-то представить. Он убийца. Настоящий. Максимально настоящий убийца с максимально настоящей жертвой и максимально настоящим орудием убийства. Бен появляется через несколько ужасно долгих дней, садится на край его кровати и шепчет, что все хорошо, пока Клаус неверяще смотрит и мотает головой. Будто ничего не поменялось, будто это их обычная спокойная реальная жизнь, в которой они помогают друг другу. Будто кошмар Клауса был самым обычным кошмаром на свете. Шестой не может повлиять на степень его трезвости, потому что у брата железная схема: чем больше веществ, тем меньше призраков, в том числе и Бена. Клаус сбегает от чувства вины, от ответственности, от семьи, которая окончательно перестает воспринимать его всерьез, от образа Бена, то живого, то мертвого, но одинаково любимого друга, брата, перед глазами, от их свидания на крыше, которое перечеркивает любимого друга и брата, от жизни в целом. И у него получается, хотя его вечный призрачный спутник всегда рядом. Видимо, на случай, если все зайдет слишком далеко, но, кажется, что дальше уже некуда, и с этим далеко Четвертый тоже справляется. А потом умирает кое-кто еще.***
— Почему ты так уверен, что это сработает? — Бен растерян. — Крыша, да, и что? — он начал сомневаться почти сразу, как они поднялись туда, потому что единственное чувство, возникающее от этого вида — боль. Боль не располагает к материальности. Хотя, не факт. — Да я и сам не знаю, если честно, — Клаус тоже внезапно теряется и пожимает плечами со вздохом. Трезвость одновременно и идет ему, и не идет: он стал выглядеть определенно лучше, но несчастнее. И самую малость мудрее. — Извини. Нам нужно придумать что-то более… мне нужно придумать что-то более… Бен вздыхает и пытается подавить желание обнять его. Безуспешно. — Идем. Потом им наконец-то удается, потом происходит так много вещей, что Шестой поседел бы, если бы мог, потом мир спасен, и они выдыхают с облегчением, когда наконец-то могут закрыться в своей комнате после всех вопросов о том, как им удалось. Как им, черт возьми, удалось. Не считая, конечно же, того, что Бен не мог больше смотреть на то, как Клаус убивает себя, и не считая, конечно же, того, что Клаус об этом знал; послевкусие этого знания выжигает всю эйфорию от спасения мира. У них тут свой апокалипсис локального масштаба: восстающие мертвецы, подростковые поцелуи, наркотики и достаточное количество недосказанности (какое вообще может образоваться при дружбе с привидением). Бен почти уверен, что все будет хорошо, хотя бы потому, что Клаус все еще не бросился отправлять его назад в мир синих прозрачных рук и одиночества. — Знаешь, — медленно произносит Четвертый, отрывая взгляд от потрескавшегося потолка, — я думаю, что мне не удалось бы проделать это с кем-то другим. — То есть? — Бен садится рядом. Есть еще одна тема, которой они никогда не касались. — То… — он вспоминает Дэйва, и, боже, тому так повезло, — то, как ты умер. — Клаус. — Нет, давай обсудим это хоть раз, окей? — Четвертый садится на кровати и смотрит на своего брата-призрака-друга-первую-любовь-спасителя. — Я убил тебя, — пауза, — потому что… ты попросил. Я пытался называть это самоубийством, но, знаешь, как-то не получается, и… — он смотрит на свои дрожащие ладони и сжимает их в кулаки, — сукин ты сын, — он хочет сказать это агрессивно, громко, возмущенно, но выходит только нервное бормотание (Бен просит не говорить так о Грейс). Клаус вздыхает и проводит ладонью по лицу. — Это было страшнее, чем все призраки нашего старика или еще что-то такое. Мне кажется, что это как-то связано, потому что я впервые смог вызвать кого-то прямо вот так, — он касается плеча Шестого нерешительно, все еще осторожно, очевидно, боясь результата. — Ты ведь понимаешь, что я не… — Бен тихо вздыхает. В этом движении все еще нет необходимости, — не мог. — Мы все не могли, Бен, но почему ты… — Клаус вздыхает тоже, — я не должен был на это соглашаться. — Я не должен был тебя просить. Секундное молчание отпечатывается на них вечностью. — Пойду заварю чай, — говорит Четвертый, и они, разумеется, идут вместе. Это следовало предположить, как и то, что Бен возьмет вторую кружку и выпьет чай, но ничего сверхъестественного не произойдет. Клаус находит это забавным и немного волнующим. — Нам нужно понять, насколько ты материален. — Чай горячий, — уведомляет Шестой. Его брат хмурится. — Ага, я знаю, — делает глоток, глядя на Бена, и секундой позже чуть не давится, — погоди-ка, т-ты что… прямо полноценный. Материальный. Типа, реально настоящий? Целиком? — он ставит кружку на стол и обходит брата кругом, пристально всматриваясь в каждую маленькую деталь, пытаясь найти какие-то прозрачные дыры или хоть какое-то еще доказательство, что ему не удалось, потому что если удалось, то он помрет от счастья прямо здесь. Последнее Клаус, кажется, произносит вслух. Бен хихикает. Они сталкиваются взглядами. — Действительно настоящий. — Ага. — Тогда… — Клаус колеблется. Смотрит на свои жетоны. Снимает их. Смотрит на Бена. — Я убил тебя, но ты все равно остался рядом со мной. — Когда ты переживал из-за этого, да. — И… думаю, мы неплохие братья, — Четвертый смеется, все еще нервно, но самую капельку спокойнее, — неплохие же, да? Мне кажется, я видел что-то подобное по телевизору, но, — он мигом становится серьезным. — Крыша. — Крыша. — Мы ни разу не говорили об этом. — Ни разу. — Это был бы инцест. — Мерзко. — Не говори Лютеру и Эллисон. — Разумеется. Знаешь, я думаю, все дело в гормонах, — Клаус вскидывает брови и фыркает, — ничего смешного, это просто… взросление. Пубертат, все такое. Это нормально. — Да, да, ты прав. Это нормально. — Надо перестать вспоминать это, подумаешь, просто случай. — Просто случай. Они смотрят друг на друга и смеются. Клаус берет кружку из рук Бена и ставит ее на стол, а затем подается вперед и ласково его целует, чувствуя, как внутри него переворачиваются целые представления об устройстве вселенной и, разумеется, весь этот романтический зоопарк. Он не в восторге от бабочек. Затем говорит: — Что ж, раз мы убедились в твоей живучести и материальности, а еще в совпадении наших намерений, то, я полагаю, мы можем заняться чем-то более продуктивным. Бен вскидывает брови: — Только в трезвом состоянии. Клаус усмехается: — Только ты не умираешь снова. Они соглашаются и пожимают друг другу руки.