Побег

      Когда Агджер Йарей два с половиной стандартных года назад был назначен новым директором тюрьмы на Акрит’таре, то знал, что ему предстоит управлять колонией строгого режима. И поначалу исправительное учреждение действительно было таким, как представлялось. Но через несколько месяцев ситуация изменилась вследствие того, что пошла тенденция переводить сюда из других тюрем заключённых (как будто для них нельзя было найти иного подходящего места), которым, по мнению Йарейя, самое место было в психушке. Такой расклад дел совершенно не радовал директора, но у него было не то положение, чтобы обсуждать приказы свыше, поэтому своё мнение он держал при себе. Более того, Йарей даже старался лишний раз особо не интересоваться биографией подобных узников, достаточно знать, откуда они были доставлены: порой одно это уже могло рассказать о многом. А что касается причин, почему эти несчастные оказались в невменяемом состоянии, то тут и гадать не надо было: большинство лишилось рассудка в ходе допросов.       Когда на Акрит’тар доставили первого такого узника, Йарей сразу понял, что, несмотря на все заверения о том, что беспокоиться не о чем, это сулит существенные перемены в установленном тут порядке. И оказался прав. Эти новые заключённые создавали кучу проблем. Не то чтобы они были буйными или представляли угрозу, наоборот, в основной своей массе они были спокойными, послушными и безвольными, и, в отличие от основного «населения» тюрьмы, даже не помышляли о побеге. Но такие узники не могли выполнять тяжёлые каторжные работы, и их невозможно было содержать вместе с обычными заключёнными. В результате, пришлось отвести для них отдельное помещение. Чтобы не строить специальные бараки, под камеры была переделана часть подсобных комнат служебного комплекса. К тому же, с таким контингентом далеко не каждый охранник мог работать. На переставших отражать реальность заключённых крики и обычные наказания не действовали, многим из них всё было безразлично. Они замкнулись в себе и не могли трезво смотреть на мир. По-видимому, с этими беднягами и так произошло самое страшное в их жизни, и хуже уже не сделаешь. Хотя, возможно, для этих заключённых подобное состояние было благом – своего рода защитной реакцией организма, позволяющей отрешиться от действительности, забыть о мучениях, не терзаться воспоминаниями и легко переносить лишения. Но это не означало, что за такими узниками не требовалось неусыпно наблюдать. Постоянно нужно было следить, чтобы заключённые ненароком не навредили себе или окружающим и не залезли куда-нибудь. А некоторых узников вообще приходилось кормить чуть ли не с ложки или постоянно подталкивать, чтобы они шли.       В итоге, с каждым месяцем отведённые под тюрьму служебные помещения всё больше напоминали клинику для умалишенных. И Йарейю не нравилось, что вверенное ему учреждение начинает исполнять роль сумасшедшего дома. Возможно, директор и воспротивился бы дальнейшему увеличению числа подобного контингента, если бы не одно «но». Жалование Йарейя напрямую зависело от числа заключённых (по этой же причине была невыгодна смертность узников сверх установленной нормы), а каждый «особый» оценивался как трое обычных. К тому же, как постепенно выяснилось, ситуация с этими заключёнными оказалась не такой ужасной, как представлялось изначально. Далеко не у всех узников состояние было безнадёжным. Лишь немногие повредились в уме окончательно. У большинства помутнение было временным явлением, и через несколько месяцев они приходили в себя настолько, что их спокойно можно было переводить к основному населению тюрьмы, как периодически и делалось. Только вот новые узники появлялись быстрее, чем выздоравливали предыдущие, поэтому количество такого контингента не уменьшалось, а, наоборот, увеличивалось.       На данный момент в тюрьме находилось уже больше двух десятков заключённых, пребывавших в той или иной степени невменяемости. Последнего, впавшего в кататонический ступор, два дня назад доставили из тюрьмы, одно название которой вызывало ужас. Этот заключённый, как и все предыдущие, был отправлен в лазарет под наблюдение медицинских дроидов и тюремного врача Лина Райверна. Проанализировав состояние пленника, они должны были вынести вердикт: есть ли надежда на улучшение, или на этом человеке можно поставить крест.       

* * *

      Светловолосый голубоглазый молодой человек лежал, уставившись в одну точку, и, казалось, ничего не замечал вокруг. Взгляд его был пустым, и не только взгляд: пустота была и внутри. В голове стоял сплошной туман, мысли путались, даже сосредоточиться на чём-то или просто заставить себя двигаться было трудно. Глядя в пространство, молодой человек пытался отыскать хоть какие-то ответы на вопросы: «Что я тут делаю? Почему я здесь». Он не знал, где находится и как тут оказался. Он даже не помнил, кто он. Вся его прошлая жизнь словно была скрыта за какой-то завесой или стеной. Молодой человек уже несколько дней пытался пробиться сквозь неё, но тщетно. Правда, сегодня прогресс всё-таки наступил: он вспомнил, что его, кажется, зовут Тайко Селчу. По крайней мере, это имя не было для него пустым звуком и вызвало отголосок внутри.       

