green

      По крайней мере, у меня была вечность.       Пустая и абсолютно ничем не обремененная вечность. И хотя все имеет конец, я не знала, что может погубить меня кроме ярких солнечных лучей, от которых я прячусь. Значит, я бессмертна? Мне так сказали, и с тех пор я даже не успела подумать о возможном моем конце, ведь все предрешено. У меня атласные ленточки на больших шляпках и такие же пышные платья, в которых путались мои маленькие ножки, когда я слишком быстро перебирала ими по земле. На самом деле, я не так часто куда то торопилась, ведь я успеваю и так слишком много.       Мне сказали, что есть только одно, что прильет к моим пухлым щекам румянец, как у живого. Это горячая кровь, что течет в каждом обыкновенном человеке. И потому я упивалась ею, так и не вспомнив из моей былой жизни не единого вкуса еды смертных. Теперь всегда будет казаться она мне пресной и словно отравленной, от нее мутит и хочется отодвинуть чашку с горячим шоколадом подальше. Но я грею об нее свои ледяные мертвые пальцы, улыбаясь наигранно какой то женщине, что угощает меня различными сладостями.       И когда ты перебирал мои золотистые локоны руками, водя гребнем, боясь причинить боль, я думала, от чего же ты так осторожничаешь?       — Тебе так к лицу зеленый, Клодия…       И тогда как то больше стало изумрудных платьев на мне, таких же пышных кружевных, а на руках столь редкий ныне александрит, блистающий в моем кольце.… И все те же вечные золотистые кудри, что ты так любил, заглядывал в мои глаза и искреннее восхищался моей невинной красотой. Ты одевал меня как самую дорогую куклу с неживыми искусственными глазами, но обращался столь бережно, как будто не было более таких как я, ты так боялся что я однажды рассыплюсь. Я вольна и сама выбирать себе наряды, но чем плохо твое мнение для меня, не так ли? Я доверяю твоим нежным рукам и задумчивым философским речам, хрипловатому голосу, говорящему, что я прекрасна.       И когда я громко кричу, на меня смотрят не верящие глаза, мол, откуда же во мне столь хрупкой так много мощи голоса и жестокости? А еще холодной расчетливости, не так ли, любимый мой, Луи?       Я думала, что правда уничтожу себя в том, как сильно любила тебя, но, увы, не то стало причиной моей кончины. И хоть я судорожно боролась за твое внимание, цеплялась за одежды твои и руки, обнимала так крепко и тепло, как могла, я всегда знала, что и меня ты покинешь однажды. Даже расправившись с сотней твоих знакомых, они все воскресли бы и утащили тебя, ах, а мне было так одиноко, и никого около меня! И лишь ты, наверное, спустя годы, наконец заметил мои усталые взрослые глаза, но с той же жадностью в них, как и прежде, желанием бороться за свое. Я холодна и я знаю, я не безобидное дитя, но разве от этого наша связь оборвалась?       Знаешь ли, я могла, все-таки, рассыпаться, сгореть под пеклом не щадящего солнца, теперь я знаю это, когда ветер разнес мой прах по городу. В тех частичках осталась я, и то ли то было мое предсмертное ведение, то ли и вправду я видела, как ты идешь со своим другом по улицам другого, преобразившегося мира, пугающего громкими звуками, яркими красками….       Я вижу зеленоватый отблеск, и я хотела бы улыбнуться, ведь единственный человек, что любил меня, помнил, хоть ничего и не осталось после бездушной куклы. Мне шел тогда шестидесятый может год? Но я была все равно так молода, чтобы понять это, хоть и мнила себя взрослой женщиной, заточенной в том теле.       Люби свою душу и сердце, Луи, то - есть все, чего я желаю в своей затуманенной одержимостью тобой. И мне так страшно отпускать.       Береги мои дорогие шелковые платья в кружевах, шуршащие и теплые, береги мои драгоценности, что не снимала подолгу я с шеи и рук, туфли на малом каблуке, но громко стучащие по мраморным плитам, и парфюм отдающий вечерней свежестью..       Ох, ты так прекрасен в этом зеленом