И так был февраль. Точнее 14 число
В этот день Миша никого не поздравил. «А зачем?» спрашивал он у самого себя. Всё равно любимого человека у него не было, поэтому для парня это как обычный день. Наступил вечер. Совер сидел дома и листал ленту в разных соц. сетях. За весь день почти все выставляли свои фотографии со своими вторыми половинками в Инстаграм, где они счастливы вместе. «Как же скучно» - подумал Цыркунов и тихонько завыл. Тогда темноволосый решил побухать с кем-нибудь. Он стал набирать ребят. У кого-то был стрим, кто-то монтировал видео, а другие не поднимали трубку. Последней надеждой стал Даня. Набрав его, он приложил телефон к уху и стал дожидаться ответа. Даниссимо в этот вечер тоже ничего не делал. В его голову не приходило никаких идей. Он тупо лежал на диване и смотрел ролики на Ютубе. Неожиданно на экране его телефона высветился входящий звонок с надписью «Совер♡» и с милой картинкой друга. Парень ответил и из трубки зазвучал голос младшего. — Привет, бро. У тебя дома случайно не найдётся несколько бутылок алкоголя? Всё-таки праздник. Даня пару секунд вспоминал о своих запасах и ответил. — Миш, не надо каждый раз это спрашивать. Ты же знаешь, что у меня дома всегда дохуя всего есть. Давай приходи, хоть отметим как нормальные люди. Совергон быстро согласился и сказал, что через полчаса будет у порога старшего.***
И вправду, не прошло и часа, как Цыркунов стоял перед дверью Кашина. Он постучал несколько раз в дверь и стал ждать ответа. Данон открыл и немного отошёл. — Ну и хули ты стоишь? Проходи давай, чё как не родной, ёб твою мать, - старший улыбнулся, в то время как Совергон зашёл в его квартиру. — Где бухать будем? - первым делом спросил младший, на что Кашин ответил, что в его комнате. Пока он шёл в комнату Дани, то осматривал ещё раз квартиру друга,которая ничуть не изменилась. «Как же я давно тут не был..» — подумал Цыркунов. Правда дома у ДК было немного не убранно, но Совергона это не смущало, потому что он привык и к своему беспорядку дома.***
Прошло 10 минут. За это время парни опустошили одну бутылку красного вина. — Что дальше будем пить? — спросил уже наполовину пьяный Миша. Даня предложил ему коньяк и тот согласился. Уже после четвертой бутылки разного алкоголя парни опьянели, и их разумом овладели эти вредные напитки. — Миш, у меня ещё есть бутылка виски, будешь? Получив одобрительный кивок от парня, Даня принёс напиток, который они выпили за 10 минут.***
Непонятно каким образом Миша оказался лежащим на кровати и, даже мягко говоря, охуел. Если Кашин что-то хочет — он всё равно возьмёт, Соверу хоть и немного, но страшно. Во-первых, потому что это Даня, во-вторых, он боится себя, и как бы он сейчас не сопротивлялся и не возмущался — к старшему тянет, его прикосновения оставляют отпечатки на коже и, кажется, их оттуда ничто не сотрёт. Совер хочет проводить пальцами по его груди, хочет касаться этих плеч и, желательно, языком. Кашин в нём возбуждает странные чувства: одно то, что Миша лежит под ним обнажённым и чувствует на себе его тяжесть, заставляет сжиматься пальцы на ногах. Цыркунов бы дал себе пощёчину, если бы это не выглядело странно и дико со стороны. У Миши внутренности от одного его голодного взгляда в узлы скручиваются, а низ живота тянет так сладко, что в нем вспыхивает ненависть к себе. Ещё больше она увеличивается, когда Данила, заметив его возбуждение, одаривает Совергона победным взглядом. Хочется заехать по этой самодовольной роже и, схватив одежду, сбежать из этого дома, из города, из страны. — Перестань мне коготки показывать, —нашептывает тот ему в ухо и нагибается к его лицу. — Отдайся мне сам, и тебе понравится. Парень на это не отвечает, зарывается пальцами в рыжеватые волосы, притягивает