* * *

      Йарей у себя в кабинете изучал отчёты, доклады и донесения, касающиеся основного «населения» вверенного ему учреждения. Пятеро заключённых решили объявить голодовку: протестуют из-за условий содержания и требуют сокращения рабочих смен и уменьшения нормы выработки. Случай на памяти директора уже далеко не первый, так что охранники и без вмешательства вышестоящего начальства знают, что делать. Так, один из внедрённых в ряды узников шпионов сообщает, что компания из четырёх человек и двух ботанов подумывает о побеге, и они даже припрятали обломки рабочих инструментов. Молодцы, ничего не скажешь, к делу готовятся основательно. Это, конечно, проблема посерьёзнее,чем голодовка, но попытки к бегству бывали и раньше. И за те два с лишним года, что Йарей находился на посту директора, ещё ни одного успешного случая не было. Правда, на этот раз заключённые решили разобрать крышу, а раньше всё подкопы пытались сделать или договориться с охраной, хоть какое-то разнообразие. Но от перемены способа ничего не меняется: виновники будут пойманы, желательно, на месте преступления, то есть, в данном случае, на разборе крыши, и публично наказаны, так, чтобы у остальных заключённых хотя бы на время пропало желание совершать подобные подвиги. Йарей усмехнулся.       На самом деле, любая попытка к бегству изначально была обречена на провал. Планета необитаема. На многие десятки километров вокруг главного тюремного комплекса простирается бесплодная пустыня и голые скалы: податься некуда. Территорию постоянно патрулируют СИДы, а открытое пространство хорошо просматривается. Даже если кто-то из узников и сбежит, то далеко он не уйдёт и уж точно не сможет самовольно покинуть планету. Вся связь с внешним миром осуществляется через служебный комплекс, в целях безопасности расположенный на большом отдалении от тюремного и хорошо вооруженный. Транспорт, курсирующий между обоими комплексами, тщательно досматривается, так что у заключённых нет никаких шансов туда пробраться и остаться незамеченными, к тому же, все служебные помещения оснащены надежной системой защиты от несанкционированных проникновений. Тех, кто должен был отбывать срок на Акритʼтаре, по прибытии на планету сразу переправляли в основной комплекс, в служебную часть им хода не было, исключение составляли «особые» заключённые, чья тюрьма там и находилась, но этих болванов можно было не принимать в расчёт. Поэтому сообщения о готовящихся побегах не особо тревожили директора тюрьмы.       Йарей провёл пальцем по экрану деки, переходя к следующему файлу.       – Так, а это ещё что такое? – директор сдвинул брови.       Файл к заключённым не имел отношения. Это было оказавшееся по ошибке не в той папке сообщение о происшествии в служебном помещении. Ночью в столовой для персонала прорвало трубу, и к тому моменту, когда авария была обнаружена, помещение уже изрядно залило. Устранение последствий потопа сулило непредвиденные расходы. Ещё одна головная боль, как будто других проблем мало. Нужно менять трубу и повреждённые светильники (которые, к счастью, все были отключены, и обошлось без короткого замыкания), а также закрашивать пятна на стене и потолке, поскольку вода под напором хлестала вверх. Повезло еще, что в той части здания нет ценного оборудования. Директор тюрьмы вздохнул: теперь нужно думать,кто будет выполнять эти ремонтные работы. С трубой и светильниками всё понятно – этим займётся технический дроид. А покраска стены и потолка – работа не тяжёлая и монотонная, так что Йарей решил привлечь к этому делу кого-нибудь из «особых» заключённых. Должна же от них быть польза.       Тут раздался стук в дверь, и в кабинет заглянул доктор Райверн:       – Можно, сэр?       Когда Йарей был занят чтением документов, он, чтобы его не беспокоили и не отвлекали по пустякам, отключал комлинк. Если в такие моменты кому-то нужно было что-то сообщить директору, человек должен был лично идти в кабинет.       – Да, входите, – Йарей отложил датапад. – А вы что мне скажете плохого? – после того, что он читал в течение последнего часа, директор тюрьмы был настроен пессимистично и уже не рассчитывал услышать что-то хорошее.       – Почему сразу плохое? Я, как вы и приказывали, пришёл доложить о состоянии нового заключённого.       Самочувствие узника не особо беспокоило директора тюрьмы, но он был обязан сообщать о любых серьёзных изменениях в его состоянии Исанн Айсард, по приказу которой этот заключённый и был доставлен сюда. И хотя Йарей старался не совать нос в чужие дела, до него доходили слухи, что Айсард в своей личной тюрьме «Лусанкии» превращает пленников в «спящих» агентов. Исходя из состояния нового узника директор акрит’тарской тюрьмы сделал для себя кое-какие выводы. Похоже, с этим пленником у Айсард ничего не вышло. Если бы она сумела его подчинить и сделать своим рабом, сюда бы его не отправили. Вместо того, чтобы стать послушной марионеткой в её руках, пленник впал в кататонический ступор.       – За эти два дня произошли какие-то изменения? Начал приходить в себя? – осведомился Йарей.       – О полном восстановлении ещё рано говорить, но положительная тенденция наблюдается. Заключённый К121-30 начал реагировать на внешние раздражители, ступор у него прошёл, но движения остаются заторможенными, – доложил врач. – А ещё сегодня он вспомнил своё имя, во всяком случае, повернул голову, когда его услышал. Но что вокруг происходит, он пока не понимает.       Реагирует новенький на своё имя или нет, не заботило директора, поскольку имена заключённых существовали только в личных досье. Каждому узнику присваивался номер, и именно по этим номерам их называли охранники. А что касается заключённых из числа специфического контингента, то, в связи с тем, что многие ни номера, ни даже свои имена не отражали, к ним просто обращались: «Эй, ты». Имена использовали только в лазарете для проверки реакции заключённых.       – На основании этого факта и совокупности других признаков смею предположить, что случай не безнадёжный, – продолжал врач. – Если не будет ухудшений, или по каким-то причинам процесс восстановления не затормозится, то, полагаю, через год заключённый К121-30 полностью придёт в себя.       Йарей удовлетворённо кивнул. Значит, через год этого человека можно будет перевести к обычным заключённым. С одной стороны, директор хотел бы, чтобы узники были безропотными и смирными, но при этом он предпочитал, чтобы они были ещё и вменяемыми и отдавали отчёт своим действиям. А то с этими «особыми» уж слишком много возни, в первую очередь с теми, кто окончательно повредился в уме. Так что, чем меньше заключённых, которых всё время нужно содержать отдельно от обычных узников, тем лучше: меньше мороки. Но что-то подсказывало Йарею, что этот новенький за предстоящий год ещё доставит немало хлопот, впрочем, к слову сказать, как и все предыдущие, ему подобные. В конце концов, одним таким больше, одним меньше, теперь уже значения не имело, ведь серьёзных проблем ещё ни с одним не возникало, чего нельзя было сказать об основном «населении» тюрьмы. «Особые», в отличие от них, не бунтуют против условий содержания и не строят планов побега. Максимум, что они могут, это, идя по коридору, свернуть не туда, но охранники тут же разворачивают их в нужном направлении. А если кто-то и норовит что-нибудь разобрать, то делает это из любопытства, а не для того, чтобы выбраться на свободу. В целом, «особые» заключённые вели себя смирно и тихо (истерики, приступы паники и припадки не в счёт, подобное уже воспринималось как само собой разумеющееся), делали, что говорят, правда, работу не всегда выполняли так, как надо, но это уже мелочи.       – Райверн, сколько ещё времени, по вашему мнению, этого новенького нужно держать в лазарете?       Йарей интересовался не из праздного любопытства. Вообще-то, медицинская часть для заключённых находилась в тюремном комплексе, но директор не хотел, чтобы обычные и «особые» узники пересекались. Ничего хорошего из того, что они будут видеться и общаться, не выйдет. Ещё кто-нибудь из нормальных решит закосить под идиота.Так что, пусть лучше все сидят по своим углам. Да и таскать «особых» из комплекса в комплекс смысла не было. Поэтому им медицинская помощь оказывалась в том же лазарете, что и персоналу. Но тут уже были недовольны работники, которым почему-то не нравилось соседство этих ненормальных. В связи с этим, узников подолгу старались в лазарете не держать.       – Поскольку уже сейчас он идёт на поправку, то через пару-тройку дней, самое большее, через неделю заключённого можно будет перевести в камеру.       – Это всё, что вы хотели мне сообщить? – уточнил Йарей.       – Да, сэр, я могу идти?       Директор кивнул, и Райверн поспешил покинуть кабинет. Йарей открыл файл о заключённом К121-30 и сделал там для себя пометку.       В среднем таких заключённых, как этот, держали в лазарете около недели: оказывали минимальную помощь, а дальше они уже сами постепенно приходили в себя: кто раньше, кто позже, а кто – никогда. К какой категории относится 30-ый – время покажет. Хорошо, если прогнозы врача сбудутся, а если нет? Это сейчас наблюдается положительная тенденция, но нет гарантии, что она сохранится. То, что заключённый помнит своё имя, ещё ни о чём не говорит. Некоторые прекрасно понимают, кто они, только вот окружающий мир воспринимают как-то странно. Один на следующий день полностью забывает всё, что с ним произошло накануне. А что касается улучшения состояния, то уже было три примера, когда заключённые вовсю шли на поправку, а потом вдруг под влиянием каких-то факторов (точные причины установить не удалось) они снова замкнулись в себе. Поэтому Йарей решил не загадывать наперёд и пока никаких отчётов о состоянии узника не отправлять. Вполне можно подождать с этим делом несколько месяцев, всё равно 30-ый никуда отсюда не денется.