ближе, водит пальцами по его шее, видит, как чутко реагирует старший, наслаждается тем, как управляет этим зверем, и, затуманив его разум, бьёт лбом. Совер переворачивается на живот и успевает выползти из-под, стирающего кровь с губы, Дани. Он даже поднимается на ноги, но сразу же падает лицом на полированный пол и больно бьётся об него локтями. — Пусти меня! — кричит младший, пока Кашин, не переворачивая, подтаскивает его под себя. — Какая же ты сука, — шипит тот и больно шлёпает Цыркунова по попке. Миша еле сдерживается, чтобы не завыть в голос, потому что ягодицы горят, у Дани рука будто весит тонну. Наверное, когда он бьёт в лицо — не выживают. Он впивается зубами в ребро ладони, лишь бы позорно не разреветься, и всё равно пытается уползти. Кашин разводит его ягодицы, проводит по ложбинке пальцами, давит на колечко мышц и снова шлёпает. — Ты течёшь, как сучка, — усмехается Данила и фиксирует, пытающегося уйти от таких интимных прикосновений, Цыркунова. Миша слышит, как он расстёгивает свои брюки, и начинает паниковать по новой. — Облизывай, — Даня давит большим пальцем на губы парня, но тот только сильнее сжимает зубы. — Хорошо, — хмыкает тот. — Выебу на сухую. — Нет, — срывается из губ младшего, и он, схватив его руку, сам пихает в рот первый палец. Проводит по нему языком, всасывает, смотрит на дно чёрного озера, нависшего над ним, и видит, как в нём костры разгораются, и жарить на них сегодня будут его. Он сам запихивает в рот и указательный со средним, сосёт так, что Кашин боится не выдержать, боится, что последние тормоза сейчас слетят. Он искал шлюх на стороне, но самая главная лежит сейчас под ним, так умело, так по-блядски одним взглядом из него душу вытаскивать, как никто до этого не мог. Обильно смочив пальцы слюной, Миша вновь утыкается лицом в пол и приказывает себе расслабиться, вот только особо не получается. Цыркунова под ним ощутимо потряхивает, и Даниссимо, нагнувшись к нему, коротко целует его в загривок, проводит пальцами по позвоночнику, оставляет поцелуи на лопатках, поглаживает, успокаивает. Михаил и вправду понемногу расслабляется, выравнивает дыхание и только жмурится, когда старший проталкивает в него первый палец. Без смазки тяжело, но вставать сейчас и идти наверх за ней — кажется Дане чем-то невозможным. Он от него отлипнуть не может, смакует, наслаждается. Плюёт на дырочку и проталкивает второй, разводит их внутри, стоит Мише зашипеть, как опять его целует в загривок, ласкает, отвлекает. Когда три пальца уже свободно двигаются, старший приставляет свой изнывающий и сочащийся смазкой член и медленно, стараясь не причинить боли, входит. Миша царапает ногтями паркет, жмурится до искр перед глазами, потому что больно, потому что будто его кипящим свинцом наполняют, раздирают, но звука не подаёт, терпит. Кашин наполняет его полностью, даёт привыкнуть и, оставив легонький укус на лопатках, начинает двигаться. Даниссимо вообще на это не рассчитывал, он думал, что возьмёт его жестко, без особых прелюдий, но сейчас сам же себе барьеры выстраивает, держит своего зверя на привязи, не позволяет причинять боли, не хочет ранить самое нежное, пусть и с грязным языком, создание в мире. Совергон — дикий котёнок, но стоит его немного приласкать, как он превращается в податливую кошечку. Данила подозревал, что будет вот так тягуче, так горячо, но чтобы настолько, что его самообладание оказывалось под вопросом, он и подумать не мог. Он переворачивает Совера лицом к себе, злится, что тот прикрывает веки и отказывается смотреть, и продолжает трахать его. Покрывает поцелуями его лицо, спускается по подбородку вниз, целует, лижет, готов его всего вылизать и точно сделает это позже, потому что вкуснее ничего не пробовал. Переходит на размашистые глубокие толчки, закидывает его ноги на плечи, целует лодыжки, не переставая двигаться. Миша ёрзает из-за обострённых чувств вмиг оказавшимся на колючем паркете, подпирает ладонями его грудь, выгибается, шире ноги разводит и, опустив их ниже, скрещивает на его спине. Кожа к коже. Старшему кажется, его сейчас на куски рвать будет от того, насколько хорошо в Цыркунове: он узкий, горячий, соблазнительный, ничего не делая, морщится при особо грубых толчках и сжимает зубы. — Ну же, стони, перестань ломаться, — дразнит, выходит почти полностью. Младший сам пытается насадиться, выгибается, тянет руки, и, стоит Кашину резко толкнуться, как первый стон слетает с розовых губ, а потом Миша уже не может остановиться. Даня приподнимает его за талию и насаживает на свой член. Миша обвивает его шею руками, прячет лицо в выемке ключиц и стонет уже туда, царапая и вонзаясь ногтями в спину Данона. Он перехватывает инициативу и сам скачет на его члене. — Ты же не хотел, — не сдерживается и язвит Кашин. — Но сейчас хочу, — недовольно бурчит тот и смыкает зубы на его плече. — Очень хочу. Даня слушает, впитывает его «хочу», растирает по коже, разводит его ягодицы и толкается, поддерживая его за них, наслаждается его стонами, хрипами. Смешивает их слюну, пьёт из него, как из источника, и чувствует, как, содрогаясь в его руках, кончает Миша. Старший не останавливается, не даёт ему сделать передышку и, вновь уложив на лопатки, сгибает его колени к груди, любуется тем, как красиво выгибается тот и как задница Совера смыкается вокруг его члена. Кашин кончает в него, не выходит, несколько раз скользит по вытекающей из дырочки сперме и, опустившись на локти, кладёт голову на грудь младшего. Миша лежит безвольной куклой в его руках и пытается отдышаться. Пусть ему сравнивать особо не с кем, но он уже знает, что это лучшее, что Даня в нём все кнопки включил, механизм запустил. Губы горят, всё тело в синяках, как от рук старшего, так и от пола, об который бился Миша, но всё это отходит на задний план, когда Кашин целует его в шею, поднимается выше и кусает ключицы. Совер снова трётся и изгибается, одним взглядом прося того повторить. Он потягивается на полу, двигает ягодицами, недовольно смотрит из полу-спущенных ресниц и ойкает, когда Даня делает первый толчок, осторожно набирает темп. — Ненавижу, — шипит младший и насаживается, принимает его целиком, чуть ли не скулит, размазанный по полу. — Взаимно, — Данила переходит на размашистые толчки, с каждым вбивает парня в пол, посасывает его губы, юркий язычок. Даже не морщится, когда Миша с силой его за волосы назад оттягивает, потом скрещивает лодыжки на пояснице и сильнее в себя вжимает. — Чтобы ты в аду горел, — хнычет Цыркунов, когда Даня приподняв его за поясницу, резко на член до конца сажает, потом, будто это не человек, а марионетка, приподнимает его за бока, придерживая, ритмично трахает. Тот вонзается ногтями в его плечи, чувствует запах крови, забившийся в ноздри. Миша кончает снова первым, откидывается на лопатки и, вылизывая свои губы, следит за сильными руками, сомкнувшимися на своих боках и натягивающими его на член. Кашин кончает следом, а Совергон, оставив ещё один укус на чужом теле, с трудом ползёт за бутылкой виски. Он делает пару глотков с горлышка, морщится, откладывает её в сторону, обвивает руками шею старшего и совсем серьёзно заявляет: — Я хочу ещё. Даня другого и не ждал. — Хватит с тебя, куколка, - усмехается старший, укладывая Цыркунова на кровать и, ложась рядом с ним. — Н-но.. - не успевает договорить тот, как его губы накрывают губы Кашина, затягивая в нежный поцелуй, на который младший охотно отвечает.Миша надеялся, что хоть с этого дня его жизнь изменится